Преодоление пессимизма: впереди сверхчеловек

Хотя роль философии Шопенгауэра в становлении фи- • лософской антропологии значительна, она недостаточно исследована в критической литературе. Немецкий философ, непосредственный предшественник Ф. Ницше, считал себя учеником Канта. Ученик и придал кантовской концепции человека сугубо волюнтаристский характер. По замыслу Шопенгауэра, его философия должна была стать продолжением кантовской традиции в том аспекте, о котором более ста лет спустя М. Хайдеггер скажет так: «Но антропология не может быть философской, если она в качестве антропологии не определяет либо цель философии, либо исходный пункт ее, либо оба одновременно» |2. S. 202]. Реанимация учения Шопенгауэра — один из симптомов тяги современной философии к человековедению. Общество по изучению Шопенгауэра в ФРГ насчитывает около 700 индивидуальных и коллективных членов. Среди них «Немецкий союз солдат» и «Немецкий банк». Выпущено десятитомное «народное издание» Шопенгауэра. На важность его учения для материалистической философии указывает представитель новой волны франкфуртской школы А. Шмидт. Шопенгауэр подается как воспитатель молодежи. Восхищаются его «антропологическим пессимизмом», находят в нем «преодоление марксистско-ленинского утопизма», антропологию Шопенгауэра называют реалистической.

Философия Шопенгауэра долгое время оставалась его личным делом и не находила спроса. Пессимист по душевному состоянию, рантье по образу жизни Шопенгауэр был настроен антидемократически. «Его мировоззрение по своему темпераменту имеет сходство с мировоззрением эллинистической эпохи. Усталое и болезненное, оно ценит мир больше, чем победу, квиетизм — больше, чем попытки реформ, которые Шопенгауэр считал неизбежно тщетными» [3. С. 770]. Поражение революции в Германии конца 40-х гг. породило ту духовную атмосферу, на которую идеально накладывался психологический комплекс автора «Мир как воля и представление».

Шопенгауэр, как констатирует создатель «Заката Европы», «пришел не от своей метафизики к пессимизму, а обратно, от пессимизма, который охватил его в 17-летнем возрасте, к конструкции своей системы… Интеллект как орудие воли к жизни, как оружие в борьбе за существование…— это мировой аспект философии Шопенгауэра, который и сделал его при появлении главного произведения Дарвина (1859) сразу модным философом. В противоположность Шеллингу, Гегелю и Фихте он был единственным мыслителем, чьи метафизические формулы воспринимались без затруднения духовным средним сословием. Ясность его писания, которой он так гордился, грозит каждую минуту оказаться тривиальностью. Таким образом делается возможным усвоить себе все цивилизованное мировоззрение, не отказываясь от формул, распространяющих вокруг себя атмосферу глубокомыслия и исключительности» [4. С. 484, 487—488].

Понять все из себя — вот подлинно «революционный принцип» новой философии. «Уже с древнейших времен говорили о человеке как о микрокосме. Я перевернул это положение и указал в 'мире макроантропос, поскольку воля и ее представление исчерпывает ее сущность; очевидно, гораздо правильнее стараться понять мир из человека, чем человека из мира, из непосредственно данного — то есть из самосознания, — надо объяснить данное непосредственно, — то есть нынешнее восприятие, а не наоборот» [5. Т. 2. С. 775]. Очевидно, что «революционный принцип» новой философии есть антропологический принцип, сознательно отрефлексированный европейской философией Нового времени.

Что такое, по Шопенгауэру, человек? Как он познает себя? Человек, полагает философ, дан сам себе непосредственно, и именно дан как тело. Что же такое тело? «Тело здесь для нас — непосредственный субъект, то есть представление, которое служит для субъекта исходной точкой познания, ибо оно со своими непосредственно познаваемыми измерениями предшествует применению закона причинности и таким образом доставляет ему первичный материал» [6. Т. 4. С. 20]. Все объекты, которые даны нашему сознанию как представления, нужно рассматривать по аналогии с нашим телом. Вот что значит формула «мир — это макроантропос». Мир вообще дан как представление. И как представление он имеет две неотделимые друг от друга половины: объект, выступающий в формах пространства, времени, множественности, и субъект, лежащий вне пространства и времени. «Наше познающее сознание, являясь как внешняя и внутренняя Чувственность (восприимчивость), рассудок и разум, распадается на субъекта и объект и кроме них не содержит в себе ничего. Быть объектом для субъекта и быть нашим представлением — это одно и то же.

