Основные демографические показатели

Поло-возрастная структура. Как уже говорилось в предыдущих главах, возраст и пол являются лингвистически значимыми биосоциальными факторами: представители разных поколений характеризуются неодинаковым использованием средств языка, разными предпочтениями в оценках языковых фактов и т. п., а различия людей по биологическому полу сказываются в их речевых склонностях и неприятиях. Поэтому понятно, что статистика соотношения разных в возрастном и половом отношении групп говорящих имеет существенное значение в конкретных социолингвистических исследованиях.

Данные о возрастной структуре населения обычно привязываются к информации о распределении его по иолу: в разных возрастных группах соотношение мужчин и женщин различается. Соотношение родившихся мальчиков и девочек составляет в различных популяциях от 104 до 107; этот показатель принято называть вторичным соотношением численности полов¹. Достоверные сведений об этнических различиях в этой области отсутствуют, но имеются данные, что при повторных родах вероятность рождения мальчика снижается. Кроме того, начиная с Первой мировой войны, стало известно, что в первые послевоенные годы просходит подскок в рождении мальчиков^[1][2].

Биологически обусловленная смертность у мужчин выше во всех возрастах, но так называемый порядок вымирания (распределение по возрасту смерти) зависит от многочисленных разнонаправленных факторов, поэтому повсеместное (за редкими исключениями) преобладание женщин достигается лишь в возрастах старше 60. Для стран Европы, Северной Америки, Австралии в целом характерно преобладание женщин (но в Ирландии и Исландии больше мужчин)^[3], женщины преобладают и в «черной» Африке (кроме Эфиопии), страны Латинской Америки сильно различаются (в Мексике и Венесуэле больше мужчин, в Бразилии и Аргентине — женщин), в странах Азии и Северной Африки за некоторыми исключениями (например, Индонезия, Япония) преобладают мужчины.

Согласно переписям СССР, в России на 100 женщин всех возрастов в 1979 г. приходилось в среднем 85,2 мужчины, а в 1989 г. — 87,7, но преобладание женщин начиналось лишь с середины четвертого десятилетия жизни. Смертность среди мужчин во всех возрастах, кроме 15—19 лет, превышает смертность женщин. В возрастных когортах^[4] 1939—1943, а также 1924—1928 и 1919—1923 годах рождения падение доли мужчин отмечается гораздо сильнее, чем в более молодых; в обоих случаях это последствия Великой Отечественной войны.

Порядок вымирания различен у разных народов; рассмотрим несколько типичных случаев соотношения полов в разных возрастных когортах у некоторых народов России по переписи 1989 г. (табл. 3.1).

Таблица 3.1

Соотношение пола и возраста у некоторых народов России (по результатам переписи 1989 г.).

У большинства народов России во взрослом состоянии относительная численность мужчин постепенно снижается. Правда, этот процесс идет с разной скоростью, и когорта, начиная с которой преобладают женщины, у разных народов различна. Сопоставление численностей татар и чукчей дает наиболее контрастную картину. У чукчей (и у других народов Севера, а также тувинцев и коми) численное преобладание женщин над мужчинами начинается с подросткового периода. Не представленные в таблице удмурты занимают по этому показателю промежуточное положение между чувашами и марийцами, хакасы и якуты — между марийцами и бурятами, алтайцы приближаются к народам Севера и т. д.

Для всех народов Северного Кавказа (не только тех, что представлены в табл. 3.1) характерен иной порядок вымирания: здесь отмечается высокая смертность женщин в молодых и средних возрастах, вызванная тяжелыми условиями труда и быта в горной сельской местности (городское население среди представленных в таблице народов составляет от 27 до 44%). Период превышения женской смертности над мужской может быть более коротким (как у чеченцев) или более длинным (как у кабардинцев), повышенная смертность женщин может отмечаться в двух когортах (как у адыгейцев)¹. Уникально положение лезгин: это единственный народ России, у которого мужчины преобладают во всех возрастных когортах до 60 лет и в целом по этносу; тем, что часть лезгин России — иммигранты из Азербайджана^[5][6] (в 1989 г. там жило 36,8% всех советских лезгин), это может объясняться лишь в незначительной степени и только для рабочих возрастов.

