Фридрих фон логау (1605—1655)

Мой стих, он не всегда по правилам составлен И в рамки строгие мной не всегда оправлен.

Что записной рифмач искусством и зовет:

Та строчка коротка, та чересчур плывет.

Не спорю, я пишу и в спешке, и в скитаньях.

Иной раз от тоски, иной раз по желанью, Но смысл всегда живет в сознании моем, Ему вверяю власть над рифмой и стихом.

(перевод А.А. Гугнина)

Так писал о своих стихах выдающийся немецкий поэт-сатирик XVII в. Фридрих Логау. О его жизни мало что известно. Родился Логау в 1604 г. в старинной дворянской семье в княжестве Бриг. Мальчик рано осиротел и его взяла под свое покровительство княжеская чета. С 1614 по 1625 г. Логау обучался в гимназии, а в 1625 г. начал изучать право в академии города Альтдорф. Затем его след теряется, а в 1634 г. он вновь появляется при дворе своего бывшего покровителя, где получает влиятельный пост советника. В год подписания Вестфальского мира (1648) Логау был принят в «Плодоносное общество». В «Плодоносном обществе» Логау получил прозвище «Уменьшающий». Образ этот связан с представлением о необычных целебных свойствах растения «селезеночник», якобы способного уменьшать размеры печени, раздувшейся от депрессии и уныния. Задачи, которые ставили перед собой члены общества, были очень близки поэту:

И я в сей круг мужей достойнейших вступил.

Единый замысел на труд нас вдохновил:

Союз создать и добрый плод взрастить —.

Язык немецкий заново открыть, Достоинство и блеск ему вернуть.

Чтоб, как ничтожный раб, не смел он спину гнуть Пред болтовней чужой…

Я буду день за днем без устали трудиться.

От цели избранной нельзя мне отступиться, Я — Уменьшающий, но честь не умалю.

Что вдруг на долю выпала мою.

• (перевод А.А. Гугнина)
• 1

В 1654 г. Логау вместе с новым патроном, сыном своего покровителя, переезжает в Лигниц, где вскоре и умирает. Первый сборник стихов поэта был опубликован лишь в 1648 г., а незадолго до его смерти в Бреслау вышел второй. При жизни Фридриха Логау его лирика не пользовалась широкой популярностью, но в XVIII в. Г. Э. Лессинг и К В. Рамлер заново открыли читателям его творчество, опубликовав в 1759 г. книгу эпиграмм незаслуженно забытого поэта.

Всего Логау написано более трех с половиной тысяч эпиграмм, содержание которых охватывает огромный круг тем: религиозные верования, спесь и заносчивость дворянства, развращенность нравов, бедствия простого народа и т. д. По совершенно справедливому замечанию Л. В. Пумпянского, «слово „эпиграмма“ не совсем точно передает немецкий термин „Sinngedicht“, под которым подразумевается умная мысль или меткое наблюдение, выраженное в кратком стихотворении, заостренном неожиданной антитезой или эпиграмматической формулой»^[1]. Мартин Опиц дает «Sinngedicht» следующее определение: «Краткость — его неотъемлемое свойство, а остроумие является одновременно душой и обликом»^[2].

В своем творчестве Логау опирается на традиции античных мастеров эпиграммы (Катулл, Марциал) и старинных немецких шпрухов. Однако его рифмованные изречения нельзя назвать ни эпиграммами, ни шпрухами. Это искрометный сплав и того и другого, а также народных песен, прибауток, поговорок. Преклоняясь перед гением Мартина Опица, называя его «немецким Вергилием», Логау тем не менее не мог принять те строгие правила, которые тот предлагал в своих произведениях. Соблюдая все правила, считал Фридрих Логау, рискуешь превратить стих в схему, в клише. Заботясь о форме, можно легко позабыть о содержании, а ведь поэту важно донести до своих читателей именно мысль, идею. Однако тот факт, что для своих произведений Логау выбрал именно классицистический жанр эпиграммы с его общественно-воспитательной функцией и склонностью к обобщению и типизации, говорит о том, что классицистические тенденции оказывали определенное влияние даже на тех авторов, которые сознательно от них отказывались.

В эпиграммах Логау нет длинных рассуждений и поучений. Его стихия — сатирические миниатюры. Краткость эпиграммы апеллирует к разуму читателя, заставляя его задуматься о тех или иных вопросах, а не просто механически воспринимать то, что сочтет нужным предложить ему автор. Логау не желает брать на себя роль проповедника, наставляя и вразумляя. Он стремится к тому, чтобы читатель думал сам и сам делал выводы.

Что касается содержания его стихов, то оно, как писал сам поэт, «по большей части относится к тому, что происходит в обыденной жизни, поэтому в них часто идет речь об обычных заблуждениях и низменных натурах». Предметом его сатиры становятся изъяны придворной жизни, кичливость дворян, деспотизм попов, бездумное подражание всему иностранному (й-la-Mode-Torheit). «Единственная моя цель — высмеять грех, а не одобрить и поощрить его», — объяснял Логау. Героями его эпиграмм становятся подкаблучник-муж и хитрая жена, горький пьяница и завистливый буржуа, марионетки-придворные и жадный ростовщик. Он иронизирует над современными нравами, позволяющими подобным, например, образом экономить время:

Нынче времени нехватка, вот его и берегут:

Только свадьбу отыграли —.

