Глава КУЛЬТУРА В СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИ

И

Три культуры и герменевтика

В 1959 г. английский писатель Ч. Сноу в своей знаменитой речи (вошедшей позже в сборник его публицистических работ), названной «Две культуры и научная революция» [66], констатировал разрыв в культурном сознании интеллигенции. В ней сформировались две группы, обладающие существенно разным культурным сознанием: с одной стороны, литературно образованная гуманитарная интеллигенция, с другой — естественно-научная и техническая интеллигенция. Различия в мировоззрении и ценностных ориентациях обеих групп имели, по мнению Ч. Сноу, принципиальный характер: если сторонники естественно-научных и технических подходов полны веры в будущее, убеждены в возможности создать процветающее общество на основе научного знания и научной организации общественной жизни, то «гуманитарии» стремятся держаться традиционных ценностей, которые считаются уже почти утраченными под натиском научно-технического прогресса.

Это противопоставление явилось результатом переосмысления существующей почти с самого момента возникновения философского знания, но особенно характерной для конца XIX — начала XX вв. традиции разделения «наук о духе» и «наук о культуре», с одной стороны, и «наук о природе» — с другой, а также идей довольно консервативного философского течения того же времени, известного как «критика культуры» (см. разд. 1.10).

В рамках дихотомии наук о культуре и наук о природе было сформулировано (в немецкой философии и социологии) противопоставление «культуры» и «цивилизации». «Культура» противопоставлялась «цивилизации» как царство духовного творчества и эмоциональной полноты жизни, воплощающееся в литературе, искусстве, музыке, философии, царству холодного и жесткого расчета, воплотившегося в неумолимой объективности естественно-научного познания и основанных на нем технических конструкций. Творческий характер культуры противостоял «расчетливости» цивилизации как духовный труд — физическому труду, как праздник — будням, досуг — работе, свобода — необходимости и т. д. Главным источником идей критики культуры была философия Ницше, огромный вклад в их разработку внесли и позднейшие представители «философии жизни». Упомянутая выше работа Сноу «Две культуры…», вышедшая в свет в середине XX в., стала популярной и переработанной с учетом прошедших десятилетий и мировых войн версией этого классического противопоставления.

Но чем существенно отличалась позиция Сноу от позиций критиков культуры XIX — начала XX вв., так это полярным изменением оценки одного и другого направления, т. е. негативной оценкой мировоззрения и социальной роли литературно-гуманитарной интеллигенции. Представители последней не желали выступать к качестве консерваторов и традиционалистов, что вызвало тогда ожесточенные, в основном публицистические дебаты.

Лишь через много лет была предпринята попытка социологического анализа поставленной и неадекватно разрешенной Ч. Сноу проблемы. Немецкий социолог В. Лепенис в 1985 г. опубликовал книгу с символическим названием «Три культуры» [138], прямо отсылающим к работе Сноу. Он показал, что именно в этой мировоззренческой сфере важную роль играет «третья» культура и именно — культура социальных наук. Если в XIX в. две фракции боролись за право формирования мировоззренческих ориентиров современной жизни, то теперь эта борьба развертывается в рамках «третьей» культуры, т. е. в рамках социальных наук, которые постоянно колеблются между сциентистской позицией, ориентироТри культуры и герменевтика

ванной на идеал естественно-научного знания, и герменевтической установкой, которая близка традиционному литературно-гуманитарному подходу.

Здесь нужно пояснить, что понимается под герменевтическим подходом. Герменевтикой в гуманистической традиции называлось искусство или наука истолкования, т. е. выявления смысла, древних рукописей. Впоследствии философы Ф. Шляйермахер, В. Дильтей, а затем М. Хайдеггер называли герменевтикой разрабатывавшийся ими философский метод понимания человеком собственного бытия и собственного духовного существования.

Шляйермахер объяснял герменевтическое искусство понимания следующим образом: задача интерпретатора — понять целое произведения, но он может это сделать, только рассмотрев произведение по частям, а затем восстановив из них целое. Он читает сначала фрагмент и строит какую-то гипотезу относительно смысла слов и выражений. Эта гипотеза представляет собой его предварительное, пробное понимание, без которого он не может приступить к тексту в целом. Читая следующий отрывок, он корректирует эту гипотезу, свое предварительное понимание, создавая новое, уже более адекватное понимание смысла целого. И на каждом этапе исследователь движется в обоих возможных направлениях: с одной стороны, от части к целому, поскольку в каждый момент он как бы предвосхищает смысл целого на основе знакомства с частью, с другой стороны — от целого к части, поскольку на каждом этапе более адекватное понимание целого дает основание для более углубленного понимания частей произведения [15, с. 139].

Эта своеобразная структура понимания называлась герменевтическим кругом. Идея круга состоит в том, что целое понимается через части, а части — через целое. Выйти из круга можно только одним путем: достигнув такого уровня понимания произведения, которое окажется полностью адекватным тому смыслу, которое вложил в произведение автор.

Позже у Дильтея и Хайдеггера герменевтическая проблематика обрела гораздо более широкий смысл. Прежде всего она перестала сводиться к пониманию текстов; задачей герменевтики стало понимание исторической духовной жизни и культуры (у Дильтея). Кроме того, Дильтей, в отличие от Шляйермахера, считал, что цель герменевтики — не понять произведение «адекватно», т. е. в согласии с тем смыслом, какой вложил его автор, но понять произведение лучше, чем понимал его сам автор, поскольку интерпретатору доступно более обширное целое, чем целое произведения: целостность творчества автора, целостность литератур^ ного жанра и стиля, наконец, целостность культурной эпохи, в которую творил автор.