Казалось бы, какое отношение приведенные данные имеют к социолингвистике? Они могут пролить свет на механизмы владения родным и вторым языками в разных по полу и возрасту группах населения. Это наглядно видно, например, при анализе данных, свидетельствующих о порядке вымирания у мордвы: этот народ явно выпадает из общей картины малыми различиями в порядке вымирания полов. Между тем мордва ни социальнокультурными особенностями, ни географическим положением не выделяется среди своих соседей^[7]. Однако она подвержена сильной ассимиляции (в первую очередь русскими). В Приложении мы увидим, что у заметной части мордвы на протяжении жизни происходит смена этнической идентификации (и, как это ни покажется парадоксальным, смена языка, называемого в ходе переписи родным): часть тех, кто в раннем возрасте считал себя мордвой, позже относит себя к русским. Некоторые данные свидетельствуют, что мужчины в этом отношении консервативнее, т. е. они чаще хранят «верность» этносу и этническому языку. Слово «верность» взято в кавычки неслучайно: фактически женщины в большей мере являются хранителями национальных обычаев и этнического языка, но мужчины чаще провозглашают соответствующую приверженность.

Естественное движение населения. Поло-возрастные данные, получаемые в ходе переписей, показывают структуру существующего населения, но демографов интересует, как эта структура складывалась, поскольку на основании динамики населения в прошлом можно делать прогнозы на будущее. Прогнозы эти постоянно совершенствуются, но в целом их достоверность невелика. Наиболее достоверными признаются прогнозы ООН, предлагаемые в трех вариантах (низшем, среднем и высшем). Так, по среднему прогнозу 1968 г. население СССР должно было составить на середину 1980 г. 270,6 млн чел., на середину 1990 г. — 302,0 млн чел., а к 2000 г. — 329,5 млн чел. (по низшему варианту — 316,5 млн чел.). Первая из этих цифр по данным текущей статистики была достигнута на два с лишним года позже прогноза; на начало 1989 г. население СССР составило 285,7 млн чел., к моменту распада СССР превысило 290 млн, но 300-миллионного рубежа суммарное население бывших республик СССР так и не достигло, начав с 1992 г. убывать. Более современные и достаточно краткосрочные прогнозы также оправдываются далеко не всегда.

Для демографа важнейшими элементами прогноза представляются будущая общая численность и возрастной состав населения (возрастной состав, точнее, доля лиц трудоспособных возрастов, важны для прогнозирования экономического положения). Прогнозирование этнического, а тем более языкового состава ведется очень редко, да оно и невозможно для большинства стран, поскольку соответствующая статистика не собирается. Тем сложнее оказывается задача социолингвиста, для которого этно-языковая структура населения — всего лишь исходный фундамент, на котором надстраивается прогноз о функционировании языков в обществе. А подобная прогностическая деятельность совершенно необходима, поскольку без нее государство не может правильно формировать языковую и — шире — национальную политику. Серьезные упущения в этой области в прошлом нашей страны очевидны. Поскольку изменения в этническом, а за ним и в языковом составе населения отдельных территорий неизбежны, социолингвисту приходится ориентироваться на пока далекие от идеала демографические прогнозы. Не вдаваясь в методику их проведения, остановимся кратко на тех параметрах, которые лежат в их основе. Заметим, что некоторые такие параметры через публицистику проникли в массовое сознание и интерпретируются совершенно ошибочно^[8].

Существует два компонента, за счет которых меняется численность и состав населения: естественное движение населения (соотношение рождений и смертей) и механическое движение (миграции и изменения границ). В норме рождаемость превышает смертность, и тогда говорят о естественном приросте. Эти показатели можно исчислять не только в абсолютных цифрах, но и в виде коэффициентов. Самые распространенные коэффициенты такого рода — это общие коэффициенты рождаемости, смертности и естественного прироста (или убыли) населения; они вычисляются на тысячу всех жителей. Довольно очевидно, что такие показатели в значительной степени зависят от возрастной структуры населения. Рождаемость во многом определяется тем, сколь велика доля женщин детородного возраста в общей численности населения. Чем больше доля представителей старших возрастов, тем ниже рождаемость и выше смертность. При высокой рождаемости коэффициент смертности неминуемо должен снижаться, поскольку доля более подверженных смертности старших возрастов будет уменьшаться. То есть сам по себе общий коэффициент смертности лишь косвенно зависит от степени развития медицинской помощи; в этом смысле гораздо более показателен коэффициент младенческой смертности (число умерших в течение первого года жизни из 1000 родившихся). Коэффициент рождаемости рассчитывается с учетом всего населения и недостаточно явно характеризует репродуктивное поведение общества.

