Роль масс-медиа в современных политических технологиях и основные формы инфомационно-политического менеджмента

Происходящие в наши дни изменения в структуре и характере функционирования СМИ оказывают самое непосредственное воздействие на политику.

Если в период становления индустриальных обществ СМИ, выполняя функцию распространителей стандартизированных образов, с помощью которых сплачивались нации и унифицировалась система централизованного управления, сами напоминали огромные фабрики, штампующие идентичные сообщения для миллионов мозгов, то для современной эпохи более характерны совсем другие тенденции. Помимо неуклонного роста технического прогресса, достижения в области информационных технологий, обеспечивающих одновременный и практически мгновенный контакт между собой миллионов людей, изменили во многом характер политических коммуникаций. Благодаря спутниковой связи, компьютерным сетям и системам кабельного телевидения любой участник политического процесса имеет непосредственную возможность отправлять сообщения неограниченному числу реципиентов.

Такая ситуация, например, кардинально повышает шансы маленьких партий, движений и кандидатов от меньшинства на демократических выборах. Новые СМИ избавили от всяких ограничений, связанных с фактором времени, предоставив индивидам и группам возможность непрерывно общаться друг с другом, не прибегая к большим затратам.

Усиление персонализации и демассификации информационных потоков совпало с глобальными сдвигами в мировой политике. Распад СССР и социалистической системы и резкое снижение международной идеологической конфронтации создали предпосылки для единого информационного пространства, включающего США, Западную Европу, страны Центральной и Восточной Европы, а также страны, входящие в СНГ. Новые проблемы, вставшие перед Россией и другими государствами, осуществляющими переход к плюралистической демократической системе и эффективной рыночной экономике, в немалой степени были свяэаны с проведением новой информационной политики. Роль, которую играли постсоциалистические СМИ, сразу привлекла внимание специалистов к проблеме общих закономерностей и специфики функционирования СМК в разных регионах в различные исторические периоды, равно как и к проблеме сравнительного анализа национальных и региональных моделей журналистики.

Концепция политического актора в применении к СМИ и вообще к любой структурной единице, участвующей в политическом процессе, — от государства, партии до индивида — предполагает наличие наблюдаемого действия, имеющего вполне определенную цель. Сами действия и цели могут быть как обдуманными, так и возникать спонтанно. Тем не менее, именно их единство позволяет установить, кем является то действующее лицо, которое заинтересовано в реализации именно этой, а не какой-либо иной цели. Анализ концепций политического процесса и политических коммуникаций позволяет сделать вывод о том, что большинство современных специалистов уже давно отбросили мысль о минимальном воздействии СМИ и постоянно подчеркивают определяющее значение передаваемой ими информации на формирование представлений о политике вообще и политических приоритетов в частности.

Исследование основных свойств телевидения, радио и прессы в качестве активных участников внутренней и международной политики с неизбежностью ведет к постановке следующих вопросов:

• • в каком именно плане структуры СМИ предопределяют причины и характер развития политических процессов или же их следует рассматривать только в качестве «приводных ремней» более мощных политических сил;
• • являются ли СМИ автономными акторами, оказывающими влияние на взгляды, мнения и лозунги партий и отдельных индивидов, или же они являются только выразителями официальных или «неформальных» точек зрения стоящих за ними групп интересов;
• • способствует ли деятельность СМИ в современных, чрезвычайно сложных обществах формированию новых свойств и качеств общественного мнения, могут ли они обеспечить многообразие в информационном поле, создав таким образом рынок идей, о котором мечтают либеральные теоретики, или же речь идет об униформистских тенденциях, превращающих плюрализм мнений лишь в пустую видимость, мишуру, скрывающих стремление правящей элиты манипулировать общественным сознанием, используя возможности современных технологий?

Эти вопросы как бы формулируют определенные концептуальные подходы, в которых гак или иначе отражается негативное или позитивное восприятие СМИ. В свою очередь отсутствие единства, свидетельствующее о различных ценностных ориентациях исследователей, направлений и целых школ, само по себе приводит к следующей констатации: СМИ нс могут быть нейтральными в ценностном плане, степень их объективности во многом зависит от политических предпочтений представляющих их многообразных структур.