Хайдеггер показал [77], что бытие обладает «круговой» структурой, следовательно, «предметом» герменевтики является не только филологическое или историческое познание, но и всякое познание вообще. Это потому, считал он, что понимание, герменевтика составляет онтологический базис самого человеческого существования. Бытие есть «круг», поэтому всякое познание протекает как движение по кругу. Но относился Хайдеггер к герменевтическому кругу иначе, чем его предшественники: он считал, что действительная проблема — войти в круг, а не выйти из него. Выходить из круга вообще не требуется. А преувеличенное внимание, которое уделяется проблеме выхода из круга, объясняется, писал он, «вульгарным» представлением о том, что познающий и познаваемое, интерпретатор и автор, интерпретатор и произведение суть два изолированных мира и до акта понимания, как и после него, они остаются чужими.

Именно такое «вульгарное» представление о принципиальном различии познающего субъекта и познаваемого объекта и свойственно естественно-научной методологии. Именно из этого она выводит как возможность объективного познания, так и идею бесконечного поступательного прогресса познания.

В гуманитарных науках (о культуре и о духе), напротив, речь идет о круговом, постоянно возвращающемся к собственным основаниям движении познания. Целое — социальный и культурный мир (его можно понимать как «текст» у ранних герменевтиков) — становится здесь предметом познания со стороны его собственной «части», которая путем понимания целого углубляет понимание самой себя, тем самым, в свою очередь, углубляя содержащееся в ней понимание целого. Или, другими словами, лучше понимая социальный мир, науки об обществе углубляют понимание самих себя как его, общества, части, а лучше понимая самих себя, они углубляют производимое ими понимание социального мира. И это вечный круговой процесс все более и более углубляющегося понимания.

Три культуры и герменевтика

Таким образом, социальные науки, по Лепенису, или науки, представляющие «третью» культуру, объединяют в себе черты как сциентистского естественно-научного, так и герменевтического, гуманитарного подходов. Вся история социальных наук может, в известном смысле, рассматриваться как постоянная борьба и взаимодействие этих двух основополагающих интуиций. При этом естественно-научный подход по целому ряду причин возобладал в социальных науках.

Этому есть историческое объяснение. Социальные науки и социология в том числе начали формироваться в XIX в. как «социальная физика», «социальная физиология», «социальная арифметика» и т. п., т. е., подражая естественно-научным моделям и методам познания. С тех самых пор строгость, точность, объективность, адекватность и надежность в социологическом знании измерялись тем, в какой степени социология следует идеалу естественно-научной методологии, отождествляемой в конечном счете со степенью усвоения социологией измерительных и статистических процедур. Такая ориентация в социологии, именуемая то сциентистской, то натуралистической, то позитивистской, оказалась преобладающей в течение всего XX столетия.

Однако общественное и идейное развитие во второй половине XX в. стало все более отчетливо демонстрировать тот факт, что указанные строгость и объективность сами по себе являются культурным продуктом, а потому не обладают той общезначимостью и универсальностью, на которую претендуют. Самые радикальные из критиков науки указывали на то, что даже в рамках той самой культуры, в которой сформировался традиционный образ науки, она не может рассматриваться как привилегированная познавательная инстанция, имеющая право последнего и безапелляционного суждения по всем вопросам познания. Наука имеет право судить только в своей собственной области, т. е. ее голос весом только в сообществе индивидов, принимающих ее методы и способы аргументации.

Такая позиция, аргументированная социологией знания в ее классическом варианте (по отношению к гуманитарным и социальным наукам) и релятивистской философией науки 1970;х гг., по существу, стремится покончить с господствовавшей долгое время сциентизацией знания. В своем радикальном варианте она предполагает полную анархию в познавательной сфере и уравнивание социального статуса науки со статусом магии, мистики и т. д.; в своем более трезвом и умеренном варианте она предполагает отказ от наивной веры в науку, в прогресс познания и неразрывно связанный с ним общественный прогресс, и необходимость постоянной рефлексии по поводу наших знаний о мире. Все это и означает усиление герменевтической, гуманитарной составляющей в социальных науках, которое происходит в кризисные моменты, когда общественное развитие перестает казаться стабильным, утрачивает перспективу и открывается необходимость поиска новых жизненных путей как для общества, так и для конкретного человека.

Можно сказать, что не только социальное познание, но и само общественное развитие все более обретает черты герменевтического по своей структуре процесса. Соответственно в рамках «третьей» культуры, т. е. культуры социальных наук, возрастает роль герменевтической компоненты. О том, как складывалось герменевтическое (иногда мы именуем его культурно-аналитическим) направление в социологии, будет рассказано в настоящей главе. В последующих главах мы постараемся, используя разные социально-научные методологии и подходы, проанализировать и продемонстрировать самые разные стороны происходящей ныне (постмодернистской) революции в познании и в самой жизни. На Западе эта революция оказалась «бархатной» в том смысле, что изменения накапливались незаметно в течение десятилетий, достигнув теперь некоего революционного порога. В России иначе: здесь изменения оказались шокирующе резкими. Но парадоксальным образом Россия и восточноевропейские страны в культурном смысле, т. е. в смысле взаимоотношений культуры и общества, оказались в той же (или приблизительно в той же) точке континуума социокультурных изменений, что и развитые страны Запада.