Феномен материнства. 
Психология семьи

Материнство как предмет научного исследования первоначально рассматривалось в естественных науках — медицине, физиологии, биологии поведения. С первой половины XX в. сфера материнства стала объектом изучения психологии. В результате накопления данных многочисленных и разнообразных исследований в 1990;е гг. в отечественной психологии возникло новое научное направление — психология материнства^[1].

Природа материнства на протяжении XX в. рассматривалась с двух позиций — эволюционно-биологической (Дж. Боулби, Д. В. Винникотт) и культурно-исторической (М. И. Лисина, Г. Г. Филиппова). В частности, это отразилось в полемике вокруг проблемы материнского инстинкта, которая разгорелась в середине XX в. Одни исследователи утверждали примат социальных факторов в формировании материнского отношения, другие придерживались убеждения, что материнская привязанность во многом подчиняется врожденным механизмам, которые роднят человеческий вид с животными.

Согласно эволюционно-биологической позиции, материнские поведение и чувства имеют биологические основы, связанные с абсолютной беспомощностью младенца и абсолютной зависимостью его выживания от родительского участия. Важную роль в «запуске» материнского поведения в отношении заботы о младенце играют гормоны, связанные с беременностью и лактацией. Материнское поведение и врожденная программа заботы о ребенке включаются иод действием ключевых раздражителей в сензитивный для этого период, что практически идентично механизму импринтинга у животных. Однако теоретическая слабость биологического понимания природы материнства как запуска врожденных программ поведения обнаруживает себя во многих фактах реальной жизни. Например, матери, не пережившие период соответствующих гормональных изменений, оказываются способны к формированию надежной эмоциональной связи в отношениях с приемными детьми.

С позиции культурно-исторического подхода материнство рассматривается как социальный институт, развивающийся на протяжении истории человечества, как одна из социальных ролей женщины, отражающей ценности, установки и нормы, распространенные в данной культуре. В освоении и идентификации себя с материнской ролью наблюдается множество вариантов поведения женщины, некий континуум, на одном полюсе которого окажется принесение матерью своих потребностей в жертву ребенку, а на другом — пренебрежение материнскими обязанностями вплоть до отвержения материнской роли и ребенка (уклоняющееся или девиантное материнство).

Современная психология рассматривает материнство как сложный многофакторный развивающийся феномен, формирующийся в специфической деятельности по уходу за ребенком и в процессе общения с ним, обусловленный детским опытом матери, полученным в ее собственной семье. Развитие материнства детерминируется врожденными механизмами (психофизиологическими, гормональными), активной деятельностью самой женщины и заданными в культуре нормами и ценностями материнства, моделями ролевого поведения матери (Карабанова, 2007; Филиппова, 2002).

В работе Г. Г. Филипповой «Психология материнства» подробно рассмотрены биологические, культурно-исторические и психологические аспекты изучения феномена материнства.

Биологические аспекты материнства. Это направление объединяет исследования материнского поведения и у людей, и у животных. Так, в этнологических исследованиях выявляются эволюционные основы формирования паттернов родительского поведения (К. Лоренц, Н. Тинберген, Р. Хайнд и другие). Некоторые из этих исследований, например, изучение изолированно выращиваемых детенышей приматов (Г. Харлоу и М. Харлоу), импринтинга, реакций следования, родительских и младенческих стимулов (К. Лоренц, Н. Тинберген и другие), внесли существенный вклад в развитие теории привязанности, социального научения, этологии человека.

Импринтинг и привязанность первоначально рассматривались как идентичные приспособительные механизмы вида, увеличивающие шансы выживания аболютно беспомощного новорожденного ребенка (Дж. Боулби). С точки зрения этологии, любой акт поведения, имеет специфические селективные и пусковые механизмы. Специфически человеческим стимулом для запуска родительского поведения считается улыбка младенца. Более филогенетически древними, но не менее значимыми для возникновения привязанности являются обонятельная стимуляция, визуальные и акустические сигналы, тактильная стимуляция при сосании. Совокупность стимулов, подталкивающих взрослого (животного и человека) к опекающему поведению, получило название «гештальт младенца», который характерен для детенышей высших животных. В гештальте младенца можно выделить три группы качеств (три компонента).