Принятие данной констатации в качестве исходной гипотезы влечет за собой постановку вопроса о самих источниках и целях манипуляции, под которой понимается скрытое управление политическим сознанием и поведением людей с целью принудить их действовать (или бездействовать) вопреки собственным интересам. Манипулятивный тип управления основан на систематическом внедрении в массовое сознание социально-политических мифов — иллюзорных идей, утверждающих определенные ценности и нормы и воспринимаемых преимущественно на веру, без рационального, критического осмысления.

Исходные импульсы манипуляций ассоциируются в научной литературе и общественном сознании с действиями правительства, политических партий, групп интересов, криминальных группировок и, наконец, с владельцами отдельных СМИ, которые могут входить или не входить в любую из упомянутых выше структур. Эмпирические социологические исследования уже давно выявили, например, совершенно определенное соответствие редакционных статей в газетах и журналах, телепередач и радиорепортажей (особенно в период выборов) интересам участвующих в избирательных кампаниях политических партий, правительственных чиновников, отдельных влиятельных лидеров и т. д.

Сам факт, что правительственные чиновники часто являются основным источником сведений для журналистов и стремятся контролировать информационные потоки, также всегда считался бесспорным.

Например, в 1973 г. американский политолог Л. Сигал установил, что около половины сообщений и аналитических материалов, регулярно появлявшихся на первой странице таких крупнейших газет, как «Нью-Йорк Таймс» и «Вашингтон Пост», выражали мнение правительства, превращая сами издания в разновидность официозов. В 1992 г. другой американский политолог Д. Хэллин подтвердил статистическую неизменность отношений чиновников с американской прессой, показав на многих примерах проправительственную ориентацию СМИ, проявившуюся, в частности, во время войны в Персидском заливе (1991).

Эти и многие другие случаи и прецеденты на протяжении долгих лет обсуждаются журналистами и учеными в рамках дискуссии вокруг так называемой теории монополии, согласно которой газеты, журналы и телепрограммы — это только орудия правительственной пропаганды, а предоставляемая ими информация — лишь поверхность, под которой лежит более глубокая реальность.

Теория монополии разделяется, конечно, далеко не всеми специалистами. Признавая бесспорность самих фактов зависимости передаваемой СМИ информации от государственной политики, противники этой теории ссылаются на специфику логики сбора новостей: недостаток времени, «узость» доступных источников и т. д., предопределяющих их видимую неполноту, а часто и необъективность.

Другим аргументом, часто приводимым против упомянутой выше теории, является субъективное чувство автономии, которым обладают многие журналисты, работающие даже в проправительственных изданиях.

Концепция четвертой власти, равно как представление о главной функции СМИ — быть «сторожевой собакой общественных интересов», «главным арбитром» в конфликтах государственного аппарата с политическими партиями и гражданами, возникла вследствие самого факта существования многочисленной оппозиционной прессы, а впоследствии — радиои телекомпаний, деятельность которых в демократическом государстве гарантирована законом. В современный период оппозиционными функциями нередко наделяются все СМИ (за исключением откровенных официозов) в силу теоретического постулата о четвертой власти.

Данный постулат имеет сегодня прочное основание в общественном сознании, будучи подкреплен не только философскими и социологическими аргументами, но и самим бесспорным фактом превращения СМИ в промышленно развитых странах в гигантские комплексы, в которых иногда заняты десятки тысяч работников. В последние десятилетия эти комплексы приобрели экономическую самостоятельность и стремятся к наращиванию мощи и политического влияния, добившись совершенно определенной независимости как от государственного контроля, так и от многих рекламодателей.

В итоге в развитых странах экономический и политический факторы оказались, особенно после Второй мировой войны, глубоко взаимосвязанными. В США влияние прессы, ее место в обществе были определены еще в 1791 г. принятием первой поправки к конституции, которая, в частности, запрещала издание любого закона, ограничивающего свободу слова или печати. Используя эту поправку, журналисты фактически уравняли себя с правительственными чиновниками в правах, предпринимая самостоятельные расследования и требуя от государства доступа к информации, недоступной для рядовых граждан. Реализация этих прав стала, однако, практически возможной только с приходом эры телевидения, в течение нескольких десятилетий превратившегося в мощный инструмент воздействия на политическую жизнь.

Можно выделить несколько наиболее важных факторов, благодаря которым именно эта страна превратилась в своеобразный полигон, на котором первоначально прошла успешную проверку модель политического процесса, ориентированного преимущественно на телевидение: 1) относительная слабость политических партий; 2) особая роль телевидения в американской жизни; 3) наличие трех основных телевизионных сетей — АВС (Американская радиовещательная корпорация), CBS (Радиовещательная система Коламбия) и NBC (Национальная радиовещательная корпорация).

