Философия. 
История и методология науки

Философия этого периода характеризуется развитием нескольких альтернативных программ: позитивизм О. Конта сменяется сначала «вторым позитивизмом» и конвенционализмом (Э. Мах и Л. Пуанкаре), а затем логическим позитивизмом Венского кружка; центральным социальноэкономическим учением становится марксизм; формируются философия жизни (А. Шопенгауэр) и экзистенциализм (С. Кьеркегор). Последние становятся популярными в конце XIX в., а на границе веков философия жизни находит ярких выразителей в лице Ф. Ницше, О. Шпенглера, 3. Фрейда, Э. Гуссерля, а экзистенциализм — в лице М. Хайдеггера, К. Ясперса и русской религиозной философии «серебряного века». В теории познания эти мыслители занимают иррационалистические позиции.

Чрезвычайно интересна позиция В. И. Вернадского (1863—1945), формирующаяся в лоне философии жизни. Вернадский называл себя натуралистом и считал, что натуралист неизбежно по существу должен быть реалистом-эмпириком. Но этот реалист-эмпирик вырастает не из эмпирического позитивизма, а из философии жизни. В центре его научного интереса живая материя, гео-, биои ноосфера земли. Поэтому все представления натуралиста всегда оказываются за пределами так называемых законов природы, математических и логических рационалистических формул описания окружающего мира.

Обычная научная работа идет в установлении научных фактов… Она сопровождается неизменно за ней следующим установлением научных гипотез, математических и гипотетических построений и моделей, сводящих, возможно, большую часть научного материала в ту отвлеченную картину научного мировоззрения, которую непрерывно строит наш разум.

Они необходимы и неизбежны, без них научная мысль работать нс может, но они преходящи и в значительной, неопределимой для современников степени всегда неверны и двусмысленны… они непрерывно изменчивы^[1].

В. И. Вернадский Перейдем теперь к описанию тех философских направлений, которые сыграли решающую роль в становлении неклассической науки.

«Второй позитивизм». Примыкающая к этому периоду революционная эпоха формирования специальной теории относительности (СТО) характеризовалась колоссальным интересом к философии науки в научных и околонаучных кругах. В этой атмосфере и возникает то новое, что отличает «второй позитивизм» от «первого». Виднейшими представителями второго позитивизма являются крупные ученые и участники революционной эпохи конца XIX — начала XX в.: физики Э. Мах и II. Дюгем и математик А. Пуанкаре. Направление это складывается в рамках эмпиризма, в русле которого возникает волна вопросов в отношении процессов измерения и восприятия, с одной стороны, и реальной истории науки — с другой.

Ведущим представителем «второго позитивизма» является Эрнст Мах (1838—1916), один из участников дискуссии по поводу оснований механики Ньютона, сыгравших важную роль в подготовке почвы для рождения «новой», «неклассической» физики, а именно — теории относительности и квантовой механики. Благодаря А. Эйнштейну, являвшемуся в юности большим поклонником Маха, философия Маха была довольно хорошо знакома многим ученым, особенно физикам-теоретикам. В предреволюционную эпоху Мах становится для них главным авторитетом в философии.

В основе гносеологических построений Маха лежит его учение о «нейтральных элементах», которое в значительной степени навеяно его исследованиями биопсихологических механизмов зрительного восприятия и во многом продолжает линию Беркли; в качестве «первой реальности» Мах выбирает ощущения, а не внешние тела:

Все физическое, находимое мною, я могу разложить на элементы, в настоящее время дальнейшим образом не разложимые: цвета, тоны, давления, теплоту, запахи, пространства, времена и т. д.¹

[Вещи (тела) даны нам как] сравнительно устойчивые комплексы связанных друг с другом, зависящих друг от друга чувственных ощущений^[2][3].

Э. Мах В дополнение к учению об «элементах» Мах (как и Авенариус) фактически продолжает эволюционистскую линию Спенсера:

Развитие пауки имеет целью все лучше и лучше приспособить теорию к действительности^[4].

Согласно нашему пониманию, законы природы порождаются нашей психологической потребностью найтись среди явлений природы…^[5]

Представления постепенно так приспосабливаются к фактам, что дают достаточно точную, соответствующую биологическим потребностям, копию их…^[6]

Систематизация представлений в ряды… всего более содействует развитию научного исследования природы…^[7]

Научное мышление является последним звеном в непрерывной цени биологического развития, начавшегося с первых элементарных проявлений жизни…^[8]

Э. Мах Отсюда же следует взгляд на теории как на условные соглашения (конвенции), которые представляют собой лишь «упорядоченные, упрощенные и свободные от противоречий системы идей»^[9]. Критерий истинности теории заменяется у Маха критерием успешности.

