Просвещение и «дух эпохи» 60-х гг. XIX в

? Ситуация реформ" имеет культурный аспект в виде ускорения темпа и объема духовной жизни общества.

Перемены в общественно-политической и экономической жизни обязательно связаны с темпами и содержанием национального сознания, а значит — со сменой культурной модели. При этом появление новых приоритетов в культуре нередко опережает собственно реформы.

Новый «дух времени». Начало реформаторской деятельности в культурно-общественном измерении создает ту трудноуловимую, но мощную историческую субстанцию, что обозначается выражениями? атмосфера эпохи", «дух времени». Она с трудом поддается историко-научной реконструкции, но ее великолепно чувствуют современники. Обычно она представлена именно как психологическое состояние общества, а историки могут уловить ее в личных документах: воспоминаниях, письмах, дневниках.

Обновление общества пробудило к жизни молодое поколение. Система жизненных ценностей молодых людей 60−70-х гг. выступила на первый план в формировании мировоззренческих основ нового варианта культуры. В этом отношении знаковым можно назвать роман И. С. Тургенева? Отцы и дети", который вышел в 1861 г. Образ главного героя воспринимался молодежью как пример для подражания. Вспомните идеалы Базарова: никаких компромиссов, никакого преклонения перед авторитетами и старыми истинами, ценно только самостоятельно полученное научное знание. Любовь и вообще нежные чувства — помеха для жизненной реализации, а подлинный принцип жизни — полезность. «В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем*, — говорит Базаров. Красота возвышенных отношений заменена прозаическим «пойдем лучше жука смотреть*.

В чем же состояла разгадка обаяния столь неромантической личности? Литература 60−70-х гг. предложила и новую литературную критику, лидером которой в то время, без сомнения, выступил Д. И. Писарев. Молодежь зачитывалась его статьями, потому что он удивительно точно угадал настрой и надежды нового поколения. Эпатажная непочтительность к авторитетам, резкость суждений привлекали. Не было такого молодого человека 60-х гг., который бы не «переболел» Писаревым.

Нынешнему читателю трудно принять его радикалистское отрицание Пушкина, Салтыкова-Щедрина, вообще менторский и категоричный тон статей того времени. Но это был вызов появившейся личности всесильному государству. Каким иным способом в самодержавном государстве, где не было ни одного вполне свободного сословия, где власть стремилась контролировать все стороны жизни человека, могла заявить о себе независимая личность? Чтобы научить людей думать самостоятельно, следовало «перегнуть палку» в другую сторону, подвергая разрушительной критике буквально все. Никаких авторитетов! Д. И. Писарев сам формулировал свое кредо: «что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам… бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть».

Яркие, страстные статьи Д. И. Писарева создавали определенный критический настрой в обществе. Сформировался настоящий культ обновления, старое решительно отвергалось просто из-за своей традиционности. В романе «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевский нашел образное выражение для сути характеров «русских мальчиков* 60-х гг. Он писал: «Покажите… русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною». Таким образом, новаторство, критическое отношение к традиции стали основой для формирования культурной атмосферы 60−70-х годов. Интеллигенция пробовала на прочность «свою интеллектуальную независимость от государства*.

Цензурная реформа и гласность. Новая общественная атмосфера 60-х гг. прошлого века лучше всего может быть выражена в двух терминах, впервые примененных именно в это историческое время. Это слова «оттепель* и «гласность*. Первым знаком этого «передела власти» между государственной бюрократией и общественностью стали послабления в области цензурных запретов, допущение «публичности» общественной жизни, то есть возможности обсуждать государственные вопросы в печати, в открытых дискуссиях, общественных собраниях. Это и было начало гласности.

Как писали современники событий конца 50-х — начала 60-х гг., все как бы перестали понимать, что уже разрешено, а что еще запрещено. Границы между допустимым и запретным в печати были нарушены, цензоры не смели закрывать газеты, снимать публикации. С1856 г. цензоры получали указания власти о «строгости», «недопущении» и одновременно «гибкости» и «прозорливости*. В России по рукам ходили издания герценовской «Вольной типографии*: «Колокол», «Полярная звезда». Прилежным получателем и читателем этих изданий был сам государь. Публика зачитывалась «записками» видных общественных деятелей: А. И. Кошелева, К. Д. Кавелина, П. А. Валуева, Ю. Ф. Самарина и других. Разрешены цензурой они были только несколько лет спустя.

Отметим однако, что понятие «гласность* не тождественно термину «свобода слова». «Свобода слова» — это одна из главных характеристик гражданского общества, основанного на неотъемлемых правах человека, в т. ч. и праве на информацию. «Гласность* — только первая ступень к порядкам гражданского общества. Оно означает всего лишь разрешенное государством общественное обсуждение политических вопросов, законодательно оформленные правила деятельности цензуры вместо цензурного произвола.