Прогрессирующая фрагментация политических партий, утрата местными партийными организациями влияния, усиление враждебности между президентскими структурами и конгрессом США усиливали персональный фактор в американской политике. Кандидаты на выборах в конгресс стремились самостоятельно организовать и провести собственную политическую кампанию, нередко действуя независимо от партийного аппарата.

В этих условиях СМИ становились практически единственной опорой кандидатов, в первую очередь тех, которые были способны изыскивать для своих кампаний крупные финансовые средства. Телевидение оказалось почти идеальным гарантом реализации этих планов. В дальнейшем оно в значительной степени облегчило президентам возможность обращаться непосредственно к публике «через головы» лидеров конгресса, дав будущим кандидатам новый способ привлечения избирателей без обращения к старым партийным окружным лидерам.

Система отношений СМИ и политической власти, возникшая в США после Второй мировой войны, как нельзя более контрастно выявила основные элементы той информационной модели, которую в политической науке принято называть частной, или коммерческой.

США, безусловно, являются страной, где эта модель получила наиболее мощное развитие. Основные телеи радиокомпании, крупнейшие газеты и журналы находятся в руках частных владельцев. Например, к 1970;м гг. центральные каналы телеи радиовещания ABC, CBS и NBC контролировались десятью промышленными и финансовыми корпорациями. В их же распоряжении находились 34 вспомогательные телестанции, 201 система кабельного телевидения, 62 радиостанции, 20 компаний звукозаписи, 59 журналов, включая такие крупнейшие журналы, как «Тайм» и «Ныосуик», 58 газет, включая «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост», «УоллСтрит Джорнэл», «Лос-Анджелес Таймс», 41 издательство и различные кинокомпании, в том числе — «Коламбия Пикчерс» и «Твенти Сенчури Фокс». Крупнейшие банки, такие как «Чейз Манхеттен», «Морган гэрэнти траст», «Ситибэнк» и «Бэнк оф Америка», имели в своем распоряжении ¾ акций главных американских телекомпаний.

В этот же период десять крупнейших газет получали половину доходов от газетного бизнеса во всей стране, пять конгломератов контролировали 95% выпуска пластинок и магнитофонных кассет, восемь голливудских студий получали 89% доходов от кинобизнеса. Три телевизионные сети контролировали 2/3 доходов телевизионных студий США. На книжном рынке доминировали семь крупнейших издательств.

К концу XX в. тенденция к превращению американских СМИ в собственность крупнейших промышленных и финансовых корпораций не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Такого рода эволюция информационных комплексов приводила непредвзято мыслящих специалистов к выводу о том, что политика, проводимая центральными и большей частью местных СМИ, отвечала в первую очередь интересам крупного бизнеса, напрямую установившего над ними контроль или же навязывавшего свою точку зрения через размещение рекламы.

Для большинства стран Западной Европы, где развитие политического процесса осуществлялось на основе сохранения традиций парламентской демократии с ярко выраженной ориентацией больших групп избирателей на мощные политические партии, каждая из которых имела в своем распоряжении партийную прессу, обладавшую влиянием и престижем, ориентация на американскую модель таила немалые угрозы.

Большую роль в стремлении западноевропейских правящих кругов встать на путь поиска новых организационных форм сыграло то важнейшее обстоятельство, что к началу 1990;х гг. Западная Европа постепенно стала утверждаться в новой роли мирового лидера в области развития СМИ. Система передачи международных новостей, собственно, и возникла в Европе в течение XVII—XVIII вв. первоначально в виде зарубежной корреспонденции, присылаемой, например, в лондонские газеты в виде писем корреспондентов, живших в других европейских городах и бравших материал из местных газет. Постепенно появляется обширная корреспондентская сеть, связывавшая ведущие европейские газеты. В настоящее время Европейский союз радиовещания (European Broadcasting Union) является только одним из многочисленных механизмов, объединяющих передачу новостей по всей Европе (включая теперь страны Центральной, Восточной Европы и СНГ) и всему миру.