Для уточнения уровня смертности населения также применяются возрастные коэффициенты смертности (число умерших за год на тысячу представителей соответствующей возрастной когорты); особенно важен коэффициент смертности в течение первого года жизни, поскольку смертность в младенчестве сильно превышает смертность во всех остальные возрастах, исключая самые старшие. На основании этих коэффициентов вычисляется средняя продолжительность жизни — число лет, которое предстоит прожить родившемуся в данном году, если уровни смертности во всех возрастах будут соответствовать текущим возрастным уровням смертности. Сам способ подсчета этого показателя показывает, что это всего лишь удобная форма представления текущего уровня смертности в разных возрастах, никакой предсказательной силой он не обладает.

Представление о том, как соотносятся между собой только что рассмотренные показатели, можно получить из табл. 3.2, где приведены данные по СССР и отдельным республикам на 1989 г. Для общего представления о возрастной структуре населения указаны доли лиц моложе и старше трудоспособного возраста во всем населении. Республики упорядочены по естественному приросту.

Таблица 3.2

Некоторые демографические показатели в республиках СССР (1989 г.).

Окончание табл. 3.2

1 — общий коэффициент рождаемости (число рождений в год на 1000 жителей); 2 — общий коэффициент смертности (число смертей в год на 1000 жителей); 3 — коэффициент младенческой смертности (число умерших в течение первого года жизни на 1000 родившихся живыми); 4 — естественный прирост; 5 — средняя продолжительность жизни женщин; б — средняя продолжительность жизни мужчин; 7 — доля лиц моложе трудоспособного возраста (%); 8 — доля лиц старше трудоспособного возраста (%).

Таблица отчетливо подтверждает ряд закономерностей. Низкий прирост населения тесным образом связан с долей населения старших возрастов. Низкая смертность (6,0—7,7) отмечается в республиках со значительной долей населения (34% и более) моложе трудоспособного возраста, а там, где доля этих лиц мала (22—25%), общие коэффициенты смертности самые высокие (10,1 — 12,1), хотя именно здесь уровень младенческой смертности для СССР невысок. Связи между средней продолжительностью жизни и общим коэффициентом смертности нет, продолжительность жизни коррелирует с младенческой смертностью, хотя напрямую с ней не связана: Грузия с довольно высоким уровнем младенческой смертности (7-е место) по продолжительности жизни у мужчин на 2-м месте, а у женщин — на 3-м. Различия в средней продолжительности жизни мужчин и женщин (а это — результат различий в уровне их смертности во всех возрастах па 1989 г.) по республикам довольно значительны: от 4,9 в Туркмении до 10,4 года в России.

Для предсказания уровня рождаемости демографы обычно располагают массой показателей, достоверно характеризующих традиционные психологические установки разных групп населения в сфере заключения брака^[9] и репродуктивных намерений; смена таких традиций идет постепенно и тенденции выявляются без особого труда. Другое дело — смертность. Наряду с объективными показателями типа состояния окружающей среды, уровня развития медицины, традиций питания и т. п. на уровне смертности отражаются трудно предсказуемые социальные явления, которые, с одной стороны, могут вести к увеличению насильственных смертей (в первую очередь речь идет о войнах), с другой — к развитию неподконтрольных самим индивидам психологических процессов, действие которых пока еще плохо известно. В результате смертность оказывается гораздо менее предсказуемой, чем рождаемость.

В конце 1992 г., когда население России составляло 148,7 млн чел., Госкомстатом был составлен десятилетний прогноз, предполагавший к 2002 г. как минимум стабилизацию населения, как максимум — рост до 151 млн чел. Между тем население продолжает ежегодно сокращаться. При этом у детей и подростков тенденция к снижению смертности наметилась уже в 1992 г.; среди молодежи 20—24 лет незначительный рост смертности наблюдался до 1995—1996 гг. Наибольший вклад в увеличение смертности вносили лица 45—59 лет. В чем причина общего роста смертности? Почему смертность в одних возрастах снижается медленнее, чем в других? Почему демографам не удалось спрогнозировать это явление, даже когда оно уже начиналось?