Все наши представления — объекты субъекта, и все объекты субъекта — наши представления" (6. Т. 4. С. 20). Субъект — тот, кто все познает, таким субъектом каждый находит самого себя. Мир вообще есть не более чем «мозговой феномен».

Шопенгауэр попытался встать выше, как он писал, «мнимых мудрецов», перьями которых водят «партийные замыслы». Эта тенденция получила широкую поддержку в буржуазной философии, ибо прикрывала фактическую идеологическую приверженность, именно приверженность, идеализму. И сам Шопенгауэр, осуждавший принятие объекта без субъекта как «материалистический догматизм», а субъекта без объекта — как «идеализм», в итоге заключает: «Мы исходим не из объекта, не из субъекта, а из первого факта сознания, представления, которого первой и самой существенной формой является распадение на объект и субъект» |6. Т. 1. С. 35].

Сохраняя кантовскую установку, философ вместе с тем полагает, что объекты представления деформированы априорными формами. И только тело человека (в качестве представления) отличается от иных вещей (тождественных представлению), ибо вне всякого представления, через человеческое хотение обнаруживает волю, «вещь в себе», вполне постигаемую интуитивно, поскольку человек в сущности — проявление этой первоосновы бытия. Вещь в себе, обозначенная как воля, эта причина в сфере явлений (представлений) и мотив действий личности, есть сущность человека, который «находит в самом себе обе стороны мира. И то, что он познает как свою сущность, исчерпывает и сущность всего мира» (6. Т. 2. С. 169).

Как мир дан человеку? Как совершается переход от бытия к сознанию и от сознания к бытию? Решение вопроса заключено уже в названии главного труда Шопенгауэра: от воли к представлению, от представления к воле. Философ укрывается за щитом компромисса субъективнои объективно-идеалистической точки зрения. Непосредственно, через «мое» воление иррационально обнаруживается воля вообще как «сердцевина мира». Разум лишь предлагает знаки для обозначения интуитивно постигаемого, он служит воле, которая, достигнув самосознания через человека, сама становится разумной. «С логической точки зрения, важнейшим противоречием в системе Шопенгауэра было противоречие иррациональной воли и разума как рационального ее воплощения, — пишет А. С. Богомолов.— Более того, вызванный к жизни волей, поставленный ею на службу, разум тем не менее ведет к отрицанию воли, так что высшая ступень нравственного сознания предполагает борьбу индивида с волей и победу над ней» [7. С. 15).

Мы уже говорили, что философ пытается избавиться от противоречий и намеревается «преодолеть» альтернативу материализм — идеализм, синтезируя субъективнои объективно-идеалистические тенденции. Исчезает субъект, т. е. сознание, исчезает и явление, т. е. совокупность объектов. Но сохраняется вещь в себе, воля. «Исчезает мир, а сокровенное ядро, носитель и создатель того субъекта, в чьем представлении мир только и имеет свое существование, остается. Вместе с мозгом погибает интеллект, а с ним и объективный мир, его простое представление» [6. Т. 2. С. 517].

Интересна шопенгауэровская концепция человека, различные положения которой использует современный антропологический’идеализм. Философ усмотрел в человеке лишь животное, причем дикое: «В сердце каждого из нас действительно сидит дикий зверь, который только и жаждет случая, чтобы посвирепствовать и понеистовствовать в намерении причинить другим горе или уничтожить их» [6. Т. 3. С. 624). Антагонизмы человеческих отношений, эксплуатацию большинства меньшинством — это порождение частной собственности, социальную несправедливость, все, что просветителям казалось преодолимым при сочетании общего и частного интереса, а либералы старались не замечать, Шопенгауэр отнес к сущности человека как такового. Он обновил апологию капиталистической эксплуатации, создал теоретические предпосылки для «сверхантропологии» Ницше. «Антропологические» размышления Шопенгауэра — попятное движение от Канта, связанное с превращением в целостную концепцию отдельных высказываний мыслителей прежних эпох («человек человеку волк», «война всех против всех»), попятное движение от немецкого классического идеализма к Беркли, Платону, древней религиозной мистике. Человек — «отвратительный зверь», люди «пожирают друг друга», они — «тигры и волки» — подобные оценки философ повторяет многократно.