Первый международный европейский (франко-британский) картель, организовавший передачу новостей, возникнув в 1870 г., до сих пор сохраняет свое влияние. В Германии к числу крупнейших относятся DPA (Немецкое пресс-агентство) и ZDF (Второй канал немецкого телевидения). В последнее время эти корпорации значительно укрепили влияние в Центральной и Восточной Европе. Испанские агентства новостей, например RTVE (Испанское радио и телевидение), имеют прочные корни и в странах Латинской Америки. К концу 1990;х гг. значительно упрочили свое влияние итальянские телеи радиокомпании, например такие, как ANSA (Объединенная национальная ассоциация прессы) и RAI (Итальянское радио и телевидение).

В условиях краха СССР и распада биполярного мира в 1990;е гг. европейский континент становится тем основным фокусом, на который перемещается интерес мировых информационных комплексов. В 1990 г. 944 информационных агентства были представлены в США, 606 — в Брюсселе, 599 — в Великобритании, 562 — в Италии и 558 — во Франции. Из 20 стран, возглавлявших группу лидеров в сфере СМИ, 14 представляли Европу.

В настоящее время нельзя с полной определенностью ответить на вопрос, какие именно причины предопределяют успешную экспансию западноевропейских СМИ — успешное освоение ими новых технологий или же специфический характер их национальной организации. Например, британская компания ITN (Independent TV News — Независимые теленовости) эффективно использовала возможности, открываемые спутниковым телевидением, компания Visnews является ведущей в распространении видеофильмов, компания Reuters была пионером в области компьютеризации международных новостей и т. д.

Процесс интернационализации телеи радиовещания, создание гигантских европейских медиакартелей скрывает в себе потенциальную опасность подчинения национальных структур исключительно коммерческим интересам и утраты тех бесспорных демократических завоеваний, достигнутых во многих странах Западной Европы. Даже если существующее положение вещей и не дает оснований для слишком пессимистических прогнозов, можно констатировать постоянное нарастание противоречий между ориентацией на коммерческий успех и демократическим политическим процессом в этом регионе.

В отличие от американской коммерческой модели в Западной Европе утвердились общественно-правовая (Великобритания, ФРГ, Италия, Швеция) и государственная организация СМИ. До недавнего времени образцом последней была голлистекая Франция.

Установление государственной монополии на телеи радиовещание и контроля над наиболее крупными газетами и журналами при президентах Ш. де Голле и Ж. Помпиду обосновывалось тем теоретическим доводом, что в многопартийной, плюралистической стране свобода печати реально возможна, если только она подконтрольна правительству. Государство в рамках этой философии рассматривалось преимущественно в качестве влиятельного политического арбитра, гарантирующего плюрализм взглядов. Подлинной причиной контроля центральной власти над информационными процессами было стремление ограничить влияние левых сил — социалистов и коммунистов, изменив таким образом баланс в пользу правых партий. В результате журналистская свобода была существенно ограничена. Давление на СМИ правительство пыталось компенсировать практикой льготных тарифов и налогообложения для прессы и информационных агентств, дополняемой прямыми субсидиями из бюджета.

Для общественно-правовой модели, существующей в Великобритании, ФРГ и Италии, прежде всего, характерны самоуправление, юридически оформленная независимость от государства и частных лиц. Финансируются СМИ за счет специального налога с граждан, а контролируются общественными советами, в которые входят представители важнейших общественных групп, организаций и профессий. Гарантами независимости СМИ выступают парламенты.

Формы общественно-правового регулирования, конечно, различны. В Великобритании оно опирается на нормативные юридические акты, восходящие еще ко временам «Славной революции» 1688 г., окончательно утвердившей верховенство парламента. В Швеции принцип свободной прессы был утвержден в конституции 1766 г., а самоуправление и подконтрольность общественным интересам гарантированы специальными организациями — от Совета по делам прессы (1916) до специального должностного лица Press Ombudsman (1969), в обязанности которого входит рассмотрение жалоб граждан на публикации журналистов.

Выделяя «идеальные признаки», свойственные этой модели СМИ, немецкий политолог Г. Траутман дает ей следующую характеристику:

• • свобода от государства — государство не оказывает финансового, кадрового и организационного влияния на телевидение и радио;
• • финансовая независимость — телевидение и радио не получают никаких государственных субсидий, финансирование осуществляется путем абонентной платы и рекламы;
• • участие общественно важных сил в кадровой политике и оформлении программ (в ФРГ в этом принимают участие профсоюзы, церковь, университеты и т. д.);
• • объективность сообщений — отделение фактов от мнений, проверенная информация, наличие противоположных мнений;
• • надпартийность — не должно преобладать ни мнение правительства, ни мнение какой-либо партии или союза.