Озабоченное потерей контроля над «состоянием умов» правительство уже с 1856 г. озаботилось подготовкой нового цензурного устава. Реформаторская инициатива принадлежала правящей элите, и печать понималась как важный инструмент вовлечения в процессы обновления общественных сил.

В1861 г., опережая правительство, русские писатели и журналисты (Н.Г. Чернышевский, А. А. Краевский, И. С. Аксаков, М. Н. Катков и др.) подали коллективную «записку* с проектом нового цензурного устава. Примечательно, что записка была подана министру внутренних дел П. А. Валуеву, хотя формально делами цензуры до того времени ведало Министерство народного просвещения. Записка осталась без ответа.

А министр народного просвещения А. В. Головнин в ходе подготовки нового цензурного проекта совершил действие, равное политическому самоубийству. В 1863 г. он добился передачи цензурного дела (и ответственности!) из ведения Министерства народного просвещения в Министерство внутренних дел. Глава министерства внутренних дел П. А. Валуев с этого времени и занялся подготовкой нового цензурного устава, а контроль над прессой на целое столетие вперед перешел к ведомству внутренних дел и полиции.

Принятый в 1865 г. новый цензурный устав явился важным шагом к формированию основ гражданского общества: отныне запрет на издание можно было наложить исключительно после публикации и только по суду. Новый цензурный принцип был совершенно новым для России и предполагал наличие гражданских прав, которые можно отстаивать в суде.

Однако цензурные правила были окружены множеством уточнений, разъяснений, циркуляров и исключений. В последующие двадцать лет непрерывно расширялись и ужесточались контрольные права цензурного комитета и администраций всякого уровня; так что далеко не всякий редактор мог избежать судебного преследования со стороны государственных органов. Редактор журнала «Современник» Н. А. Некрасов грустно шутил: «Но не знаю свободного часа с той поры, как свободу узнал*. Уже в 60-е гг. были закрыты журналы «Современник», «Русское слово», «Москвитянин».

В 1882 г. были приняты новые очень жесткие цензурные «временные правила».

Тем не менее общественная активность и ослабление государственного цензурного контроля вызвали настоящий издательский и читательский бум в 60−70 гг. Издание книг выросло с 2 до 10 тысяч наименований в год. Обычными тиражами стали издания в 4−5 тысяч экземпляров. Абсолютными лидерами тиражей оказались учебники, энциклопедии, справочники, научные издания. Пальму первенства по популярности удерживал образовательный журнал «Библиотека для чтения», который издавался рекордное количество лет: с 1834 до 1914 г. Рост книжной продукции приостановился только в конце 80-х гг., чтобы в начале нового века снова рвануться вперед.

Характерной чертой этого времени стало возникновение просветительских издательств демократического направления (Н.П. Полякова, Ф. Ф. Павленкова, К.Т. Солдатенкова). Среди книг, изданных Ф. Ф. Павленковым, был русский перевод первого тома «Капитала» К. Маркса тиражом 3 тысячи экземпляров. Наибольшую известность издательство Ф. Ф. Павленкова получило в результате выпуска популярных серий: «Жизнь замечательных людей» (180 книг), «Научно-популярной библиотеки для народа» (40 книг) и «Иллюстрированной Пушкинской библиотеки» (35 книг). Скромно оформленные издания Павленкова были дешевыми, выпускались большими тиражами и были доступны для всех.

Настоящим «любимцем публики» 60−70 гг. стал «толстый» журнал, который достаточно оперативно откликался на злободневные проблемы. Особой популярностью у читающей публики пользовались «Современник» (Н.А. Некрасов), «Русский вестник» (М.Н. Катков), «Вестник Европы» (М.М. Стасюлевич), «Русское слово» (Д.И. Писарев), «Русская мысль» (С.А. Юрьев и В.А. Гольцев). Либеральная направленность этих журналов воспитывала целое поколение людей, более всего ценивших свою независимость.

Университеты в общественной жизни 60−70-х гг. Весной 1862 г. в университете Санкт-Петербурга начались волнения студентов, связанные с запретами на отдельные курсы (философии, западного права, зарубежной истории), повышением оплаты обучения, сословными ограничениями, урезыванием гражданских прав студентов и т. п. В ответ на студенческие забастовки правительство поступило просто — временно закрыло университет.