• 1. Физические свойства, особенности внешнего вида детенышей, их запах, голосовые реакции. Во внешнем виде специфичными для детенышей являются пропорции частей тела (крупная по сравнению с туловищем голова, короткая шея, короткие конечности, округлые формы) и лицевой части (маленький нос, выпуклые лоб и щеки), а также цветовая гамма (часто у животных окраска детенышей отличается от взрослой; для человека характерны яркие контрасты частей лица — румянец, яркие глаза и ресницы, губы). У детенышей отличный от взрослых запах, схожий у всех млекопитающих. Их голосовые реакции имеют сходные межвидовые характеристики.
• 2. Поведенческие особенности, движения детенышей замедлены, неловки, недостаточно координированы, неадекватны окружающей среде по интенсивности и задачам деятельности (например, особенности прикосновений младенцев к взрослым особям). К поведенческим особенностям относятся и инфантильные позы, которые выражают отличную от взрослых роль детеныша во взаимодействии, игровое поведение.
• 3. Инфантильная результативность. Можно выделить три области инфантильной результативности: результаты физиологического функционирования: кряхтение, звуки удовольствия, сопение, чавканье, пускание слюней и т.н., которые в отличие от таковых у взрослых особей вызывают положительно окрашенную эмоциональную реакцию (умиление) и поведение, обеспечивающее комфорт детеныша (вылизывание и т. п.);
• — результаты инфантильного стиля движений: прикосновения, звуки, мимические выражения при контакте, не такая, как у взрослых, реакция на достигнутый результат (восторг, бурная радость, громкий плач и т. п.);
• — инфантильный продукт деятельности (этот уровень инфантильной результативности имеет наибольшее значение у человека): результаты деятельности детенышей отличны от взрослых по качеству: они менее совершенны, часто вообще непригодны для употребления и как таковые никому не нужны (например, детеныши хищных млекопитающих, участвуя в охоте взрослых, не способствуют ее успешности; продукты игровой или конструктивной деятельности человеческих детей не только не нужны, но еще и требуют дополнительных затрат от взрослых).

Эволюционное значение гештальта младенчества позволяет взрослым отнести детеныша к «детской группе» и не ожидать от него поведения, соответствующего правилам поведения во взрослом сообществе. Младенческая стимуляция купирует агрессию и обеспечивает проявление покровительства, если малыш оказался без надзора матери. Для самой матери стимуляция от него направляет ее поведение нужным образом. При полноценном развитии детеныши — носители гештальта младенца — вызывают ярко выраженные положительные эмоции, удовольствие, стремление к контакту, охране, стимулируют взрослых к оказанию поддержки, купируют агрессию у взрослых животных, часто независимо от того, к какому виду принадлежит детеныш.

Дж. Гевирц, представитель теорий социального научения в психологии развития, отмечает, что стимуляция от ребенка служит подкреплением для взрослого, информируя его о хорошем самочувствии ребенка, его привязанности к взрослому, успешности выполнения взрослым родительских функций. Объединение всех компонентов гештальта младенчества на конкретном носителе — детеныше, по отношению к которому должно разворачиваться родительское, а не половое или групповое поведение, происходит в онтогенезе будущих родителей. Взаимодействие с этим объектом доставляет удовольствие, требует проявления заботы, обучения и охраны.

Физиологические и психофизиологические аспекты материнства. В основном эти аспекты связаны с изучением нейрогуморальных механизмов беременности и лактации. В данном направлении, например, изучается роль гормонального фона в обеспечении эмоциональных особенностей материнско-детских отношений, который создает условия для восприимчивости матери к ситуации взаимодействия с ребенком. Развитие привязанности матери к ребенку в послеродовом периоде и его связь с гормональным фоном изучается также и на людях, и на животных.

Исследования на животных (грызуны, приматы) показали, что уровень эстрогенов, прогестинов, тестостерона и нролактина способствует своевременному проявлению материнского поведения и его интенсификации.

