Предмет и методы социологии знания

Идейно-теоретические источники и новые подходы

Понятие «социология знания» было введено в научный оборот немецким социологом Максом Шелером в 1924 г., который с феноменологических позиций рассматривал идею ментального мира как имеющего свою имманентную логику развития. Примерно с этих же позиций определенный вклад в социологию знания внес другой немецкий социолог Карл Шмитт^[1], изучавший политическую теологию. Феноменологическая социология А. Шютца изучала жизненные миры людей, то, что люди с позиций своего знания определяли как «реальность»^[2].

Еще до возникновения самого понятия «социология знания» проблематикой идей, в частности, идеологией и утопией занимался К. Маркс, который подходил к их анализу с историко-материалистических позиций. В его представлении идеология — ложное сознание, дающее извращенное, искаженное представление об обществе, что обусловлено прежде всего спецификой исторического типа материального производства.

Однако именно К. Маннгейм способствовал становлению социологии знания как самостоятельной парадигмы. Он сыграл ключевую роль в институционализации этого социологического поля. При этом социолог попытался своеобразно интегрировать феноменологический и марксистский подходы, соединить идеальное и реальное, утверждая, что знание не может быть самим по себе, представляя «универсальные истины», оно зависит от общественного бытия (здесь социолог использует тезис К. Маркса), всегда обусловлено историко-временньш контекстом, на него влияют социальные и культурные факторы.

«Социология знания, — пишет он, — стремится понять мышление в его конкретной связи с исторической и социальной ситуацией, в рамках которой лишь постепенно возникает индивидуально-дифференцированное мышление»^[3] (здесь и далее сохранено написание фамилии социолога по конкретному изданию).

Разумеется, К. Маннгейм критически подошел к наработкам своих предшественников. Он не принял однозначное суждение К. Маркса об идеологии как искаженном представлении о социальной реальности, считая, что идеи, будучи обусловленными конкретными секторами социальной жизни, всегда являются ограниченными историческим и социальным контекстом. Ясно, что искажение имеет общественно негативный смысл, в то время как ограниченность нейтральна, она неизбежно вытекает из конкретного контекста.

Кроме того, если, по К. Марксу, идеологии являются продуктом классов, особенно господствующих классов, то, по К. Маннгейму, они имеют более широкие источники — ими могут быть поколения, профессиональные и статусные группы, в частности женщины. Все эти и возможные другие социальные группы имеют специфическое социальное и культурное существование, они по-своему взаимодействуют друг с другом и, соответственно, у них складывается своеобразное знание и мышление.

В свою очередь, у этих социальных групп существуют внутригрупповые различия в сфере знания, мышления и поведения.

Так, в рамках одного поколения могут существовать достаточно различные группы. Различия в знании и мышлении особо проявляются в профессиональных группах. Поэтому социологу, считает К. Маннгейм, необходимо представление не только об усредненном знание в обществе, но и о его дифференциации и специфике.

Он отмечает, что социальные группы не однородны, поэтому их деятельность и мышление своеобразно: «В соответствии со специфической коллективной деятельностью, в которой участвуют люди, они склонны различным образом видеть окружающий их мир»^[4].

Даже религиозное знание имеет свою специфику у разных социальных слоев. «Заслуга Макса Вебера состоит в том, — отмечает К. Маннгейм, — что в своей социологии религии он отчетливо показал, как одна и та же религия зачастую различно воспринимается крестьянами, ремесленниками, торговцами, знатью и интеллигенцией»^[5]. Знание разных социальных слоев в контексте их социальной мобильности также является предметом социологического изучения.

Среди других источников социологии знания сам К. Маннгейм называет Ф. Ницше, 3. Фрейда, В. Парето, которые рассматривали фактор бессознательного в человеческом мышлении, его роль в производстве знания.

По К. Мангейму, предметом социологии знания являются все системы идей, воспроизводящиеся жизненными условиями конкретных социальных групп. Эта парадигма изучает взаимоотношения между знанием людей и условиями их существования, стремится разработать учение об «экзистенциальной обусловленности знания».

При этом, подчеркнем, социолог далек от механистического детерминизма, будто характер знания всецело определяется средой существования, заявляя, что только эмпирические исследования может выявить степень этого взаимоотношения и характер самого знания. Они имеют тенденцию постоянно изменяться под влиянием социальной мобильности, что в итоге увеличивает многообразие знания.

Поэтому предметом социологии знания является исследование изменения знания и мышления в контексте социальной динамики.