В мае того же года в Петербурге прокатилась волна необъяснимых пожаров, в которых напуганный обыватель обвинил тех же студентов. Появление «кровожадной» анонимной листовки «Молодая Россия» (автором ее был мало кому известный Заичневский, но молва приписывала ее Чернышевскому), а также история с арестом и гражданской казнью кумира молодежи Н. Г. Чернышевского довершали картину всеобщего возбуждения. «Головной болью» правительства стала трудно контролируемая университетская среда, которая жила по правилам неписаной интеллигентской этики.

К середине XIX в. система образования имела фактически два центра управления: университеты и Министерство народного просвещения. Историческая традиция существования российских университетов как автономных культурно-просветительских учреждений уходила корнями в XYIII в. Университетская реформа Александра I закрепила положение университетов в качестве центров просветительства в своем учебном округе. Но тот же Александр I впервые законодательно оформил и контрольно-регулирующую функцию государства в просвещении, создав Министерство народного просвещения и поручив государственному чиновнику «попечительство» над университетами. Усилиями Л. В. Магницкого, Д. П. Рунича, А. С. Шишкова, С. С. Уварова Министерство народного просвещения «взяло верх» над университетами в николаевское время, до предела ограничив их автономию по Уставу 1835 г.

Но традиции университетской жизни искоренить законами было невозможно. Одной из таких замечательных традиций, сохранившейся до наших дней, был так называемый «Татьянин день», празднуемый в день создания в России первого университета (25 января 1755 г.).

Каждый год «Татьянин день» начинался торжественным молебном, после которого следовал доклад ректора. А во второй половине дня начиналось всеобщее гуляние. Рестораны Тверского и Страстного бульваров наполнялись университетской публикой без различия ученых званий и чинов. В загородном ресторане «Яр» профессор В. О. Ключевский пел комические куплеты, а знаменитый адвокат Плевако читал стихи. Полиция в этот день получала приказ «не чинить препятствий» буйству студентов и преподавателей.

Традиция «Татьяниного дня» переросла рамки университетского праздника. Это был своего рода ритуал интеллектуального братства, демонстрация превосходства над властью, символ принадлежности к особому «братству знания», где^место человека определяется его умом, а не чином. Демонстративные празднования «Татьяниного дня» приобрели особую остроту в реформаторские время, когда ценность знания, профессионализма, образования значительно возросла (государство и новое поколение русских предпринимателей 60−70-х гг. остро нуждались в молодых специалистах). Огромный размах железнодорожного строительства, бурно развивавшееся банковское дело, предпринимательская «горячка» требовали научных разработок, знающих профессионалов, грамотных рабочих.

Стержнем образования в России оставались университеты. Организация университетской жизни в России напоминала немецкую модель высшей школы со свободным выбором курсов, сроков обучения, корпоративными организациями студентов и профессоров. Реальные общественные потребности реформаторского времени заставили обратиться к более практичной модели французских университетов, где система специальных школ, обязательный набор дисциплин готовили не вообще образованных людей, а обладавших определенной профессией, специальными навыками.

Новый университетский устав был принят в 1863 г. Главная его характеристика — практичность, главная позиция — компромисс между интересами государства, профессуры и студентов. Современники нередко критически именовали его «беспринципным компромиссом», имея в виду приоритет государственной направленности.

В подготовке нового университетского устава 1863 г. значительную роль сыграли идеи и усилия Б. И. Чичерина и К. Д. Кавелина. Проект оказался близок к европейским стандартам. Центральной его идеей осталась автономия университетов при государственном финансировании, что в наибольшей степени устраивало профессуру. Государственный интерес был обеспечен введением обязательного набора факультетов (физико-математический, историко-филологический, юридический, медицинский), обязательных дисциплин на каждом факультете, ограничением сроков подготовки специалистов, введением квалификационных экзаменов и т. п.

Государственный контроль ненавязчиво, но твердо обеспечивался на всех ступенях университетской иерархии: инспектор Министерства народного просвещения утверждал избрание преподавателей, попечитель учебного округа — избрание декана, министр — профессоров, а избрание ректора подтверждал сам государь император. Университеты получили наименование императорских в знак своей государственной принадлежности.

Реформа университетов в 1863 г. способствовала расцвету русской науки. На 70-е гг. приходится появление большей части научных обществ в России: математического, химического, технического, исторического. На научных съездах звучали имена Тимирязева, Столетова, Менделеева, русских географовисследователей Семенова-Тян-Шанского, Пржевальского, Миклухо-Маклая, медика Сеченова, техников Яблочкина, Можайского, Жуковского, историков Соловьева, Ключевского — тех, что составили мировую научную славу России.

Научное первенство в то? практичное* время оказалось за естественными и точными науками. К. А. Тимирязев называл 60- 70-е гг. эпохой «пробуждения естествознания*. Русские ученые выступили страстными пропагандистами и продолжателями учения Ч. Дарвина. Естественные науки, распространение дарвинизма оказали влияние и на восприятие материалистических идей в философии, на становление художественного принципа реализма. Это был один стиль мышления поколения 60−70-х гг.