Как изменилась за короткий срок буржуазная философия, видно, например, из сравнения Шопенгауэра с Гегелем. Примечательны в этом плане высказывания Энгельса по поводу взглядов Гегеля на человека, в частности, по поводу такого его вывода: «Некоторые думают, что они высказывают чрезвычайно глубокую мысль, говоря: человек по своей природе добр; но они забывают, что гораздо больше глубокомыслия в словах: человек по своей природе зол» [8|. Автор «Людвига Фейербаха…» пишет: «У Гегеля зло есть форма, в которой проявляется движущая сила исторического развития. И в этом заключается двоякий смысл. С одной стороны, каждый новый шаг вперед необходимо является оскорблением какой-нибудь святыни, бунтом против старого, отживающего, но освященного привычкой порядка. С другой стороны, с тех пор как возникла противоположность классов, рычагами исторического развития сделались дурные страсти людей: жадность и властолюбие. Непрерывным доказательством этого служит, например, история феодализма и буржуазии» [9. Т. 21. С. 296]. Последующая история, сопровождающаяся немыслимым во времена Гегеля насилием над большинством населения, углубляет доказательность приведенного тезиса.

Извлеченная из сочинений прошлого и развитая Шопенгауэром идея человека-зверя сыграла роль идеологической бомбы в борьбе реакционных сил против прогрессивной культуры. И поныне немало идеологов развивают идеи, основывающиеся на афористически звучащих высказываниях предтечи современного волюнтаризма: «Все революционные порывы, все стремления избавиться от традиционных установлений воплощают не что иное, как разнуздание звериной природы человека» [Цит. по: 10. С. 24]. Объявив сущностью человека волю (волю к жизни), философ считает, что она объективируется в его инстинктах, влечениях. Вслед за немецкими классическими идеалистами он определяет сущность человека как родовую, однако в трактовке «рода» движется вспять от классической буржуазной философии, придавая ей, изначально идеалистической, волюнтаристскую и иррационалистическую окраску. «Родовое» философ отождествляет с «волевым», реализацию воли видит в половом инстинкте.

У философа встречаются десятки броских и ярких афоризмов. Люди, особенно молодые, говорит Шопенгауэр, находятся в крепостной зависимости от секса [6. Т. 3. С. 714], ибо половой акт — узел мира, а половое влечение — сущность нашей натуры ]11. С. 20]; человек — это воплощенный половой инстинкт |6. Т. 2. С. 530) и т. п. По-видимому, Шопенгауэр был первым из мыслителей, придававших половому влечению в его чисто физиологическом выражении такое значение. Биологическое в человеке не просто абсолютизируется, а мистифицируется в иррационалистическом русле. Не будь учения о «воле к жизни», не появились бы известные концепции Ницше и Фрейда. Вполне созвучны настроению некоторых современных «радикалов» изречения Шопенгауэра типа: «половые отношения в человеческом мире… просвечивают везде, несмотря на все покровы, которыми их облекают. Они — причина войны и цель мира» [6. Т. 2. С. 530].

Человек, по Шопенгауэру, деятелен. Но его рассуждения о человеческой деятельности — карикатура на учение немецкого классического идеализма о «деятельной стороне». «Практическая» деятельность в качестве волевой, как отмечалось, наиболее полно воплощается в половом акте, который есть «самое решительное утверждение воли к жизни» [6. Т. 4. С. 466]. В нем основа познавательной деятельности человека.

Тезис классического идеализма о примате «практического» разума над «теоретическим» трансформируется у Шопенгауэра в вывод о том, что видеть истинную сущность человека надо не в сознании, а в воле, которая не связана по существу с сознанием, но относится к сознанию, т. е. к познанию, как субстанция к акциденции. Пронизанное аристократическим высокомерием размышление философа о познании вызвано отнесением к высшему роду познания иррационалистически истолкованного искусства, с помощью которого происходит постижение сущности бытия. Интеллект остается лишь в сфере явления, понятия — только обозначения интуиции. Истинная философия — это искусство. «Научность» философии связана только с переводом художественной интуиции в понятия. Среди искусств особое место отводится музыке, ибо только она есть «отпечаток самой воли», а «не отпечаток идей» как данных в созерцании прообразов вещей. Лишь музыкальный гений обнаруживает волю, представители иных видов искусств имеют дело с идеями, объективацией воли, с вещами, их отношениями. Искусство производно от половых функций человека, гений отличается от обычного человека физиологически.