Однако само поведение реализуется как взаимосвязь биологических условий (гормональный фон), жизненного опыта, индивидуальных особенностей самки и условий ситуации взаимодействия с детенышами. Выявлено влияние пролактина на эмоциональное состояние матери во время грудного вскармливания, основанное на его свойстве повышать секрецию эндорфинов. Этот физиологический механизм обеспечивает гормональную поддержку развития привязанности матери к ребенку, способствует принятию женщиной своего материнства. Также показано, что уровень окситоцина положительно связан с уровнем удовольствия матери от общения с ребенком, что позволяет применять его в качестве медикаментозного лечения послеродовых депрессий^[2].

Культурно-исторические аспекты материнства. В современных исследованиях институт материнства рассматривается как исторически обусловленный, изменяющий свое содержание от эпохи к эпохе (И. Кон, Б. Малиновский, М. Мид, Е. Каплан, Е. Бадинтер и другие). Несмотря на то что материнская привязанность имеет биологическую детерминацию, связанную с вынашиванием, родами и кормлением грудью ребенка, социальные установки могут полностью нивелировать действие этих факторов. Например, в обществе, которое высоко ставит принцип законнорожденности, мать может бросить его или убить незаконнорожденного ребенка^[3]. Материнские чувства и материнское поведение — эго явления, которые эволюционируют и в различные периоды истории наполняются различным содержанием. Как мать обращается с ребенком, насколько часто она его кормит, сколько внимания и в каких ситуациях ему уделяет, разделяют ли с ней эту заботу другие люди и кто именно, как воспринимаются в культуре беременность и материнство — как досадное неудобство, временно делающее женщину инвалидом, или как священный статус — все это имеет многочисленные культурные вариации^[4].

Например, в работе Е. A. Kaplan^[5][6] представлен анализ смены содержания материнских установок в различных культурно-исторических условиях, описанные автором как три эпохи материнства, материнство эпохи премодерна (Средние века), модерна (Возрождение, Новое время, вплоть до окончания Второй мировой войны) и постмодерна (начиная с конца 60-х гг. XX в.)5.

Для доиидустриалъной эпохи (премодерн) характерна так называемая несуществующая мать. Родительская любовь часто зависела от пола ребенка и места, которое он занимал в семье: особым вниманием пользовался наследник и вообще мальчик. Быть любящей и заботливой матерью не являлось социальной ценностью, и безразличное отношение к ребенку нс порождало чувства вины. Заниматься ребенком не было ни любопытно, ни престижно. Даже живя в родной семье, ребенок любого сословия часто находился в ситуации эмоциональной заброшенности, отсутствия заботы. Связь матери с ребенком считалась намного меньшей, чем связь с ним отца. Господствовало представление, что женщина является лишь сосудом для вынашивания младенца. Роль матери пассивна и второстепенна и не заслуживает специального вознаграждения, как не заслуживает его и низкоквалифицированное участие подмастерья в создании шедевра мастера (характерное для средневекового мышления сопоставление отца с мастером, а матери с подмастерьем можно найти в трудах Фомы Аквинского, 1225—1274).

Индустриализация общества (эпоха модерна) внесла значительные изменения в отношение к материнству, сильно повысив его престиж. Так, Эразм Роттердамский (1469—1536) подчеркивал связь между свершениями детей, их талантами с целенаправленными усилиями матерей. Идеологию материнства как высшего гражданского долга женщины, являющегося эквивалентом наиболее важных занятий мужчины, обычно связывают с именем Жан-Жака Руссо (1712—1778), утверждавшего, что именно в материнстве заключается основная и практически единственная задача женщины. При этом и дети нуждаются в постоянной материнской заботе и участии, мать нужна им вся целиком. Идеальная мать не должна делить свое время, силы и душу между воспитанием детей и еще какими-либо занятиями и привязанностями, так как тогда она обкрадывает своих детей. Все проблемы, неудачи, беды, болезни, преступления даже уже взрослых детей — вина матери, уделявшей им недостаточно внимания или недостаточно «квалифицированно» воспитывавшей их. Так проявилось неизбежно сопутствующее росту престижа материнства явление — возрастание ответственности матери за детей.