Познание и заблуждение вытекают из одних и тех же психических источников; только успех может разделить их^[10].

Э. Мах Согласно Маху, цель науки — не истина (в силу ограниченности ее средств для отражения «богатой жизни Вселенной»¹), а экономия мышления (то же утверждал и Авенариус).

Все положения и понятия физики представляют собой не что иное, как сокращенные указания на экономически упорядоченные, готовые для применения данные опыта…^[11][12]

Э. Мах В дискуссии о цели науки, поднятой в контексте «гносеологического кризиса в физике» Г. Кирхгофом в 1874 г. (в чем заключается цель науки — в объяснении, т. е. в выяснении истинной структуры объектов и явлений, или лишь в описании их), Мах, естественно, склонялся ко второй точке зрения.

Научное сообщение всегда содержит в себе описание, т. е. воспроизведение опыта в мыслях, долженствующее заменять собою самый опыт и таким образом избавлять от необходимости повторять его. Ничего другого не представляют собой и законы природы…^[13]

Э. Мах Близкие взгляды развивал другой представитель «второго позитивизма» — французский физик-теоретик и историк науки Пьер Дюгем (1861—1916). Концепция Дюгема более сложна и ближе к реальной истории науки. Он, как и Мах, рассматривает теорию как средство «экономии мышления». Дюгем поддерживает и конвенционалистский взгляд на теорию:

В качестве принципов теория имеет постулаты, т. е. положения, которые она может формулировать как ей угодно, при условии, чтобы не было противоречий…^[14][15]

П. Дюгем Совпадает у них и ответ на вопрос о цели науки — описывать, а не объяснять:

Всякая физическая теория… есть абстрактная система, имеющая целью резюмировать и логически классифицировать группу экспериментальных законов, не претендуя на объяснение их^[13].

П. Дюгем Недопустимость теории-объяснения как «обнажения реальности от ее явлений» Дюгем обосновывает тем, что объяснение-реальность зависит от метафизической позиции. Необходимую всеобщность может обеспечить лишь взгляд на теорию как на описание.

Теория… состоит из двух частей, прекрасно различимых: одна из них есть часть чисто описательная, задача которой — классифицировать экспериментальные законы; другая есть часть объяснительная, ставящая себе задачу постигнуть реальную действительность, существующую позади явлений. Но объяснительная часть вовсе не является основой части описательной…¹

П. Дюгем Теория есть не только экономное представление экспериментальных законов, а она еще и классификация их^[17][18].

II. Дюгем При этом классификация (фактов и экспериментальных законов), по сути, занимает в построении Дюгсма место причинности, фигурирующей у реалистов.

Дюгем считал, что физическая теория — это конвенционально принимаемая математическая система, которая обеспечивает только возможность вычислений и прогнозов. В результате у Дюгсма возникает следующая трехуровневая последовательность: «экспериментальные факты» —> «экспериментальные законы» —> «теории».

Первые два уровня — продукт деятельности экспериментатора, который безостановочно, изо дня в день, открывает факты и формулирует новые законы, содержащие в концентрированном виде конкретные факты.

Третий уровень — дело теоретика, который «безостановочно придумывает формы представления их»^[19]. Такой формой является физическая теория.

В результате получается «удвоенная экономия», вытекающая «из замены конкретных фактов законом» и «сгущения экспериментальных законов в теории»^[9].

При этом Дюгем «различает в физической теории четыре основные операции: 1) определение и измерение физических величин, 2) выбор гипотез, 3) математическое развитие теории, 4) сравнение теории с опытом»^[21].

Дюгем фиксирует сложный характер взаимосвязи между множеством теорий и множеством экспериментов — так называемый тезис Дюгема, утверждение, которое в середине XX в. было несколько иначе сформулировано У. Куайном и получило название тезис Дюгема — Куайна:

…Физический эксперимент никогда нс может привести к опровержению одной какой-нибудь изолированной гипотезы, а всегда только целой группы теорий… Среди всех научных положений, на основании которых (некоторое) явление было предсказано и затем констатировано, что оно не наступает, имеется, но меньшей мере одно неправильное. Но какое именно, этому произведенный опыт нас не научает^[22].

II. Дюгем Дюгем четко фиксирует то, что во 2-й половине XX в. стало называться теоретической нагруженностью эксперимента: сама возможность употребления инструментов в эксперименте предполагает наличие теорий, использованных при разработке различных приборов (например, амперметра), а столь распространенным измеримым величинам, как сила и масса, «только одна динамика придает определенный смысл».