И крестить дитя бегут!

(перевод Л. Сидорова)

Поэт сетует на то, что душами и умами людей завладели алчность и страсть к наживе:

Деньгами стали плоть и дух людей в наш век Тот, чья мошна пуста, — мертвец, не человек.

(перевод О.Б. Ру мера)

Если бы о Боге люди думали столько, сколько они думают о деньгах, заявляет Логау, на них давно уже снизошла бы божья благодать.

Логау часто противопоставляет жизнь в городе жизни в деревне, причем город, как правило, выступает у него носителем всех возможных пороков, деревня же, напротив, предстает последним прибежищем добродетели и душевной чистоты. Во время войны крестьяне вынуждены были расхлебывать ту кашу, которую заварили князья и бароны:

Мужик свой крест несет, чтоб лился дождь наград На тех, кто о своих деяниях шумят.

(перевод О.Б. Ру мера)

После войны они должны пахать и сеять, чтобы прокормить своих кровопийц — «придворных вшей и блох», замечает поэт. Логау обрушивает свой гнев на тех, кто печется только о своей выгоде, о том, чтобы потуже набить карман, не думая при этом о тех, кого он грабит и обирает. Чем хвастают дворяне? Вереницей предков? Многоколенной родословной? Но разве родословная заменит честь и достоинство? «В чем-то, впрочем, все едины: Все — от матери-земли», — заявляет поэт.

Весь опыт своей жизни при дворе Логау умещает в двух кратких строчках:

Кто правде при дворе дать прозвучать сумеет?

Сей мог бы, да молчит, — тот хочет, да не смеет.

(перевод О.Б. Румера)

«Сидящие на креслах» являются часто большими преступниками, чем те, кто томится в кандалах. Долгая жизнь при дворе обеспечена лишь тому, кто умеет казаться глухим, кто не прекословит своему хозяину, кто научился «лгать только по нужде, а без нужды не лгать». Двор терпит лишь притворщиков и лицемеров, способных называть черное — белым, а белое — черным.

Как и многие немцы, Логау не мог не скорбеть о несчастьях, обрушившихся на его многострадальную родину. Целый цикл его стихов посвящен войне и ее последствиям. Для него нет правых и виноватых в этой бойне. Армия ли кайзера, шведские ли солдаты, католики или протестанты, завоеватели или освободители — все они убивали, грабили, насиловали.

«Сколько стоит мир?» — спрашивает в одном из стихотворений Логау. И отвечает сам себе: долгие годы, седые волосы и бесконечные потоки крови…

«Рубищем покрыты, /Только горем сыты, / Без гроша в кармане, / С болью в каждой ране, / С духом сокрушенным — / К оскверненным женам, / К чужеродным детям,/К опустевшим клетям» возвращаются с войны истинные герои. На тех же, кто развязал войну, кто разорял и жег страну, Германия — горестно сетует Логау — по-прежнему смотрит с восторгом. «Целая страна обезьянничает!» — возмущается поэт. Исконно немецкое незаслуженно забыто. Уважением пользуется лишь все иностранное. Родной язык заимствует слова из других языков, как будто у него не хватает своих:

В слабеющую речь, что теплится едва, Испанские ползут и шведские слова.

Как признак тяжкого и злого нездоровья.

Немецкий сохранил одни лишь славословья.

(перевод Л. Гинзбурга)

Кроме того, мишенью его насмешек становятся также отцы церкви с их неистовым желанием искоренить в умах людей всякое вольномыслие, всякую попытку думать самостоятельно:

Церкви и ее попам вы беспрекословно верьте, И тогда не нужно вам мыслить вплоть до самой смерти.

(перевод О.Б. Румера)

Однако не всем стихам Логау присуща ирония или злая сатира. Многие из его произведений окрашены в светлые тона нежности и глубоко лиричны:

Я не боюсь смерти, которая приходит забрать меня.

Мне страшнее смерть, которая отнимает у меня моих близких.

(перевод мой. — О.Р)

Необыкновенно трогательны его стихи о материнской любви, сильнее которой нет ничего на свете. Мать носит свое дитя под сердцем три четверти года, а в сердце — всю жизнь.

Эпиграммы Логау часто построены на каламбурах, контрастах, игре слов, что позволяет поэту наглядней демонстрировать своему читателю дисгармонию и двойственность мира. Бытие и видимость, иллюзия и действительность — такова барочная тематика, объединяющая все произведения Фридриха Логау.

В речи же поэта ясно прослеживается влияние классицизма. Бй присущи емкость и сжатость. Его язык прозрачен, понятен и по-своему музыкален. Логау был одним из первых, кто начал выступать за то, чтобы в основе рифмы лежало не схожее написание букв, а сходство звуков при произнесении стиха. Речь Логау «выразительна и сильна, когда он поучает; патетична и громозвучна, когда он бичует; нежна, вкрадчива, мелодична, когда он говорит о любви; весела и наивна, когда он шутит; забавна и игрива, когда он просто хочет заставить людей смеяться», — писал о Фридрихе Логау великий немецкий просветитель Готхольд Эфраим Лессинг^[3]. Он называл Логау «одним из крупнейших поэтов» Германии, отдавая дань его патриотизму, мужеству и таланту.

