Расширенный операционализм. 
Наука и религия: гносеологические очерки

Развивающееся знание заключает в себе два компонента: операциональный и предметный. Непосредственным содержанием и формой организации знания выступают выработанные обществом схемы материального и духовного производства. Но когда один и тот же предмет подвергается преобразованию при помощи различных способов действий и в итоге мы приближаемся к некоторому стабильному, инвариантному его видению, тогда содержание и структура идеального образа начинают совпадать с содержанием и структурой объекта.

Оба эти компонента взаимополагают друг друга: «опсрациональность» — средство достижения истинности («предметности») образа, истинность же обусловливает поиск успешных действий с предметами. Поскольку познание призвано обслуживать практику, вырабатывая план материального преобразования объекта, постольку человек стремится наполнить вновь полученное знание операциональным содержанием, оценочным по своей сути. С другой стороны, он стремится устранить из создаваемого образа моменты, обусловленные способом действия с объектом, чтобы познать его сущность, не зависимую от нас. Обе эти тенденции относятся к общим закономерностям познавательного процесса^[1].

В конечном итоге экзотерическое познание произрастает, как из клеточки, из практической операции. Практика является диалектическим единством противоположностей — единством единичной операции и операции вообще. С одной стороны, будучи материальной предметно-чувственной деятельностью, практика обусловлена конкретными внешними явлениями. Общее и отдельное в ней слиты, друг без друга не существуют и друг через друга проявляются. В то же время практика есть деятельность сознательная, целенаправленная; цель определяет человеческие поступки, содержит в себе общую технологию поведения. Рациональный образ цели строится, так сказать, методом оперирования общим (понятием) в его чистом виде. Мысленное отдельное есть синтез общих определений. Цель действия обусловлена групповыми свойствами вещей.

Операция вообще — это не только наименование того общего, что растворено в совокупности конкретных единичных действий; она может иметь и относительно дискретно выделенный аналог в практике. Это постепенно выработанные человечеством стереотипы действий, приемы, применяемые в определенном смысле, независимо от специфических ситуаций. В них как бы закреплена более или менее глубокая сущность класса объектов.

Например, чтобы изменить форму какого-либо предмета, мы обычно используем орудия труда, твердость которых превышает твердость обрабатываемого предмета. Этот прием можно назвать операцией вообще. Изучением, развитием и внедрением в производство операций вообще занимается технология как научная дисциплина. Технологические карты, используемые на производстве, содержат в себе предписание, какие стереотипические действия и в какой последовательности должен выполнить работник.

Операция вообще выполняет такую же функцию в процессе познания, какую в экономической жизни общества выполняет то, что называют абстрактным трудом. Подобно тому как товары обмениваются друг на друга благодаря заключенному в них всеобщему эквиваленту (труду вообще), так и человек может увязывать между собой различные мысли и обмениваться ими с другими людьми благодаря снято содержащимся в образах операциям вообще. Операция вообще унифицирована, легко поддается словесному обозначению. Поэтому ее можно передавать другому не только прямо, но и в форме языкового знака, закрепившего в себе ту или иную схему действия. Единичная операция, напротив, сама по себе непередаваема в общезначимой форме. При попытке схематизировать ее и обозначить словом она утрачивает свою чувственную неповторимость, уникальность. Нередко возникает противоречие между потребностью передать уникальную «единичную операцию» и наличными средствами коммуникации. Противоречие разрешается, когда удается подыскать такие операции вообще, которые в комплексе очерчивают особенности единичной операции.

Таким образом, практическая операция сложна по своей структуре. Между операцией вообще и единичной операцией подчас нет гармонии. Преобразуемый в практике предмет как бы сопротивляется нашим воздействиям, и если избранная технология поведения оказывается неадекватной объекту, то мы не добьемся успеха. В этом случае речь должна идти о внутридеятельностном противоречии между технологией действования и непосредственными условиями действования. Внутрипрактическое противоречие не может разрешиться само по себе, автоматически. Найти новую, более совершенную технологию и согласовать между собой операцию вообще и единичную операцию позволяет только процесс познания. Наоборот, непротиворечивое действие не предполагает особого напряжения сознания.

Постепенно, совпадая друг с другом в процессе познания, чувства и разум формируют знание. Возвращаясь в практику в составе цели, знание создает условия для разрешения противоречия внутри практики. Так в самом общем виде протекает цикл познания. Аналогично можно рассуждать относительно производных от практики умственных операций над идеальными объектами, порождающих свои специфические типы наглядных образов и высоко абстрактных понятий в процессе разрешения противоречий внутри теоретической деятельности.

Подведем итог. Познавательный процесс протекает как процесс поиска путей разрешения внутриоперационного противоречия. Интериоризованные стороны операции (практической или умственной) — познавательные чувственные и рациональные образы — рано или поздно сливаются в знание как особый эмердженг. Противоречие между единичной операцией и операцией вообще инициирует процесс познания, переходит в статус познавательного противоречия. Возникающее в ходе разрешения этого противоречия знание возвращается в исходную операцию в форме откорректированной цели и видоизмененного средства деятельности. Если исходное внутриоперационное противоречие преодолевается и конфликт между единичной операцией и операцией вообще перестает быть острым, то познавательный цикл затухает. Если же обновленные схемы действия не позволяют в требуемой мере преодолевать сопротивление объекта, то познавательный цикл снова повторяется, пока не завершится нужным эффектом. Будучи циклическим, познание прерывно. В отношении же человечества в целом оно непрерывно, поскольку индивидуальные познавательные циклы постоянно накладываются друг на друга.