Между явлениями, действительно установленными во время эксперимента, и результатом этого эксперимента, формулируемым физиком, необходимо включить еще звено — весьма сложную интеллектуальную работу, которая из отчета о конкретных фактах ставит абстрактное и символическое суждение¹.

П. Дюгем Взгляды Маха и Дюгема на цели науки близки и другому великому ученому конца XIX в. (математику и отчасти физику, работавшему над созданием теории относительности) — Анри Пуанкаре (1854—1912), который является основателем конвенционализма.

Конвенционализм — направление в философском истолковании науки, согласно которому в основе математических и естественнонаучных теорий лежат произвольные соглашения…^[23][24]

Философский энциклопедический словарь Для Пуанкаре исходной проблемой было осмысление тех следствий для научной картины мира, которые вытекали из появления неевклидовых геометрий. Поэтому его конвенционализм четче всего формулируется на материале геометрии:

Аксиомы геометрии… суть не более чем замаскированные определения… Никакая геометрия не может быть более истинной, чем другая; та или иная геометрия может быть только более удобной^[25].

А. Пуанкаре На таком взгляде основана идея второго позитивизма относительно «домашней философии» для естествоиспытателей. Пуанкаре утверждал, что наука «может постичь не суть вещи в себе, как думают наивные догматики, а лишь отношения между вещами».

В действительности всякий философ имеет свое домашнее естествознание, и всякий естествоиспытатель — свою домашнюю философию. Но эти домашние науки бывают в большинстве случаев несколько устаревшими, отсталыми^[26].

Э. Мах Поэтому, когда мы задаем вопрос о том, какова объективная ценность науки, то это не означает: открывает ли нам наука истинную природу вещей? Но это означает: открывает ли она нам истинные отношения вещей?^[27]

А. Пуанкаре Я позволю себе сравнить науку с библиотекой, которая должна беспрерывно расширяться; но библиотекарь располагает для своих приобретений лишь ограниченными кредитами; он должен стараться не тратить их понапрасну. Такая обязанность делать приобретения лежит на экспериментальной физике, которая одна лишь в состоянии обогащать библиотеку. Что касается математической физики, то ее задача состоит в составлении каталога… Каталог, указывая библиотекарю на пробелы в его собраниях, позволяет ему дать его кредитам рациональное употребление… Итак, вот в чем значение математической физики. Она должна руководить обобщением, руководить так, чтобы от этого увеличивалась производительность науки¹.

А. Пуанкаре Таковы взгляды основных представителей «второго позитивизма», которые добавили к феноменалистской установке О. Конта идею конвенционализма науки и условности теоретических построений.

Логический позитивизм. Из дискуссий группы ученых-снециалистов (математиков, физиков, социологов), интересующихся философией, которые собрались вместе в 1923 г. и с 1925 но 1936 г. раз в неделю встречались в Венском университете, возник Венский кружок. Его собрания проводились М. Шликом (1882—1936) — физиком и философом, возглавлявшим в это время кафедру философии индуктивных наук и пришедшим в философию из физики. М. Шлик непосредственно общался с ведущими представителями точных наук — М. Планком, А. Эйнштейном, Д. Гильбертом. В 1917 г. он первым дал философскую оценку теории относительности.

Эйнштейн опять все перевернул вверх дном, и теперь лишь немногие философы или ученые все еще верят, что научное знание является доказательно обоснованным или, по крайней мере, может быть таковым^[28][29].

И. Лакатос Важную роль в этом движении играли интересующиеся философией математики.

Участие математиков усиливало стремление к логической строгости и аккуратности^[30].

В. Крафт Новое направление в философии пауки, сложившееся в Венском кружке, получило название логического позитивизма; оно было связано с проблемой осмысления революции в физике начала XX в. и развивало идеи позитивизма. Поскольку основными составляющими логического позитивизма являются позитивизм, эмпиризм и применение аппарата логики, то наравне с этим термином в литературе используется термин логический эмпиризм.

Наиболее крупными представителями Венского кружка и логического позитивизма в целом являются Р. Карнап, О. Пейрат, К. Гемпель, Г. Рейхенбах. Программные идеи логического позитивизма были сформулированы в 1929—1930 гг. Они интенсивно развивались в Вене, Варшаве, Берлине. Венский кружок стал быстро приобретать все более широкую известность, его идеи завоевывали умы философов и ученых, но сам кружок после переезда в США Р. Карнапа и трагической гибели М. Шлика в 1936 г. перестал собираться и после насильственного присоединения Австрии к Германии в 1938 г. вообще прекратил свое существование.