В эту эпоху культа научных новинок необычайно возрос престиж образования. Количество студентов в российских университетах возросло с 5,5 тысяч человек в 1860 г. до 30 тысяч к концу века. Но университеты уже не могли вместить всех желающих. Прежняя система высшего образования расширялась за счет специального высшего образования через институты. Новый взгляд на положение женщины и всеобщее образование выразился в появлении высших женских курсов — сначала в Петербурге, затем в Москве (Бестужевские женские курсы, курсы Герье со славяно-историческим, физико-математическим и юридическим отделениями). Те и другие были платными, но не слишком дорогими (около 50 руб. в год).

Распространенной формой негосударственного высшего образования для демократических слоев населения стали так называемые *вольные* и? открытые" университеты. В 1862 г. в Петербурге открылся первый общедоступный университет, который просуществовал около двух месяцев. Университет был открыт благодаря усилиям историка Н. И. Костомарова и театроведа М. А. Корфа.

Убийство народовольцами Александра II в 1881 г. привело к ограничению университетской автономии. Правительство не без основания рассматривало университеты как рассадник вольнодумия. Обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев и министр внутренних дел Д. А. Толстой направили свои усилия на обеспечение жесткого государственного контроля за деятельностью университетов. Новый устав 1884 г. отменил университетскую автономию и наделил чиновника от Министерства народного просвещения не только надзирающими, но и руководящими правами. Прямым следствием нового устава была более жесткая политика правительства по отношению к высшей школе.

Реформирование школьного дела. Реформирование школьного образования в 60-е гг. потребовало еще более широкого участия общественности. Сам министр народного просвещения Д. А. Толстой был убежден, что молодое поколение от вольнодумства можно спасти только одним способом: засадив школьников за зубрежку классических языков и античной истории. В соответствии с новым школьным уставом 1863 г. в классической гимназии на древние языки было отведено почти 40% учебного времени. Латынь и греческий стали настоящим бичом для учащихся и главной причиной второгодничества. Лишь около 10% учащихся заканчивали гимназию за отведенный срок (8 лет), а 60−80% вообще не доходили до последнего класса. Но только классическая гимназия давала возможность поступить в университет.

Потребность в практических специалистах способствовала появлению реальных училищ, которые являлись ступенькой для поступления в специальные институты, на физико-математические факультеты университетов и просто готовили специалистов определенной профессии. В реальных училищах место древних языков заняли математика, естественные науки. Они.

Ведомственная принадлежность начальных школ в 1880 году.

стали привлекательными для демократических слоев населения, давая возможность получить профессию без поступления в университет.

Всесословность среднего образования без различия вероисповеданий существовала в русской школе до середины 80-х гг., когда правительство принимает специальные сословные ограничения для «кухаркиных детей* (циркуляр 1887 г.) и представителей неправославных вероисповеданий.

Реформирование начальной школы должно было решить главное противоречие для государства: с одной стороны, назрела необходимость в продвижении ко всеобщему обязательному начальному образованию, а с другой — для этого в стране не было ни достаточных финансов, ни нужного количества учителей. Проблема учителей начала решаться с открытием 8-го «педагогического* класса в женских гимназиях, педагогических институтов и «учительских* курсов. А организацию и финансирование массовой начальной школы для народа взяли на себя только что образованные местные органы власти — земства. С самого начала в становлении всеобщей начальной школы основная роль досталась не государству, а представительным земским учреждениям, которым и принадлежит заслуга создания настоящей русской массовой начальной школы во второй половине XIX в. Школа стала выражением особой духовной атмосферы этого времени, поставив рядом с задачей образования и задачу воспитания учащихся.

В 1880 г. прошло первое земское статистическое обследование начального образования. Из имевшихся в это время начальных школ в России три четверти было открыто в период реформ.

Вопрос о плате за обучение предоставлялся на усмотрение самих ведомств, которые содержали школы. Практически во всех видах начальных школ (кроме частных) обучение было бесплатным и без различия сословий.

Абсолютное большинство школ по своей ведомственной принадлежности являлись земскими.

В середине XIX в. уровень грамотности в России не превышал 10% (в Европе этого времени — 25%). А к концу века грамотными были около 25% населения (среди мужчин — 29%).

Таким образом, эпоху великих реформ можно считать и эпохой третьей (после петровско-екатерининской и александровской) волны просвещения в России. От предыдущих периодов просвещения середина XIX в. отличалась, прежде всего, широким участием общественности, в первую очередь интеллигенции, в просветительском движении.