Обуреваемый половым влечением человек нацелен, по Шопенгауэру, на самосохранение, что делает его радикальным эгоистом. Поскольку человек — представление и воля, явление и вещь в себе, он отличается от мира в познании, но совпадает с ним в хотении. Быть личностью — значит быть эгоистом, «я и эгоизм, это одно» |6. Т. 4. С. 466]. Любой человек предпочтет гибель всего мира собственному унижению. В воле к жизни, в хотении — источник несчастий, ибо от объективации воли во времени идет утрата, от объективации ее в пространстве — столкновение единичных воль, от объективации в причинности — страдание. Сумма страданий превышает сумму счастья. Отсюда воля к жизни превращается в ее отрицание, ибо счастье и свобода могут быть только отрицательны, как освобождение от страданий и преград. Настоящая цель жизни — смерть. «Жизнь — непонятная вещь; я решился прожить ее с той целью, чтобы над нею думать» [Цит. по: 12. С. 33].

Общая антропологическая направленность волюнтаризма Шопенгауэра выражена в тезисе: этический результат философии есть ее центральный пункт [6. Т. 2. С. 599]. Философ так характеризует человеческие отношения в классово-антагонистическом обществе: «Жизнь большого и знатного света поистине не что иное, как беспрерывная и отчаянная борьба со скукой. Жизнь низших классов — постоянная борьба с нуждой» [6. Т. 4. С. 446]. Такого рода поверхностная констатация отчуждения не содержит позитивных рекомендаций. Выводы антрополого-идеалистической мифологии консервативны. «Мы должны быть несчастны, — пишет Шопенгауэр, — и мы несчастны. При этом главный источник самых серьезных зол, постигающих человека, — это сам человек» [6. Т. 2. С. 599]. Как видно, последнее слово философии Шопенгауэра совпадает с ее первым словом. От мистифицированного представления о человеке через иррационалистическую и волюнтаристскую интерпретацию бытия — к мифу о человеке как воплощении эгоизма, человеке-звере, с трудом сдерживаемом рамками закона. То обновление философии Канта, которым гордился Шопенгауэр, означало взрыв кантовской этики долга изнутри.

Итак, метафизика, эстетика, концепция религии подчинены у Шопенгауэра этической проблематике, учению о человеке, о его положении в обществе, взгляду на само общество. Социально-политические воззрения основоположника нового пессимизма глубоко реакционны. По отношению к народу он оперйрует такими понятиями, как «тупая масса», «фабричный товар» и т. п. «Простой народ как будто люди; но что-либо подобное человеку я нигде не видел между ними» [13. Т. 3. С. 227]. Шопенгауэр меланхолически замечал: если у каждого времени свои сны, то прогресс — сновидение XIX века.

Интерес к философии Шопенгауэра никогда не угасал, а в период очередного краха историцистских оптимистических иллюзий становился чуть ли не всеобщим. Подобное явление наблюдается и ныне. Вторично вышло 10-томное «народное издание» философа. В регулярно издаваемом «Ежегоднике Шопенгауэра» публикуются разнообразные материалы типа статьи «Шопенгауэр и Ленин», где речь идет об антропологическом прочтении ленинизма. Антропологические мотивы волюнтаристского идеализма Шопенгауэра прослеживаются во многих философских учениях XX в., в различных ветвях философской антропологии, в философско-социологических концепциях насилия. Иначе говоря, критический анализ существа и судьбы философии «франкфуртского отшельника» имеет не только историко-философское, но и теоретическое значение.