Для логического позитивизма, как и для всего позитивизма, было характерно стремление сделать философию научной.

Однозначная ясность, логическая строгость и обоснованность в философии необходимы так же, как и в других науках¹.

О. Нейрат Идеология логического позитивизма была тесно связана с работами Б. Рассела, А. Уайтхеда и Л. Витгенштейна.

Логический позитивизм основывался:

• • на принципах логического атомизма — экстенсиональности (логические связи между предложениями понимаются исключительно как связи по функциям истинности) и атомарности (в основе знания лежат взаимонезависимые атомарные предложения);
• • на эмпиризме.

Центральный принцип логического позитивизма — принцип верификации, согласно которому действительно научные утверждения должны посредством логической цепочки рассуждений приводить к утверждениям эмпирическим (подтверждающим или опровергающим). Все остальные утверждения считаются бессмысленными. То есть в оценке утверждений появляется, кроме «истинно» и «ложно», еще один вариант — «бессмысленно».

Всезнание в конечном счете сводится к совокупности элементарных утверждений, которые неопозитивисты называли «эмпирическим базисом», «предложениями наблюдения», «протокольными предложениями». Элементарные высказывания чувственно проверяемы, а их истинность может быть задана только внелогическим способом.

Проблема «протокольных предложений», их структуры и функций есть новейшая форма, в которой философия, или, скорее, решительный эмпиризм наших дней, облекает поиски последнего основания познания (каковыми для Локка был опыт, а для Декарта — «врожденные идеи»). Поэтому, если нам удастся выразить факты в «протокольных предложениях», без какого-либо искажения, то они станут, наверное, абсолютно несомненными отправными точками знания… образуют твердый базис, которому все наши познания обязаны присущей им степенью правильности^[31][32].

М. IIIлик Вес метафизические вопросы попадали в категорию бессмысленных (поскольку не приводили к эмпирическим утверждениям) и отбрасывались. Большинство мыслителей, близких по духу Венскому кружку, сосредоточили свое внимание не на взаимоотношениях между научной теорией и «реальностью», а на логических проблемах и проблемах языка, т. е. на том буфере и инструменте, который одновременно разделяет знание и реальность и выражает это знание о реальности. Язык как особая семантическая система требует отдельного анализа с точки зрения тех рамок, которые он накладывает на способы выражения знаний о мире.

Всякое познание есть выражение, или репрезентация… Познаваемо все, что может быть выражено…¹

М. Шлик В основе развиваемых в рамках логического позитивизма концепций лежало предположение о том, что в структуре языка науки можно выделить язык, который состоит только из терминов и предложений наблюдения, — так называемый «язык наблюдения».

Считалось, что эти предложения обладают следующими особенностями: а) они выражают «чистый» чувственный опыт субъекта; б) они абсолютно достоверны, в их истинности нельзя сомневаться; в) протокольные предложения нейтральны, но отношению ко всему остальному знанию; г) они гносеологически первичны — именно с установления протокольных предложений начинается процесс познания^[33][34].

А. Л. Никифоров Протокольные предложения по содержанию могут быть феноменологическими («кто-то есть такой-то»), физикалистскими («кто-то есть такой-то там-то и тогда-то») и вещными («что-то есть такое-то где-то и тогда-то по отношению к чему-то»).

Термины наблюдения заимствуют свои значения из чувственного опыта; этот опыт, в свою очередь, определяется работой органов чувств, а поскольку органы чувств у людей не изменяются, постольку эмпирические термины и состоящие из них протокольные предложения оказываются нейтральными по отношению к теоретическому знанию и его изменению. Как для Аристотеля, так и для Ньютона, и для Эйнштейна листья деревьев были зелеными, а небо — голубым. Протокольный язык этих мыслителей был одним и тем же, несмотря на различие их теоретических представлений. Сохраняется и гносеологическая первичность языка наблюдения: процесс познания начинается с констатации фактов, с установления протоколов наблюдения; затем наступает очередь обобщения результатов наблюдения^[35].

А. Л. Никифоров Р. Карнап вводит понятие «языкового каркаса» — это логически более изощренная форма «языка» Витгенштейна, представляющая науку (скажем, физику) как язык. Схоже с виггенштейновским было и отношение Карнапа к вопросу о науке и реальности «самой, но себе», — это философский, а не научный вопрос.