На последний вопрос ответить проще всего: регистрируемых статистикой объективных причин к повышению смертности не было, а при формулировании прогнозов иные данные привлечь не удается. Общая социально-экономическая ситуация не выглядела катастрофической. Если бы повышение смертности объяснялось экономическими причинами, то его наиболее вероятными жертвами стали самые молодые и самые старые возраста, чего не было. Если бы дело было в резком падении уровня здравоохранения, тогда среди причин смертности поднялась бы доля инфекционных заболеваний, но рост смертности на четыре пятых шел за счет болезней кровообращения и так называемых «внешних причин» (несчастные случаи, отравления, травмы, насильственная смерть) с преобладанием внешних причин у мужчин. Состояние окружающей среды в силу спада промышленного производства в целом даже улучшалось. Остаются причины психологического свойства. Этнографам известен эффект необъяснимого вымирания аборигенного населения при вступлении в тесный контакт с европейской цивилизацией, происходивший во многих районах земного шара; причины и детали этого процесса до конца не изучены, однако считается, что немалую роль сыграл долговременный стресс от «культурного шока». Очень вероятно, что главная причина высокой российской смертности в 1990;х гг. лежит в той же плоскости.

Детальной привязки сведений о естественном движении населения к этническому составу не существует, но для грубого социолингвистического прогнозирования определенную ценность могут иметь региональные данные. В современной России национально неоднородные регионы выделяются или низкой убылыо населения, или даже приростом (в сравнении с национально однородными регионами, где смертность выше). Например, за 1994 г. естественная убыль по Центральному району составила 10,4%, но Центрально-Черноземному — 8,1, Северо-Западному — 11,2 (при смертности 17,1 — 18,5%), в то же время в Удмуртии, Татарии, Башкирии, Чувашии, Марийской Республике она колебалась от 4,4 до 1,7%. В северокавказских республиках почти повсеместно наблюдался прирост населения, при этом уровень смертности здесь хорошо коррелировал с долей коренного населения: в Адыгее, где аборигенов не более четверти, смертность составляла 14,5%, в Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и Северной Осетии, где они составляют незначительное большинство, — от 10,2 до 12,7, в Дагестане, где некоренного населения сейчас порядка 10%, смертность — 7,6%. То же и в Забайкалье: в Бурятии (где бурят 13%) смертность составила 13,0%, а в Агинском автономном округе (55% бурят) — 10,9%.

Анализ такого рода данных в корреляции с уровнем владения языками, распространенными в данном регионе, может привести к социолингвистически важным выводам, которые необходимо учитывать при языковом планировании и языковой политике.

Городское и сельское население. Издавна принятое в социологии и демографии разграничение городского и сельского населения в лингвистике коррелирует с разграничением разных подсистем национального языка: разновидностей преимущественно «городских» кодов — литературного языка, городского просторечия, профессиональных и социальных жаргонов — и территориальных диалектов, которые локализованы на селе.

Между тем за интуитивно понятным противопоставлением городского и сельского населения в разных странах могут скрываться совершенно разные сущности. Дело в том, что городским считается население тех населенных пунктов, которые имеют статус города (или приравненный к нему), а в разных странах критерии получения этого статуса различны. Довольно обычным является отнесение населенного пункта к числу городов при достижении определенной людности (численности населения), но в Исландии для этого достаточно иметь 200 чел., а в Нидерландах необходимо 20 тыс. жителей, и в обоих государствах род занятий жителей не имеет значения.

В дореволюционной России не было общего положения, по которому населенный пункт получал статус города; таковой давался индивидуально. Неопределенность понятия «город» долго сохранялась и при советской власти. Начиная с 1950;х гг., в большинстве республик СССР шло законодательное уточнение понятий город и поселок городского типа; минимальная людность городов колебалась от 5 тыс. в Грузии и Азербайджане до 12 тыс. в РСФСР, а для поселков городского типа в большинстве республик не была установлена¹. При этом число городов, не удовлетворяющих официальным требованиям людности, в России достаточно велико^[10][11].

К сожалению, наиболее интересные для социолингвиста данные о национальном и языковом составе городов широко публиковались лишь в отношении Москвы, Ленинграда и столиц союзных республик. В других странах аналогичные сведения обычно еще менее доступны (в частности, потому, что этнический и (или) языковой состав часто вообще не выявляется в ходе переписей). В ряде государств итоги переписи в отношении населения крупных городов (включая и этно-языковую принадлежность) подводятся не только по городу в целом, но и по отдельным муниципальным районам (а этническая и языковая структура разных частей города может сильно различаться).