На эволюцию западной философии существенно влияет традиционное для буржуазных философов сведение социального к индивидуальному. Проблемы общества, его настоящего и будущего в глазах различных философов предстают как проблемы человеческого индивида. Антропологические посылки вновь стали привлекательными для философии. Речь идет об антропологическом идеализме, каковым можно назвать идеализм «философии жизни», сформировавшейся в 70-е гг. XIX в. Учитывая постоянно возрастающий интерес людей к проблемам непосредственного повседневного существования, которое по мере развития буржуазной социальной организации приобретает все более сложный, противоречивый и напряженный характер, представители этого течения (Ф. Ницше, В. Дильтей, Г. Зиммель, А. Клагес) поставили в центр внимания индивидуальную судьбу человека.

Фридрих Ницше (1844—1900) — основоположник «философии жизни» — духовно был близок к Шопенгауэру. «Сверхантропология» формировалась под сильным влиянием книги «Мир как воля и представление». Ницше очарован рассуждениями о воле как основе мира, о мире как представлении, о музыке как непосредственном выражении воли. Правда, он отбросил шопенгауэровский пессимизм, близкий настроениям послереволюционных лет, и придал своему учению оптимистический тон. О Шопенгауэре Ницше всегда отзывался с большой похвалой и восторгался советом философа взять за основу мировоззрения «жизнь»: «Читай лишь свою жизнь и из нее понимай иероглифы жизни в целом» [14. Т. 2. С. 199]. Антропологический принцип в рамках «сверхантропологии» конкретизируется следующим образом: «Исходная точка: тело и физиология… Феномен тела наиболее богатый, отчетливый и обязательный феномен: методически поставить его на первое место» [14. Т. 9. С. 228].

Диалектика исторического развития превратила теоретическую иллюзию о движении к «чистому» человеку в миф о движении к «сверхчеловеку». Помимо материально-социальных причин, играющих решающую роль, это превращение имело и истоки, коренящиеся в истории познания. Ницше живо реагировал на виталистические мотивы немецкой биологии второй половины XIX в. Из того факта, что живое невозможно объяснить на основе данных о неорганической материи, виталисты делали вывод о наличии в организме особой, иррациональной, жизненной силы. Ницше вслед за Шопенгауэром назвал ее волей, волей к власти. Она проявляется в инстинктах, прежде всего в половом, она держит людей в постоянной борьбе, борьбе двух рас — «рабов» и «господ».

Говоря о «сверхчеловеке», Ницше подчеркивал, что речь идет о нарождающемся типе человека. Он считал, что европейские буржуазные революции 40-х гг. XIX в., как и французская буржуазная революция XVIII в., принесли торжество «массы», «черни» — «больной» и «слабой физиологически». Главная причина физиологического вырождения — рационализм, подавляющий инстинкты, а тем самым и волю к власти. Современный Ницше человек — только канат, натянутый между животным и «сверхчеловеком», существо, которое «должно быть побеждено». Основа «сверхчеловека», подлежащая развитию, заложена, по словам Ницше, еще задолго до известных нам четыре тысячелетий истории. Ей помешало раскрыться наступившее в послесократовской Греции и продолжающееся до сих пор господство демократии. Немногие сумели на короткое время прорвать плотину демократии, плотину ее господства, — это скандинавские викинги, Наполеон, германские и японские аристократы.

Формирующийся «сверхчеловек» суть «правильно построенная телом и душой личность, посредством которой мудрец и животное приблизятся друг к другу» [15. Т. 8. С. 337]. Сверхчеловек — дело будущего, тем не менее уже сегодня необходимо относиться к жизни с точки зрения сверхчеловека. Ницше замечает: «Будущее и отдаленнейшее пусть будет причиной твоего сегодня; в своем друге ты должен любить сверхчеловека как свою причину» [15. Т. 1. С. 51 — 52]. Основное отличительное свойство сверхчеловека — воля к власти, проявляющаяся в половом влечении, в аффектах злобы, вражды, алчности, мстительности. Сверхчеловек рождается во взаимной борьбе «расы богов» и «расы господ», в ходе которой он «употребляет в качестве своих орудий ложь, насилие и самый беззастенчивый эгоизм». Ницше называет сверхчеловека «хищным животным пышной светлорусой расы», «светлорусым германским зверем». «Он — кентавр, полузверь, причем еще с крыльями ангела на голове» [14. Т. 3. С. 340).