Следует признать, что общественно-правовая модель в настоящее время является скорее нормативным идеалом, который лишь отчасти представлен в политической практике ряда западноевропейских стран. На самом деле и в Великобритании, и в ФРГ, и в Италии сложилась дуальная система (сосуществование общественного и частного телевидения и радио), внутри которой идет постоянная борьба между тенденциями к полной коммерциализации и контролю со стороны общественных организаций и групп. Существование в ФРГ огромного количества местных каналов кабельного телевидения или же возникновение в Италии информационной империи финансового магната и бывшего премьер-министра С. Берлускони также являются серьезными симптомами размывания идеальной модели.

Одной из наиболее важных причин, способствующих усилению коммерческого начала и, следовательно, американизации европейских массмедиа, является сам стремительный процесс их модернизации, резко увеличивающий стоимость, например, видеопрограмм и трансляции новостей. Перекладывание расходов, связанных с необходимостью постоянно использовать технические новшества, на плечи рядовых граждан чревато серьезными социальными и политическими осложнениями. Повсеместно проявляющийся (как в США, так и в Западной Европе) кризис доверия к СМИ и журналистам не может в связи с этим рассматриваться как случайный. Недоверие возрастает прямо пропорционально росту потребления телеи радиопрограмм и оно напрямую связано с постоянно увеличивающимся недовольством, которое вызвано эффектом вездесущности новостей, с одной стороны, и попытками европейских СМИ выступать в роли четвертой власти — с другой.

Специфическая институциональная функция СМИ выражается и в том, что они не только служат интересам истеблишмента, но и обеспечивают создание информационного пространства, совместимого с современным демократическим процессом. Анализ роли СМИ в качестве гарантов демократии является в настоящее время одним из самых перспективных направлений в современной политологии.

Еще в 1926 г. американский философ Д. Дьюи рассматривал такие новые средства массовой коммуникации, как радио, телефон в совокупности с массовой прессой, в качестве важнейшего средства интеграции плюралистической политики. В опубликованном в 1940 г. эссе американский политолог Б. Фуллер предложил схему электрифицированного голосования с целью интенсификации деятельности демократических институтов. Но только с приходом эры телевидения появились проекты теледемократии, предусматривавшие создание специальной сети, обеспечивающей возможность голосования на дому. Препятствия прямой демократии, как отмечал в 1970 г. другой американский политолог Р. Вольф, являются только техническими, и мы можем поэтому предполагать, что в наши дни планируемого технического прогресса возможно их преодолеть.

С развитием кабельного телевидения и компьютеров появились проекты, авторы которых предлагали преодолевать свойственные современному обществу тенденции к приватизму и партикуляризму путем организации опросов и прямого участия граждан через систему Интернет и электронную почту в обсуждении наиболее злободневных проблем и голосовании. Появилась даже специальная терминология, с помощью которой описывались новые возможности прямой демократии (демократии участия) — «телекоммуникационное пространство», «виртуальное сообщество», «кибернетический полис», «коммуникационная демократия» {networked democracy).

Согласно прогнозам многих ученых обеспечиваемая через компьютеры коммуникация могла бы помочь решению многих проблем современной демократии, связанных с существованием жесткой политической иерархии, и способствовать возрождению такого типа социальных отношений, которые существовали в древнегреческих полисах.

Представление о том, что современная аудиовизуальная техника поможет возродить демократический идеал и вызвать гражданский пафос и демократические чувства, являются чрезвычайно распространенным, порождая у ряда ученых убеждение во всеспасителыюй миссии современных СМИ. Помимо ностальгии по простоте отношений, существовавших в древнегреческих полисах, римской республике или средневековых городах Италии, в этом убеждении подспудно скрывается мысль о том, что граждане в современных демократических обществах уже не в состоянии спасти себя сами, и надежда может быть возложена только на помощь извне, т. е. на технический прогресс. Но ведь создание компьютерных коммуникационных сетей стало вполне закономерным следствием усложнения условий жизни, а не упадка демократических институтов. Кроме того, надежда с помощью компьютеров создать новую версию прямой, «дискурсивной» демократии теоретически постоянно опровергается многочисленными оппонентами, полагающими (и далеко небезосновательно), что посредническая миссия компьютерной техники ведет в противоположном направлении, усиливая манипулятивные возможности капитализма, способствуя созданию нового вида иерархии, «патриархии», а отнюдь не прямой демократии.