В дальнейшем педагогические идеи Ж.-Ж. Руссо в сочетании с эволюционными идеями Ч. Дарвина подвели научную основу под жесткую гендерную дифференциацию: такое мужское свойство, как агрессивность, и такое женское, как потребность и способность заботиться об окружающих, прежде всего о подрастающем поколении, полезны для выживания вида, являются приобретенными в процессе борьбы за существование, закрепленными эволюцией и универсальными для всех животных видов, включая человека (Е. О. Вилсон). Мужская агрессивность оценивается положительно, так как имеет непосредственную связь с активностью в широком смысле слова — творческими, исследовательскими и управленческими способностями, в то время как женская потребность заботиться предопределяет пассивность, склонность к самоотдаче, т. е. делает женщин прекрасными исполнителями в любом виде труда.

Применение идеалов Руссо к жизни семьи привело к изоляции неработающих матерей и единолично воспитываемых ими детей от остального мира, их чрезмерной взаимной зависимости друг от друга, что в свою очередь обусловило многообразные психологические проблемы как одних, так и других. Психоаналитическая традиция рассматривает эти проблемы в основном со стороны ребенка, психические проблемы которого иорождены матерью — либо слишком властной, подавляющей, «пожирающей своих детей», либо, наоборот, всепрощающей, не оказывающей достаточного давления. Нормальное материнское поведение понимается как самоотдача без поисков какого-либо вознаграждения и сравнивается с мазохизмом (Э. Дойч). Пугающий образ «всепоглощающей» матери, а также унизительный образ матери-мазохистки постепенно снова снизили престиж материнства и обусловили возникновение разнообразных реакций, оспаривающих подобные представления на теоретическом уровне.

Одной из таких реакций можно считать теорию социального научения, согласно которой никакой специальной предрасположенности к материнству изначально в женщинах не заложено, они учатся «с нуля» новой для себя роли матери в процессе интеракции с собственным ребенком, причем эта роль далеко не единственная и совершенно не обязательно должна выполняться биологической матерью (Д. Штерн, 1976). В отличие от психоаналитических взглядов, в рамках социального научения материнство рассматривается преимущественно с позиции матери, индивидуальных потребностей и проблем женщины, связанных с процессом репродукции. Основной вопрос исследований материнства в рамках этого направления — что получает от материнства сама женщина? Ответ большей части авторов — ничего хорошего: эксплуатацию, деградацию личности, уничтожение возможностей индивидуального развития, подавление нуждами окружающих. Этот ответ стал одним из оснований борьбы феминисток за право женщины самой контролировать свое тело, в частности возможности деторождения, что способствовало массовому распространению оральных контрацептивов.

Мать эпохи постмодерна — это третья и пока последняя стадия в развитии общественных представлений о материнстве. Эпоха в целом характеризуется возросшей терпимостью к сосуществованию в общественном сознании различных образцов материнства и воспитания детей, например, к воспитанию их гомосексуальными парами или парами, где мать работает, а отец ухаживает за ребенком. Новые преимущества и новые проблемы материнства на этой стадии связаны и с применением репродуктивных технологий, вследствие которых у ребенка впервые в истории могут быть уже две биологических матери: одна, которой принадлежала яйцеклетка, и другая, выносившая и родившая его, — при этом социальной матерью может оказаться вообще кто-то третий.

Во второй половине XX в. отчетливо проявились тенденции, враждебные детоцентризму. Социально-политическая эмансипация женщин и все более широкое вовлечение их в общественное производство делают их семейные роли, включая материнство, не столь всеобъемлющими и менее значимыми. Самоуважение женщины приобретает, кроме материнства, многие другие основания — профессиональные достижения, социальную независимость, самостоятельно достигнутое общественное положение. Некоторые традиционно-материнские функции в институте семьи принимают на себя общественные институты и профессионалы — врачи, воспитатели, специализированные общественные учреждения (Е. Badinter)^[7].