Фактически Ницше фиксировал классовую борьбу. Он придавал классовой борьбе всеобщий, вечный характер, считал, что она вытекает из сущности самой жизни. Ницшеанская концепция «сверхчеловека» — специфическое выражение социал-дарвинизма. Правда, Ницше пренебрежительно отзывался о Дарвине и ортодоксальных дарвинистах. Он утверждал, что нет никакой борьбы за существование, есть лишь борьба за власть. Учение же о борьбе за существование извращает самую суть жизни, отвергает волю к власти, теоретически оправдывает победу «слабых», берущих своей численностью. Признание дарвинской теории приспособления, говорит Ницше, означает признание господства массы и гибели избранных. Дарвин переоценил, по мнению Ницше, влияние внешних условий, он не понял, что «жизнь не есть приспособление внутренних условий к внешним, а воля к власти, которая действует изнутри, все дальше подчиняет и усваивает себе «внешнее» «[14. Т. 3. С. 331). С точки зрения Ницше, необходимо обосновать не выживание и приспособление, а вымирание «известного сорта людей».

Собственно биологическое начало «сверхчеловека» у Ницше выступает скорее как форма, содержание же биологических свойств сугубо социально. Борьбу «рас» («господа» с инстинктом власти и «рабы» с инстинктом подчинения) он считал фактором, обусловливающим возникновение «сверхчеловека», которое связано с экономическим могуществом определенной группы избранных. Ницше, правда, ставит реальные отношения с ног на голову, утверждая, что стремление к экономическому обогащению вытекает из инстинкта питания, а этот последний, как уже отмечалось, — из общего волевого импульса, диктующего поведение избранных. Между тем, по справедливому замечанию Маркса, сама «жажда власти есть один из элементов. страсти к обогащению» [9. Т. 23. С. 606], страсти, которая порождена в конечном счете частной собственностью. Образ «сверхчеловека» имеет и традиционный прусский милитаристский оттенок: «Моя исходная точка — прусский солдат: здесь истинное подчинение условным нормам, здесь принуждение, строгость и дисциплина — даже в форме» [14. Т. 3. С. 340).

«Сверхантропология» рассматривает отношения между людьми в моральном аспекте. Но поскольку Ницше видит в жизни две ветви — восходящую и нисходящую, он утверждает наличие двух видов морали — морали «господ» и морали «толпы». Мораль «господ» основана на мужестве, воле к власти, честолюбии, на «естественных добродетелях». Мораль «рабов» — мораль гуманистическая. Свою главную задачу Ницше видит в выработке морали «господ». В этом смысл его «переоценки ценностей». Б. Рассел метко сказал: «Если Ницше — просто симптом болезни, то, должно быть, эта болезнь очень широко распространилась в современном мире» [3. С. 783].

Прогрессивные буржуазные мыслители, теоретические исследования которых посвящены критике феодальной системы, в большинстве своем утверждали, что «злым» человека сделали противоречащие человеческой сущности порядки. На данной посылке основана и материалистическая антропология Фейербаха. Явно полемизируя с Фейербахом, Ницше пишет: «Что мужчина будто бы „воспламеняется“ посредством женщины и создается таким образом полный человек — это бессмыслица, из которой нельзя делать никаких заключений» [15. Т. 3. С. 320]. Обычно не называя имени Фейербаха, Ницше часто с ненавистью обрушивается на те или иные его высказывания. По этому поводу Галеви замечает: «Его друг Дейссен высказал однажды мысль, что молитва не имеет настоящей ценности, так как она дает уму человека лишь призрачную надежду. „Ослиное остроумие, достойное Фейербаха!“ — резко возразил ему Ницше» [16. С. 25].

Г. Лукач еще в 30-е гг. справедливо обобщил: «Абсолютная неисторичность Шопенгауэра превращается у Ницше в мистическую философию истории. Это превращение важно для нас здесь потому, что оно осуществляется с помощью антропологизма… Антропология на идеалистической основе — такова основная тенденция в религиозном атеизме Ницше» [17. С. 56—57]. Опираясь на идеалистически истолкованный антропологический принцип, Ницше доказывает, что человек «от природы зол». Поэтому демократия противна человеческой сущности. Начало демократических порядков было положено еще в эпоху эллинизма, когда победило христианство, «мораль слабых». Оно принесло «отвращение воли к бытию». Из христианской проповеди любви к ближнему, согласно Ницше, вырос социализм. По-видимому, Ницше не был знаком с научным социализмом. Он критиковал социалистическую идеологию на основании знакомства с идеями утопического социализма и сочинениями Дюринга.