Если не впадать в какую-либо разновидность современного луддизма, то можно согласиться с точкой зрения ученых, утверждающих, что новые технологии, будучи составной частью существующего социального порядка, используются, прежде всего, для его поддержки и вряд ли могут стать основой для новых радикальных социальных экспериментов. Мнению теоретиков, считающих, что использование компьютерной техники усиливает интимность социальных и гражданских отношений, их дискурсивпость, а также повышает роль небольших коллективов, открывающих новые возможности интерактивной идентификации интересов, противостоит убежденность других специалистов в том, что «кибердемократия» или «модемная демократия» таит в себе немалую угрозу. В частности, анонимность общения через Интернет, снижая роль межличностной дискуссии, нередко провоцирует «виртуальное насилие», стремление «провести атаку» на безымянного партнера, порождает акты сексуальной агрессии и способствует распространению явления, получившего название «нетикет» (netiquette).

К общению через Интернет особенно склонны подростки преимущественно мужского пола. Исследования общения различных групп, оформивших подписку на Интернет, свидетельствуют о возникновении новых форм неравенства. Например, попытки женщин устанавливать контакты с анонимными пользователями компьютерных сетей часто порождают «эффект отторжения»: их мнение отвергается или просто игнорируется. Участники общения группируются по интересам, игнорируя, как правило, мнения, которые оставляют их равнодушными. Гигантское количество информации, циркулирующее в компьютерных сетях, может вызвать стрессы, порожденные нервной перегрузкой, чувство отчуждения, которое связано с явлением, называемым учеными «информационным шоком». Во всяком случае, Интернет не создает атмосферы «электронной агоры», о которой с таким восторгом пишут ее поклонники.

Мнение противников этой концепции бывает не менее категоричным: создание кибернетического пространства не только не способствует улучшению стандартов современной демократии, но и создает дополнительные преграды демократическим процессам.

Может ли быть принята такая точка зрения? Очевидно, нет. Без информационного и технического обеспечения функционирование современных демократических институтов может быть существенно затруднено. Компьютерные системы могут значительно улучшить качество информации и ресурсную базу, особенно для тех политических партий, которые делают только первые шаги на политической арене. Обеспечение равного доступа к сетям может способствовать закреплению демократических стандартов на уровне межличностного и межгруппового общения. Но для этого сами средства массовой коммуникации должны быть демократически ориентированными. Только тогда контакты через Интернет могут принести дополнительный образовательный и политический эффект.

Таким образом, если посредническая функция компьютеров не обеспечивает с необходимостью гарантии спасения демократии, она не должна также рассматриваться как препятствие для демократической жизни. Как и любые технологии, компьютерные сети включают в себя разнообразнейшие виды социальной практики. Если эти виды стимулируют публичные дискуссии и споры, тогда кибернетическое коммуникационное пространство на самом деле может усиливать демократические чаяния. Компьютеры не могут быть причиной расширения или расцвета демократии, но они могут быть особенно полезны, улучшая наши демократические качества, облегчая открытость политического дискурса и способствуя формированию процессов публичной политики, которая ассоциируется с демократическими институтами.

Для достижения подобного эффекта СМИ, конечно, должны прекратить рассматривать себя в качестве необходимого властного противовеса, четвертой власти и т. д. Подобно тому как нельзя рассматривать политическое действие и информацию о нем как тождественные явления, поскольку они представляют собой определенный вид политического континуума, СМИ не должны считать себя равными основным институтам государства по своим политическим возможностям и властным полномочиям из соображений некоей абстрактной симметрии. В демократическом обществе политическая власть и политический процесс ориентированы на принцип выборности.

К СМИ этот принцип неприменим. Санкционирование их деятельности в общественном сознании и практике находится очень далеко от процедуры выборов. Как показывает опыт, доверие к ним может резко снижаться, если журналисты и владельцы СМИ переходят тот невидимый предел, который разделяет партнерское участие и грубый диктат. Для большинства политиков сильным сдерживающим фактором является страх перед поражением на выборах. В деятельности СМИ такой страх, естественно, отсутствует. Тем выше должны быть этические стандарты, гарантирующие важнейшее место новостей и коммуникационных технологий в современных концепциях и практике массовых демократий.