«Господствующую в статичном обществе иллюзию, согласно которой все может измениться, по мышление остается вечно неизменным, разрушает ускорение социальной мобильности, — отмечает К. Маннгейм. — Более того, два вида социальной мобильности, горизонтальная и вертикальная, действуют различным образом, способствуя обнаружению многообразия стилей мышления»^[6].

Специфика социологического воображения ученого в том, что он создал инструментарий, позволяющий исследовать дифференциацию и динамику знания, его амбивалентные последствия.

Как считал социолог, горизонтальная мобильность (перемещение индивида или группы в рамках однородной социальной структуры без изменения социального статуса) ведет людей к осознанию того, что другие люди мыслят и действуют иначе, что есть другое знание. Это другое знание воспринимается как странность, заблуждение или ересь. Пока традиции национальных и локальных групп не нарушены, связь с привычным типом мышления остается весьма прочной и поэтому их знание не подвергается сомнению.

Иная ситуация складывается в условиях вертикальной мобильности (перемещение в социальной структуре с повышением или понижением социального статуса). Здесь, как правило, возникает кризис существующего знания, и индивид (группа) изменяет свое знания вплоть до усвоения иного представления о мире.

Инновационность мышления ученого в том, что он ведет речь не просто о кризисе знания, а о кризисах знания, имеющих разную природу, но обусловленных усложняющейся социальной и культурной динамикой. Подобного рода кризисы знания, которые неизбежно возникают в обществе, также являются предметом изучения социологов, работающих в данной парадигме.

Кризисы знания имеют и другую причину: изменяются исторические условия, возникают новые социальные и культурные реалии — изменяется и само знание. Как это ни парадоксально, но демократизация общества может повлечь за собой кризис знания вплоть до переосмысления мира.

«Процесс демократизации, — пишет социолог, — создает возможность того, что образ мышления низших слоев, не имевший ранее общественной значимости, теперь впервые обретает значимость и престиж… Методы мышления и идеи низших слоев впервые могут быть противопоставлены идеям господствующего слоя на равном уровне значимости, и только теперь эти идеи и формы мышления могут заставить человека, мыслящего в их рамках, подвергнуть фундаментальному переосмыслению объекты своего мира»^[7].

В связи с этим К. Маннгейм обосновывает принцип релятивизма знания, согласно которому не может быть абсолютных истин, позволяющих давать определенные ценностные суждения о конкретных социальных и культурных явлениях, представляя их «правильными» или «неправильными».

«Социология знания, подчеркивает социолог, является систематизацией того сомнения, которое в общественной жизни находит свое выражение в ощущении смутной неуверенности и неустойчивости»^[8].

Исходя из этого принципа, К. Маннгейм призывал социологов к динамичному мышлению, отмечая, что оно не сводится к нигилизму, отрицанию знания вообще.

Из маннгеймовской трактовки данного принципа следует, что в одно и го же время могут сосуществовать разные формы знания, обусловленные исторически сложившимся соотношением социальных позиций. При этом одни формы знания более или менее адекватно отражают существующие реалии, другие же — не изменились под влиянием трансформации среды и не способны адекватно интерпретировать социум.

Релятивизм знания имеет социальную и экзистенциальную обусловленность. Социолог подчеркивает: «Подход к проблеме, плоскость, в которой ставится проблема, уровень абстракции, а также конкретизации, к которому в каждом данном случае стремится исследователь, — все это обусловлено социально и экзистенциально»^[9].

Здесь возникает весьма трудная проблема амбивалентности многообразия знания: с одной стороны, сама динамика социума обусловливает сосуществование разных, подчас конкурирующих форм знания, а с другой — как сохранить собственно научность в «систематизации сомнений», где же критерии достоверности знания, каковы методы его анализа?

Социолог применяет неординарное мышление, чтобы выйти из этой непростой ситуации.

• [1] Шмитт К. Политическая теология. М.: КАНОП-пресс-Ц, 2000; Егоже. Диктатура. СПб.: Наука, 2005.
• [2] Шютц А. Смысловая структура повседневного мира. М.: ИнститутФонда «Общественное мнение», 2003.
• [3] Манхейм К. Идеология и утопия // Карл Манхейм. Диагноз нашеговремени. М.: Юрист, 1994. С. 8—9.
• [4] Там же. С. 9.
• [5] Манхейм К. Идеология и утопия // Карл Манхсйм. Диагноз нашеговремени. М.: Юрист, 1994. С. 12.
• [6] Там же.
• [7] Мапхейм К. Идеология и утопия // Карл Манхейм. Диагноз нашеговремени. М.: Юрист, 1994. С. 13.
• [8] Маихейм К. Идеология и утопия // Карл Манхейм. Диагноз нашеговремени. М.: Юрист, 1994. С. 49.
• [9] Там же. С. 232.