Главный его аргумент против социализма — якобы враждебное отношение социалистов к культуре. Народ враждебен культуре, пишет Ницше, ибо он не творит, и «в этом источник злобы, которую коммунисты и социалисты и их бледные потомки, белая раса либералов питали во всякое время к искусству» [14. Т. 1. С. 170]. Он предупреждал буржуазию о том, что в XX в. социалисты перейдут к действиям, по сравнению с которыми Парижская коммуна покажется «легким несварением желудка». Ницше надеялся, однако, что «собственники» не позволят социализму принять характер чего-либо большего, чем «приступ болезни».

Социализм защищает «массу», народ, проповедует равенство, коллективизм, человеколюбие, добро, отказ от эксплуатации. По мнению Ницше, это означает защиту вырождения. Он видит наследственную основу морали в физиологических процессах, и стремление создать общество без эксплуатации расценивает как стремление «изобрести жизнь, которая бы воздерживалась от всех органических функций» [15. Т. 2. С. 221—222]. Согласно идеалистической антропологии это невозможно. Наоборот, эксплуатация, социальное неравенство вытекают из сущности жизни как ее органическая функция. «Сама жизнь есть в основе своей присвоение, нанесение вреда, преодоление чужого и более слабого, подавление, твердость, навязывание собственных форм, воплощение и по меньшей мере даже в самом мягком виде — эксплуатация», — говорит Ницше [15. Т. 2. С. 221—222]. Воля к власти, лежащая в основе бытия, проявляется как воля к жизни, воля к собственности и т. д. Жесткую капиталистическую эксплуатацию, которую стыдливо старались не замечать либералы, Ницше с предельной откровенностью признал за сущность жизни вообще. Он с удивительной легкостью препарировал научные понятия, содержание которых формировалось столетиями, в том числе и понятие жизни.

Завершает. «сверхантропологическую» концепцию Ницше пророведь беззастенчивого аморализма. Гуманизм в любой форме есть не более чем «мораль рабов», «черни», достойной быть лишь объектом эксплуатации и варварского уничтожения. Конечной целью «сверхантропологии» было создание «морали господ», оправдывающей любое преступление против народа, любую жестокость, любое зло.

Ницше назвал свои рассуждения несвоевременными. Действительно, потребовалось некоторое время, чтобы идея «белокурой бестии» была принята идеологами и политиками империалистической Германии, а колоссальный пропагандистский аппарат методически начал внедрять эту идею в массовое сознание. «Слабые и неудавшиеся должны погибнуть: первое положение нашего человеколюбия. И надо еще им помочь в этом», — провозглашал Ницше [18. С. 5]. Наиболее реакционные стороны ницшеанства в действиях германских и иных фашистов воплотились в реальность новейшего рабства и уничтожения величайших культурных ценностей. В свое время Энгельс писал о философских революциях, предшествовавших политическим переворотам, но он писал о прогрессивных переворотах. Превращение класса в реакционную социальную силу порождает философскую контрреволюцию.

Ныне вновь возрастает интерес к философии Ницше. Этому в немалой степени способствует то, что философ С большим эмоциональным накалом реагировал на кризис буржуазного общества. В высшей степени политизированный мыслитель, он заострил проблему власти «элиты», «расы гениев». Сквозь эстетизированные контуры его «сверхантропологии» проглядывает апология власти финансовых олигархов.

В последние десятилетия ежегодно появляются 10−15 монографий и диссертаций о философии Ницше, десятки журнальных статей. Выходит 30-томное собрание его сочйнений. Полное издание его переписки осуществляется одновременно в Берлине, Милане, Париже и Нью-Йорке. Международный характер носит ежегодник «Ницше-Штудиен». Выпускается серия книг «Ницше в дискуссиях». Философ воспринимается как пророк, предвидевший кризис современного мира, находивший источник ценностей, ориентирующих «сверхчеловека» не на бесконечность, пугавшую Паскаля, не на волю к жизни Шопенгауэра как вещь в себе, а на волю к власти, на воление как таковое.