Следует иметь в виду, что урбанизация у разных народов России шла и идет неравномерно; в целом по России в 1970 г. городские жители составляли 62,3%, в 1989 г. — 73,4%. Почти везде в качестве основного языка общения в городской среде выступает русский. Следствия урбанизации для нерусских народов России многообразны: у новых мигрантов в города структура по полу и возрасту заметно отличается от таковой в местах их предыдущего жительства. Города, в которые мигрируют разные народы (скажем, лезгины, марийцы и манси), существенно отличаются этно-языковой ситуацией. Как следствие, шансы на использование родного языка (у тех, кто в качестве родного языка сохранял язык своего этноса) существенно различаются, различна и вероятность передачи своего языка детям, родившимся в городе. Не вдаваясь в детали этих процессов, подчеркнем, что в городской и сельской местности они всегда идут различными путями, и при этом специфика социолингвистических результатов урбанизации для каждого народа оказывается своей.

Разграничение городского и сельского населения важно и для изучения функциональных особенностей собственно русского языка. Так, если относительно крупных городских центров более или менее ясно, какого рода разновидности национального языка там используются, то такой ясности меньше при исследовании речи жителей средних и малых городов^[12]: их речь в значительной степени подвержена влиянию окружающих эти города местных диалектов. Имея в виду такой промежуточный характер этой русской речи, петербургский исследователь А. С. Герд предложил называть этого рода городскую речь региолектом (Герд, 1998). Основные носители региолекта — местная городская интеллигенция, служащие административных учреждений. От местного, территориального диалекта региолект отличается тем, что он распространен на сравнительно большой территории и характерен для населения своего рода «пучка» территориально близких друг другу городов, а от литературной формы языка — тем, что в нем явно проступают следы диалектных влияний, смешанные с городским просторечием и жаргонами.

Социальный состав населения. Достоверные сведения о социальном составе населения были бы чрезвычайно полезны при изучении функционирования различных языковых регистров и решении многих других социолингвистических задач. Однако социологи не имеют единого взгляда на социальную стратификацию общества, с этим связано и отсутствие единообразного подхода к этой проблеме в демографии. Текущая статистика этого рода, распределяющая население по уровню дохода и роду занятий, собираемая и изучаемая экономистами, с функционированием языков связана очень опосредованно.

Основная задача демографов в этой сфере — исследование экономического потенциала населения, определяющегося долей экономически активного населения, в частности, трудоспособного населения в рабочем возрасте. Эти данные в сопоставлении с уровнем занятости представляют определенный интерес для социолингвиста, поскольку наличие избыточного с экономической точки зрения населения — один из важнейших стимулов эмиграции.

Почему среди выходцев с Кавказа в городах Средней России много дагестанцев, а осетин практически нет? Обе северокавказские республики отличаются достаточно большими семьями, но в Дагестане они все-таки значительно крупнее; Дагестан — один из немногих российских регионов, где большая часть населения живет на селе, причем значительная часть этой сельской местности — малопродуктивные горные районы. Если в Осетии в течение 1990;х гг. естественное движение населения практически отсутствовало (рождаемость и смертность были примерно равны), то в Дагестане отмечался высокий по современным российским меркам прирост. Уровень безработицы в Осетии очень невелик (в отдельные годы она занимала, но этому показателю последнее место в России), а в Дагестане — один из самых высоких в стране. Среднедушевой доход здесь часто оказывается ниже официального прожиточного минимума, что для подавляющего большинства субъектов Российской Федерации нехарактерно. Более половины безработных дагестанцев — молодежь 16—29 лет; естественно, что она отправляется на заработки в другие регионы.

Миграции. Демографы различают маятниковую, сезонную и постоянную миграцию.

Маятниковая миграция — это регулярное передвижение жителей различных населенных пунктов на работу и учебу и возврат к месту жительства. В большинстве развитых государств маятниковой миграции подвержена значительная часть населения, и ее важным лингвистическим следствием является стирание региональных языковых различий и нивелирование территориальных диалектов.