Быть реальным в научном смысле — значит быть элементом системы, следовательно, это понятие не может осмысленно применяться к самой системе… Принять мир вещей — значит лишь принять определенную форму языка, другими словами, принять правила образования предложений и проверки, принятия или отвержения их… Но тезиса о реальности мира вещей не может быть среди этих предложений, потому что он не может быть сформулирован на вещном языке и, по-видимому, ни на каком другом теоретическом языке¹.

Р. Карнап К 1940;м гг. в рамках логического позитивизма (его также называют «третьим позитивизмом», «неопозитивизмом») происходит быстрое усложнение теоретико-познавательных конструкций за счет введения аппарата математической логики и все более тонкой и рафинированной работы с ним. В результате на новом витке повторяется ситуация, характерная для кануна позитивизма в XIX в., — отрыв философии науки от сообщества ученых. Как итог, программа логического позитивизма к середине XX в. выдыхается. Кроме того, в многочисленных исследованиях было показано, что языка чистых протокольных предложений в научном познании просто не существует. Как указывал еще Дюгем, большинство измеряемых величин в естественной науке, например такие, как сила, масса, электрический заряд в физике, осмысленны только внутри соответствующих теоретических систем (механики, электродинамики), а многие измерительные приборы устроены довольно сложно и используют различные физические принципы, в свою очередь основанные на определенных теориях.

Тот слой знания (тот язык), который выполняет в науке функцию описания эмпирических данных… всегда теоретически нагружен^[36][37].

Е. А. Мамчур В постпозитивистский период… философы крикнули хором: все наблюдения теоретически нагружены. Иными словами, нет никакого нейтрального в отношении теорий языка наблюдения^[38].

В. Ньютон-Смит.

• [1] Избранные научные труды академика В. И. Вернадского. Т. 8. Труды по истории, философии и организации науки. К.: Феникс, 2012. С. 327.
• [2] Мах Э. Познание и заблуждение: Очерки по психологии исследования. М.: Бином. Лаборатория знания, 2003. С. 42.
• [3] Там же. С. 148.
• [4] Там же. С. 35.
• [5] Там же. С. 175.
• [6] Там же. С. 182.
• [7] Там же. С. 429.
• [8] Там же. С. 431.
• [9] Там же. С. 28.
• [10] Там же. С. 134.
• [11] Мах Э. Популярно-научные очерки. СПб.: Книгоиздательство «Образование», 1909. С. 152.
• [12] Там же. С. 164.
• [13] Там же. С. 157.
• [14] Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение: пер. с фр. СПб., 1910. (Репринт: М.:Ком Книга, 2007. С. 9.)
• [15] Там же. С. 9.
• [16] Там же. С. 157.
• [17] Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение: пер. с фр. СПб.: 1910. (Репринт: М.:КомКнига, 2007. С. 40.)
• [18] Там же. С. 29.
• [19] Там же.
• [20] Там же. С. 28.
• [21] Там же. С. 25—26.
• [22] Там же. С. 220.
• [23] Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение: пер. с фр. С. 182.
• [24] Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. С. 27.
• [25] Пуанкаре Л. О науке. М.: Наука, 1983. С. 41.
• [26] Мах Э. Познание и заблуждение. С. 38.
• [27] Пуанкаре А. О науке. М.: Наука. Гл. ред, физ.-мат. лит., 1990. С. 359.
• [28] Пуанкаре А. О науке. С. 90—94.
• [29] Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ //Кун Т. Структура научных революций. М.: ACT, 2001. С. 273.
• [30] Крафт В. Венский кружок. Возникновение неопозитивизма. М.: Идея-пресс, 2003. С. 39−40.
• [31] Neurath О. Philosophical papers 1913—1946. Dordrecht; Boston; Lancaster, 1983. P. V—VI.
• [32] Аналитическая философия: избранные тексты / сост. А. А. Грязнов. М.: Изд-во МГУ, 1993. С. 33−34.
• [33] Аналитическая философия: избранные тексты. С. 29—30.
• [34] Никифоров Л. Л. Философия науки. История и методология. — М.: Дом интеллектуальной книги, 1999. С. 252.
• [35] Никифоров А. Л. Протокольные предложения // А. Л. Никифоров. Современная западная философия: Словарь. М.: Политиздат, 1991. С. 253.
• [36] Карнап Р. Значение и необходимость. М.: Изд-во иностранной литературы, 1959. С. 302.
• [37] Мамчур Е. Л. Проблемы социально-культурной детерминации научного знания. М. :Наука, 1987. С. 70.
• [38] Современная философия науки: хрестоматия / сост. А. А. Печеикин. М.: Наука, 1994.С. 171.