Отход от источников: основа и следствия системы DSM

Психоаналитик, работающий консультантом в общественном госпитале, стоит между двумя разными мирами: это бесконечная конфронтация между Психоанализом и Медициной, между миром, где возможен проблеск субъективности, и Наукой, которая по необходимости исклю²

чает все индивидуальное. Позвольте прокомментировать ряд клинических зарисовок из нашего каждодневного набора:

Консультанта зовут в палату госпиталя: прежний диагноз пациентки — «биполярное расстройство».

Интервью происходит в комнате пациентки; она лежит на кровати, рядом сидит ее сестра. Между ними маленький ночной столик; на нем разложены лекарства, которые принимает пациентка. Они вполне соответствуют ее диагнозу: здесь горы лития, карбюамазепина, хлоназепама.

• — У меня бывают периоды эйфории, за которыми следуют периоды депрессии, — говорит пациентка.
• — Психиатр говорит, что было бы удобнее всегда оставаться на одном уровне, без этих колебаний «вверх-вниз», —добавляет ее сестра.
• — Что это за «эйфория»? — начинаю расспрашивать я.
• — Ну, все утверждают, что я говорю слишком много, слишком быстро, и я чувствую себя счастливой.
• — Это причиняет вам какие-нибудь неудобства? — спрашиваю я.
• — Вовсе нет, — отвечает она.
• — А"депрессия"?
• — О, когда это начинается, я предпочитаю до полудня оставаться в темной комнате.
• — А после полудня?
• — Я отправляюсь по магазинам, как всегда.

Несколько дней спустя я рассказал об этом случае эксперту-психиатру. Он объяснил мне, что есть два различных психиатрических критерия: «категориальный», при котором ищут признаки «категории» (например, «биполярного расстройства»), и критерий «измерения», при котором предполагается существование «минимальной биполярности», которую следует атаковать медикаментами для предотвращения развития полной «болезни».

— У меня депрессия, — рассказывает пациент, — и я посетил невролога. Он диагностировал «общее депрессивное расстройство».

Естественно, он показал множество коробочек с меняющимися сериями антидепрессантов, которые он употреблял раньше или употребляет сейчас. Они не дали никакого изменения; дело в том, что по возрасту его перевели на другую должность и понизили в категории. Он был водителем генерального управляющего, а теперь должен водить машины простых служащих. Вскоре пришло время пенсии; у него было ощущение, что все тщетно, а доход был минимален. Эту ситуацию флюоксетин, созданный, возможно, специально для энергичных «яппи», разрешить не смог.

Решающим моментом в лечении является сообщение диагноза. На болотистой почве психиатрии, между замкнутостью медицинского порядка и открытостью по требованию субъекта, не становится ли номинативный приговор фактором риска? Что касается аналитика, то просьбу: «Доктор, пожалуйста, скажите, что у меня», — как выражение изначального требования, невозможно исследовать, если она подавляется преждевременным поспешным ответом; перед ним стоит задача оставаться аналитиком, не прибегая к готовым рецептам заранее заданного («познанного») знания.

Ни абстиненция, ни нейтральность не заботят психиатра, когда он приклеивает пациенту ярлык. Тот факт, что при неврозе устанавливается псевдоидентификация с этим означающим и что с ним будет ассоциироваться тревожность (снижающаяся или возрастающая), его не волнует. Задача (с точки зрения психиатра) несложная: слова — всего лишь поверхностный феномен, лишенный материальной субстанции, побочный продукт нейротрансмиттеров, которые и следует рассматривать как материальную и действенную причину.

Психиатрии известно заранее, что хорошо и необходимо для организма. Фармакон — это средство, обещающее уменьшить или устранить «страдания». Нет необходимости спрашивать, не соответствует ли это предполагаемое страдание запросу и не служит ли прикрытием для желания. Возвращение к Фрейду — это тоже риск, если его означающие ставятся в доминирующую позицию. Аналитик может лишь сохранять позицию «мудрого неведения» (ignoranta docta), чтобы продуцировать вопрошающий субъект: Тимей просит Сократа: «Я хочу, чтобы ты дал нам лучший, самый совершенный фармакон, то есть Знание»^[1].

Закончим эту небольшую главу, вспомнив анализ демонологического невроза Фрейда. У нас нет ощущения, что речь идет о чем-то новом: одержимый художник Хайцманн во многом похож на этих пациентов в своей подчиненности Другому, полной зависимости от него, не допускающей ни малейших сомнений в его позиции. Времена изменились, и сейчас именитый доктор занимает место всемогущего существа, которое некогда принадлежало Дьяволу; тем не менее потребность в Другом у депрессивного пациента, за которое он готов платить своим порабощением, ничуть не менее очевидна.

• [1] Платон, Критий.