Сезонная (временная) миграция предполагает временное перемещение населения, вызванное экономическими и рекреационными причинами. В последние десятилетия большое значение приобретает межгосударственная сезонная миграция. Идет обмен трудовыми мигрантами между странами Европы, однонаправленный поток сезонных мигрантов из Мексики в США, из ряда североафриканских стран и Турции в европейские государства; в ряде случаев сезонные мигранты превращаются в постоянных. Еще один вид международной сезонной миграции — многочисленные и разнонаправленные туристические потоки. Сезонные миграции ведут к расширению языкового репертуара как мигрантов, так и граждан принимающего государства. В ряде случаев последствием таких контактов является возникновение специфических смешанных языковых образований типа пиджинов.

СССР в сезонных миграциях был принимающей стороной, но ни трудовые мигранты (вьетнамцы на промышленных предприятиях, болгары, северные корейцы, кубинцы на лесоразработках), ни зарубежные туристы не оказывали влияния на языковую ситуацию в стране: коммуникация с иностранцами была сильно ограничена. За последние годы положение в России изменилось. Сезонные рабочие (китайские огородники на Дальнем Востоке, турецкие строители и т. п.) слабо включаются во внутрироссийские коммуникативные процессы, но китайские и вьетнамские торговцы, а также гостиничные работники и обслуживающие российских «челноков» коммерсанты в Турции, Египте, ОАЭ, на Кипре, в других странах дают начало новым, пока совершенно не исследованным разновидностям упрощенного русского языка.

Постоянные миграции бывают внешними (межгосударственными) и внутренними; и те, и другие могут приводить к серьезным изменениям этнической и языковой ситуации. В СССР внешние миграции с конца 1940;х до конца 1980;х гг. были незначительны; заметным исключением был лишь выезд евреев. Внутренние миграции, как межреспубликанские, так и в пределах одной республики, всегда имели важное значение и во многих регионах привели к принципиальным изменениям в масштабах использования местных языков и русского. На протяжении большей части советской истории шел отток русских и ряда других народов России в другие республики. Положение принципиально изменилось с середины 1970;х гг., когда миграционное сальдо (соотношение въезда и выезда) стало приносить РСФСР механический прирост населения в 100—200 тыс. чел. ежегодно. Этот процесс усилился с распадом СССР, причем внутренняя миграция превратилась во внешнюю. В 1990—1996 гг. за счет миграции население России выросло на 3,3 млн чел., позднее количество въехавших из бывших республик Союза стало снижаться.

В год распада СССР положительное сальдо в межреспубликанских миграциях титульных народов Россия имела только в отношении русских и армян, затем усилился приток и ряда других народов. В результате число армян и таджиков в России удвоилось, заметно возросло число грузин и азербайджанцев. Официальные данные об иммиграции приуменьшены, кроме того, они не учитывают тех трудовых мигрантов из ряда республик, которые из сезонных превращаются в постоянных.

Специфическую категорию мигрантов составляют беженцы и вынужденные переселенцы. Если среди добровольных мигрантов преобладают лица трудоспособных возрастов, то среди беженцев много детей и стариков. На начало 1997 г. в России официально числилось 999 тыс. беженцев из Ближнего Зарубежья. Около 70% из них русские, 7% — татары, 4,8% — армяне, 3,9% — украинцы, 3,8% — осетины. Расселены они крайне неравномерно, но почти нигде не повлияли па языковую ситуацию; важным исключением является Северная Осетия, а с 1999 г. и Ингушетия, где нагрузка беженцев — самая высокая в России. В Северной Осетии на 1 тыс. местного населения приходится 74 беженца, почти все они — осетины из Грузии, существенно хуже владеющие русским языком, чем российские осетины^[13].

Гораздо существеннее оказались социолингвистические последствия в странах эмиграции. Произошли принципиальные изменения в этническом и языковом составе многих республик: русское население Таджикистана, Азербайджана, Армении, Грузии уменьшилось вдвое, на четверть сократилось русское население Узбекистана и Киргизии, на 10—12% снизилась численность русских в Казахстане и республиках Прибалтики. Из Грузии выехало около 40 тыс. осетин, значительная часть греков (как правило, в Грецию), численность грузин на основной территории республики возросла и за счет мигрантов из Абхазии; азербайджанцы покинули Армению, а армяне — Азербайджан. В результате повсеместно укрепились титульные этносы, а Армения стала фактически однонациональным государством, где национальные меньшинства составляют менее 3% всего населения республики.