Генезис предметного значения знания следует в первую очередь искать в процессе совпадения операций вообще с единичными операциями при согласовании чувственной и рациональной сторон познания, возникающих из операционально различных сторон деятельности. Подход, при котором абсолютизируется операциональное значение человеческих понятий и представлений, противоречит тому обстоятельству, что люди рано или поздно узнают, что именно в их знании было порождено действиями с вещами, а что от этих действий не зависит и обусловлено всецело миром самих вещей.

В. С. Степин, академик РАН, пришел к следующему выводу: «Способность теоретических сил восприниматься в качестве изображения предмета исследования связана с особой процедурой их онтологизации. Последняя заключается в том, что абстрактные объекты теоретических схем „проецируются“ на картину мира, которая вводит идеализированное представление о структурных характеристиках действительности, изучаемых в данной отрасли науки на определенном этапе ее развития. Исследователь, принявший ту или иную картину мира, всегда отождествляет ее с „природой как таковой“. Поэтому отображение абстрактных объектов теоретической схемы на объекты картины мира как бы переносит это видение на теоретическую схему, придавая ей онтологический статус»^[2]. Анализируя под этим углом зрения историю ряда идей в физике, В. С. Степин резюмирует: «Таким образом, рассматривая природу теоретических схем науки, мы убеждаемся, что проецирование их на эмпирический материал представляет такие схемы в качестве изображения соответствующей экспериментальной практики. Проекция же теоретических схем на картину мира превращает ее в изображение предмета данной теории»^[3].

Итак, суть концепции В. С. Степина сводится к утверждению, что предметное значение (истинность) научного концепта выявляется тогда, когда концепт получает интерпретацию в научной картине мира. Нельзя не признать, что повышение объективности и существенности понятия неразрывно связано с процессом его обобщения и включения во все более широкий научный конктекст вплоть до картин мира. Последние обычно более стабильны, чем их отдельные блоки-теории, и в максимальной степени проверены общественной практикой. В этом автор несомненно прав. Но является ли выделенное В. С. Степиным условие не только необходимым, но и достаточным условием объективности знания? Полагаем, что не является. Свойства обобщенности и опосредованной подтвержденности образа в системе мировоззрения не могут служить полным гарантом его объективности. Понятие теплорода, например, тоже обладало этими свойствами, но все-таки со временем было отвергнуто. Если ученый онтологизируег картину мира, считая ее изображением природы как таковой (именно этот аспект подчеркивается исследователем), то это обстоятельство еще далеко не означает объективной истинности самой картины мира и составляющих ее понятий и наглядных образов. К тому же вряд ли когда-либо существовала единая для всех ученых и «безусловно истинная» научная картина мира.

Проблема вычленения предметного значения образа серьезно осложняется также тем, что по форме своего существования в человеческом сознании предметность и операциональность тождественны, и по «внешнему виду» их невозможно разделить. Предмегное значение — это неотделимая сторона образа, а не какой-то особый вид образов. Внутри субъективного мира человека, если он изолирован от внешней среды, нет специального механизма, который бы отделял операциональное от предметного. Только соотнося образ с постоянно развивающейся предметно-чувственной деятельностью, можно отличить предметное значение знания от его операционального значения.

Соотношение предметного и операционального в понятии существенно зависит от того, богата или бедна совокупность концептуальных связей, в которые оно включено. Например, в составе развитой научной теории понятие отражает прежде всего свойства идеальных объектов, которые сами по себе не могут существовать в качестве материальных объектов и выражаются посредством знаковых конструктов. Но поскольку идеальный объект соответствует какому-то фрагменту материального объекта и теория рано или поздно подтверждается практикой, постольку научное понятие в составе теории, возможно, воплощает в себе и предметное содержание. Таким образом, выявление предметного значения знания — сложный и длительный процесс. Он необходимо предполагает обобщение способов получения понятий вплоть до проецирования этих понятий на мировоззрение и постепенное совпадение этих концептуальных образований с системой чувственно-наглядных представлений. В конечном счете это означает согласование между собой двух противоположных сторон практической деятельности — общей технологии действования с конкретными условиями деятельности^[4].

• [1] См.: Пивоваров Д. В. Операционный аспект научного знания. Иркутск, 1987.
• [2] Степин В. С. К проблеме структуры и генезиса научной теории //Философия, методология, наука. М., 1972. С. 170.
• [3] Там же. С. 178.
• [4] См.: Пивоваров Д. В. Проблема онтологизации субьективного познавагель-ного образа в философии материализма // Эпистемы. Вып. 8: Проблемы современной онтологии. Екатеринбург, 2013. С. 51−62.