Поэтический стиль не может не отражать стиль и дух эпохи, в которой он формируется. Немецкая поэзия XVII в. противоречива, так как в это время противоречиво, разорвано, расщеплено мироощущение общества. Ее смыслом и сущностью становится синтез противоположностей, поскольку весь мир находится в постоянном напряжении, колеблясь от одной крайности к другой. Антиномичное мировосприятие, породившее оба литературных течения, по-разному нашло в них свое выражение. Если барокко видело свою задачу в том, чтобы как можно более полно, детально и красочно запечатлеть жизненные противоречия, то для классицизма характерно преодоление этих противоречий путем создания своего, гармонично устроенного и разумно организованного мира.

Среди мотивов, особенно широко разрабатывавшихся как классицистическими, так и барочными немецкими поэтами, ведущее место занимает военная проблематика. Неугасающую популярность этой темы на протяжении нескольких десятилетий объясняет ее сверхактуальность. Лучшие годы жизни большинства авторов пришлись как раз на период Тридцатилетней войны, поэтому нет ничего удивительного в том, что многие образы в их творчестве навеяны именно картинами народных бедствий. Другими, не менее популярными темами были темы любви и наслаждения земными радостями, тема иллюзорности земного бытия и тема смерти.

Из жанров, заимствованных ими у античной или современной европейской литературы, немецкие поэты отдавали предпочтение сонету, песне, оде и эпиграмме.

И классицисты, и поэты барокко много времени и сил уделяли вопросам внешнего вида художественного произведения. Но если для классицистических авторов важнейшими требованиями, которым должен был соответствовать облик безупречно построенного стихотворения, были умеренность в использовании выразительных средств, простота и строгая композиция, то в поэзии барокко обилие всевозможных риторических фигур было одним из характерных признаков стиля. Эти фигуры служили поэтам не только для украшения речи, но и для передачи их собственного необычного видения мира. Антитезы и анжанбеманы создавали у читателя ощущение дисгармонии всего происходящего. Перифразы и перечисления отражали стремление к детализации, к сведению воедино всех полученных знаний о предмете. Метафоры давали возможность увидеть скрытый смысл явления, а эмблемы указывали на взаимосвязь всего сущего.

В своем творчестве немецкие поэты XVII в. ориентировались не только на античность, но и в первую очередь на доступные им европейские образцы. Испанская, итальянская, английская и, разумеется, французская литературы — именно их пример сыграл важнейшую роль в становлении немецкой поэзии. Однако нельзя недооценивать и достижения самих немецких авторов. Не имея опоры в национальной традиции, художники практически на пустом месте возводили здание отечественной литературы. Совершенствуя свое поэтическое мастерство, они осваивали непривычные правила метрики, пробовали силы в новых для них жанрах и формах. Именно они подняли немецкую поэзию до мирового уровня, открыли новую эпоху в ее развитии.

Гердт А. Роль М. Опицв в выработке норм немецкого национального языка М, 1960.

Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения М., 1980.

Гухман М. Семенюк Н., Бабенко Н. История немецкого литературного языка XVI—XVIII вв. М, 1984.

Заездная Т.А. Сонеты Андреаса Грифиуса. Автореф. канд. дисс. Л., 1972.

История всемирной литературы. М., 1987 Т 4, глава «Немецкая литература».

Курилов А.С. О сущности понятия «классицизм» и характере литературно-художественного развития в эпоху классицизма // Русский и западноевропейский классицизм М, 1982.

Михайлов А. В Поэтика барокко, завершение риторической эпохи // Историческая поэтика. М, 1994.

Пумпянский Л.В. История немецкой литературы В 3 т М., 1962 Т 1.

Пуришев Б Очерки немецкой литературы XV—XVII вв. М, 1955.

Beckmann, Adelheid. Motive und Formen der deutschen Lyrik des 17. Jahrhunderts und ihre Entsprechungen in der franzosischen Lyrik seit Ronsard. Tubingen, 1960.

Deutsche Dichter des 17 Jahrhunderts: Ihr Leben und Werk. Berlin, 1984.

Ingen, Ferdinand van. Die Jungfrau Sophia und die Jungfrau Maria bei Jacob Boehme in. Gott, Natur und Mensch in der Sicht Jacob Boehmes und seiner Rezeption Wiesbaden, 1994.

Trunz, Erich Deutsche Literatur zwischen Spathumanismus und Barock Munchen, 1995.

• [1] OpitzM. Buchvonderdeutschen Poelerey (1624). Hrsg. Von C. Sommer. Stuttgart,
• [2] 1970. (перевод мой. — O. P)
• [3] Lessing G. E Briefe, die neueste Literatur betreffend. In Lessing G.E. GesammelteWerke, Bd4. Hrsg. von P. Rilla. Berlin, 1955.