В «сверхантропологии» Ницше видит своеобразную «философию будущего», ключ к решению глобальных проблем конца XX в. (угроза термоядерной войны, экологической катастрофы). Ницше подается как гуманист европейского масштаба, идеи которого исказили. Р. Крайс, выпустивший книгу в серии «Ницше в дискуссиях», пишет: «Если бы Гитлер читал не специальную подборку, сделанную сестрой Ницше — антисемиткой, а целиком его самого, то он приказал бы сжечь его произведения вместе с книгами Гейне, Брехта или Лессинга» [19. S. 19J. Крайс упрекает Т. Манна в непонимании смысла ницшеанской философии жизни, ибо поздний Т. Манн усмотрел в «сверхантропологии» связь с фашистским варварством. Буржуазные ницшеведы сочувствуют «переоценке ценностей», релятивистской «мудрости». В ницшеведении сильна тенденция найти внутреннюю общность между ницшеанством и марксизмом. Рассуждают о «сверхчеловеке» Ницше и «сверхчеловечестве» Маркса, об аналогии между «волей к власти» и «диктатурой пролетариата». Маркс и Ницше изображаются в качестве создателей некой единой «новой антропологии», единого учения о практике, даже о власти. В конечном счете Маркса и Ницше подводят под категорию утопистов-антропологов, рисующих образ «сверхчеловека».

Воскрешение ницшеанства подогревается воскрешением национал-социалистической идеологии. Напомним одну из главных заповедей «сверхантропологии»: «Мне посчастливилось после целых тысячелетий заблуждений и путаницы снова найти дорогу, ведущую к некоторому „да“ и некоторому „нет“. Я учу говорить „да“ всему, что накопляет силы, что оправдывает чувство силы. До сих пор никто не учил ни тому, ни другому: учили добродетели, самоотречению, учили даже отрицанию жизни. Все это суть ценности истощенных… Медленное выступление вперед и подъем средних и низших состояний и сословий (в том числе низших форм духа и тела), которое уже в значительной мере было подготовлено французской революцией, но которое без революции не замедлило бы проложить себе дорогу, — в целом приводит, таким образом, к перевесу стада над всеми пастухами и вожатаями» [20. С. 36].

Ницше как философ, размышления которого наложились на кризисность и катастрофичность человеческой истории XX в., стал близок сторонникам разных и альтернативных убеждений. Переиздание сочинений Ницше на русском языке и уточненные переводы — избавление от односторонне политизированной версии ницшеанства, монопольно существовавшей в отечественной литературе. В связи с выходом двухтомника Ницше журнал «Вопросы философии» писал: «То обстоятельство, что архив Ницше оказался в руках ярой шовинистки и антисемитки Элизабет Ферстер-Ницше, и она, как сторожевой пес, до конца жизни (1935 г.) охраняла свою предвзятую версию творчества брата, а также то, что именно данная версия получила политическую поддержку в Германии и была растиражирована национал-социалистами, на долгие годы создало преграду для объективной научной работы с текстами философа. И когда уже в послевоенный период в результате кропотливой работы немецкого ученого Карла Шлехты по восстановлению подлинной картины в первую очередь поздних, не доведенных до публикации самим философом, сочинений Ницше, стал раскрываться истинный масштаб искажений и фальсификаций, с неизбежностью встал вопрос о пересмотре, сверке с автографами и хронологическом упорядочении и публикации всего его наследия в целом» [21. С. 187].

Это справедливо. Но только не надо забывать и иного. Вот что читаем мы — не у Б. Бернадинера и А. Богомолова, — у Освальда Шпенглера: «„Воля к власти“, перенесенная в реальные, политические, экономические условия, нашла свое самое сильное выражение в пьесе „Майор Барбара“ („Солдат армии спасения“) Шоу… „Воля к власти“ представлена теперь обоими полюсами общественной жизни, рабочим классом и большими финансовыми и интеллектуальными деятелями гораздо решительнее, чем некогда каким-нибудь Борджиа Миллиардер Ундершэфт в этой лучшей комедии Шоу — это и есть сверхчеловек» [4. С. 491].