В общественном сознании трансформации подвергались не только материнские установки, но и образ ребенка. Например, Л. Стоун выявил четыре образа младенца в европейской культуре: традиционно-христианский, предполагающий, что новорожденный несет на себе печать первородного греха и спасти его могут только беспощадное подавление воли, подчинение родителям и духовным пастырям; социально-педагогический, согласно которому ребенок по своей природе не склонен ни к добру, ни к злу, а представляет собой «tabula rasa», на которой общество и воспитатель могут написать что угодно; природный, в котором характер и возможности ребенка предопределены до его рождения; утопически-гуманистический, утверждающий, что ребенок рождается хорошим и добрым, а портится только под влиянием общества, семьи и взрослых (о смене форм отношения к детству Л. де Моза также см. парагарф 2.1).

На протяжении XX в. родительская ответственность становится большей ценностью, чем количество детей и даже их наличие (у меня нет детей, так как я не могу обеспечить им достойную жизнь). Изменяются и воспитательные цели и приоритеты взрослых по отношению к детям. И. Лангмейер и 3. Матейчек^[8] проанализировали популярные книги о воспитании за 100 лет (с 1850 по 1950 г.) с целью установить сдвиги в воспитательных ценностях родителей. Было обнаружено повышение значимости интеллектуальной и деятельностной продуктивности ребенка, его успехов в учебе и жизненной выносливости. Повысилась также ценность эмоциональных связей между людьми, особенно в 30—50-е гг. XX в.

Представление о норме материнства изменяется не только в общественном сознании, но и в теоретическом осмыслении своих трудов психологами-практиками и психотерапевтами. 11а начальных этапах формирования психодинамических идей были приняты понятия «хорошая мать» и «плохая мать», обозначающие переживание ребенком качества удовлетворения его потребностей со стороны близкого взрослого. Позже, в контексте теории объектных отношений, Д. В. Винникотт ввел в научный обиход понятие «достаточно хорошая мать», отражающее значимость ценности индивидуальности в культуре: такая мать справляется со своими обязанностями не идеально, но достаточно хорошо, чтобы обеспечить нормальные условия для жизни и развития ребенка и при этом удовлетворить собственные потребности и чувствовать себя счастливой.

Таким образом, материнство — это одна из социальных ролей, содержание которой зависит от культурно-исторической ситуации. Важным регулирующим компонентом этой роли является представление о норме (границах нормы) материнского поведения и отношения к ребенку, а также представление о нормативном развитии ребенка (социально обусловленный образ ребенка).

Характерной особенностью современного мультикультурного общества является сосуществование множества разнообразных моделей материнства. Исследование моделей материнства современной российской женщины, выполненное С. В. Трушкиной^[9], иллюстрирует их вариативность. Различия между моделями отражены в особенностях представлений женщин о «нормальной» матери, «нормальном» ребенке раннего возраста и «нормальных» материнско-детских отношениях; всего описано пять нормативных моделей материнства (табл. 4.2).

Таблица 4.2

Современные российские нормативные модели материнства

• [1] Филиппова Г. Г. Психология материнства. М.: Изд-во Института психотерапии, 2002.
• [2] См.: Филиппова Г. Г. Психология материнства.
• [3] Мид М. Культура и мир детства. СПб.: Летний сад, 2000.
• [4] Филиппова Г. Г. Психология материнства.
• [5] Kaplan Е. Motherhood and Representation, the Mother in Popular Culture and Melodrama. London; N .Y.: Routlcdge, 1992; Исупова О. Г. Социальный смысл материнства в современнойРоссии // Социологические исследования. 2000. № 3. С. 98—107.
• [6] См.: Исупова О. Г. Социальный смысл материнства в современной России // Социологические исследования. 2000. № 3. С. 98—107.
• [7] См.: Филиппова Г. Г. Психология материнства.
• [8] Лангмейер И., Матейчек 3. Психическая депривация в детском возрасте. Прага: Ави-ценум, 1998.
• [9] Трушкина С. В. Модели материнства у женщин с нормальным и нарушенным родительским поведением // Вопросы психологии. 2010. № 5. С. 95—104.