• [1] Первичным называется соотношение численности мужских и женских зародышейпри оплодотворении; оно колеблется в пределах 125—130 к 100.
• [2] В 1918 г. во Франции соотношение полов составило 107,6, а в Германии 107,7; довоенные I юказател и составлял и 105—106.
• [3] В Австралии до 1980;х гг. преобладали мужчины, поскольку их всегда было большесреди иммигрантов, составляющих и до сих пор заметный процент населения страны.
• [4] Когортой демографы называют статистическую общность, объединяющую людей, у которых в один и тот же период времени произошло какое-то демографическое событие: те, кто в течение одного года (пяти, десяти и т. д. лет) родились, или вступили в брак, или родилипервого (или пятого) ребенка, или овдовели и т. п. Иногда так же именуется любое возрастное объединение. Так, говорят, что по двум последним переписям наблюдается превышениеженской смертности над мужской в когорте 15—19 лет; это не совсем точно: те, кто попалв эту группировку в 1979 г., родились в 1959—1963 гг., а кто попал в 1989 г. — в 1969—1973 гг. Мы будем придерживаться этого неточного словоупотребления, поскольку существующаяв демографии альтернатива именования таких объединений «возрастными группами» представляется не очень удачной в силу занятости термина «группа» в социологии.
• [5] У ингушей, даргинцев, балкарцев ситуация близка к чеченской, у аварцев — к адыгейской, у осетин — к кабардинской, но с более высокой женской смертностью и т. д.
• [6] Миграционное сальдо России с республиками Средней Азии, Казахстана, Закавказьяв позднесоветский период было положительным, естественно, мужчины, сильнее подверженные миграциям, среди представителей соответствующих народов в РСФСР преобладали.
• [7] Мордва довольно равномерно расселена в Среднем Поволжье и соседних регионах. В Мордовской Республике живет лишь 29% мордвы; в Пензенской, Самарской, Ульяновскойи Оренбургской областях от 6 до 11% ее общей численности, в Башкирии — 4%, в Нижегородской и Челябинской областях и Татарии — по 3%, в Чувашии — 2% и т. д.
• [8] В средствах массовой информации нередко можно встретить высказывания типа"Смертность в России в два раза выше, чем в Туркмении"; «Население России уменьшилось, потому что упала продолжительность жизни»; «Средняя продолжительность жизнивоинов-афганцев составляет 36 лет». Первое утверждение близко к истине, но не позволяетсоотносить степень демографического благополучия двух стран, во втором перепутаны причина и следствие, третье с точки зрения демографии не имеет никакого смысла.
• [9] Мы не будем специально останавливаться на демографии брачности, но для характеристики информации, получаемой со слов опрашиваемых, полезно обратить внимание на тотфакт, что данные переписей о состоящих в браке всегда и по всем регионам дают некотороепревышение женщин над мужчинами: в 1989 г. на 100 замужних женщин по СССР в целомприходилось 99,56 женатых мужчин (в России — 99,92). Если бы эта статистика действительно отражала численность состоящих в браке, она бы недвусмысленно указывала на наличие определенного процента полигамных браков. В районах распространения ислама небольшая часть браков, действительно, была полигамна, но переписная статистика отражает не их. Наиболее низким это соотношение было в закавказских республиках, достигая минимума (95,36) в христианской Армении (в Азербайджане — 97,68, в Грузии — 98,41). Эти данныехарактеризуют нс реальный, а психологический уровень брачности и в ситуации Закавказьяявляются косвенным подтверждением значительного количества долговременных миграциймужчин за пределы традиционного расселения (характерно, что Армения — единственнаяиз союзных республик, где и в 1979, и в 1989 гг. постоянное население превышало наличное).
• [10] Кроме поселков городского типа, к числу городских поселений отнесены также населенные пункты со статусом курортных и дачных поселков, которые могут быть очень малы. Например, постоянное население дачного поселка Абрамцево Московской области составляет 200 чел.
• [11] На 1989 г. 24 города и 1119 поселков городского типа имели менее 5 тыс. жителей, сельских поселений большей людности насчитывалось 4762.
• [12] В малых городских поселениях (до 100 тыс. жителей) проживает около 38% горожан, в средних (от 100 до 500 тыс.) — 27%.
• [13] Среди осетин Северной Осетии русский назвали родным языком 1,8%, указали на свободное владение им 86,9%; у осетин Южной Осетии эти показатели были 0,3 и 59,7%.