О монархической власти

Сущность российского законодательства выражалась в доминировании трех моментов: во-первых, утверждении монархической власти; во-вторых, регламентации гражданской службы и, в-третьих, решении крестьянского вопроса.

До Петра I власть царя признавалась сакральной и не подлежала никакой иной легитимации, кроме церковной. Самодержавие, по словам II. А. Флоренского, относилось «к числу понятий не правовых, а вероучительных», входило в область веры, а не выводилось «из вне-религиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу»². Петровский секуляризм привел к изменению статуса монархической власти. Прежний «помазанник Божий» превращался в обычного земного правителя, возвышаемого лишь «волей народа» на основании определенного договора.

Так, во всяком случае, учили западноевропейские юристы XVII — начала XVIII вв. Среди них особенно выделялся С. Пуфендорф, чей трактат «De officio nominis et civis justa legem naturale («О должности человека и гражданина по естественному праву») высоко ценил Петр I. Согласно его теории, любая власть возникает вследствие разумного соглашения людей, добровольно ограничивающих свои права в пользу свет-^[1]

ских или религиозных учреждений. Договорное происхождение имеет и монархия, которая, по мнению Пуфендорфа, не только наиболее полно гармонирует с естественными стремлениями людей, ограждая их от насилия частных лиц и устанавливая равенство в подчинении, но и гарантирует защиту неотъемлемых прав личности, таких как право владения частной собственностью, а также получения образования и продвижения в должности и службе безотносительно к родословию и богатству.

Идеи Пуфендорфа (а равно и ближайших его предшественников — Г. Гроция и Т. Гоббса) оказали сильное влияние на законотворческую деятельность русских правоведов петровского времени. Однако они вносили и свою лепту в толкование прерогатив монархической власти, наделяя ее прежде всего законодательной функцией. Так, Феофан Прокопович в своем трактате «Правда воли монаршей», составленном по поручению Петра I, доказывал, что народ, передавая всю полноту власти монарху, тем самым признает его единственным источником закона. Поэтому он обязан «без прекословия и роптания» исполнять его указы и повеления. Долг же монарха — помнить, что «всякая власть верховная едину своего установления вину конечную имеет всенародную пользу»¹. В противном случае он не монарх, но тиран, деспот.^[2][3]

Неограниченная власть монарха оформляется и закрепляется в узаконениях Петра I. «Толкование» к артикулу 20-му Воинского устава 1716 г. гласило: «Его величество самовластный монарх, который никому на свете в своих делах ответу дать не должен, но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять'⁴.

0 спасительности для России монархии говорилось и в предисловии к Морскому уставу 1720 г., написанном самим Петром I. Характерна параллель, которая проводилась в нем между Иваном Грозным и Владимиром Святославичем. О великом киевском князе сказано: «Владимир Святый наставлен был в богословии, не наставлен показался в политике. И как привидением России от тьмы неверия в познание истинны вечных похвал явился достоин, так российския монархии разделением не малый славы своей урон зделал: понеже превеликий вред народу рускому принес»^[4][5]. Напротив, Иван Грозный «управил сердце… ко уврачеванию вреда Владимером соделанного» и избавил Россию от «смертоносные болезни» удельного «разсечения», соединив обратно «многие немощные и взаим себе вредящие части… в едину монархию». Именно его Петр I считал своим «предшественником и примером»^[6][7].

Монархам, провозглашал «Духовный регламент» 1721 г., «повиноваться сам Бог за совесть повелевает»⁴.

Необходимость самодержавной формы правления обосновывалась и в «Наказе» Екатерины И: «Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно со пространством толь великого государства» (ст. 9). Помимо этого географического фактора в соображение принималась и экономическая сторона дела: «Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и разорительно» (ст. 11). Да и к тому же гораздо проще «повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим» (ст. 12). Главное состоит в том, чтобы монарх, давая законы, не отнимал у людей «естественную их вольность», но направлял «действия их… к получению самого большого ото всех добра» (ст. 13). «Самодержавных правлений намерение и конец, — наставляла Екатерина II, — есть слава граждан, государства и Государя» (ст. 15).

Обсуждался в «Наказе» и вопрос о сущности «добра», доставляемого законами. Оно — в безопасности и равенстве граждан. Равенство же — это когда «все подвержены… тем же законам» (ст. 34). Нарушение данного принципа означало покушение на «общественную и государственную вольность», которая «есть право делать все то, что законы дозволяют» (ст. 38). Соответственно, любые действия, не подкрепленные законами, попадали в разряд преступлений и преследовались властью. Контроль за исполнением законов возлагался на «малые протоки, сиречь правительства» (ст. 20), учреждаемые монархом. Таким образом, «Наказ» превращал граждан в послушных заложников монархической власти, отнимая у них ради мнимого «спокойствия» свободу и инициативу. В этом как нельзя лучше сказалось противоречие между просветительскими идеалами и реальной практикой «блистательного века» Екатерины II.

В дальнейшем развитии русское право неизменно оставалось на позициях монархизма, хотя и смягчало его абсолютистские формы. В качестве примера можно сослаться на Б. И. Чичерина (1828−1904), виднейшего представителя отечественной юридической науки второй половины XIX в. Он признавал, что «самодержавие, которое играет роль воспитателя юных народов, не соответствует уже эпохе их зрелости». На смену ему должно прийти народное самоуправление, т. е. республика. Однако Россия, на его взгляд, еще не готова для такого перехода: самое большее, на что она пока может рассчитывать, это конституционная монархия. «Из двух форм, — писал Чичерин, — в которых воплощается политическая свобода, ограниченная монархия и республика, выбор для нас не может быть сомнителен. Монархическая власть играла такую роль в истории России, что еще в течение столетий она останется высшим символом ее единства, знаменем для народа»^[8].

Эти слова были написаны в 1877 г. Тогда действительно трудно было предположить, что пройдет всего каких-то четыре десятилетия и российская монархия рухнет в акте унизительного николаевского самоотречения 1917 г.

• [1] Корф М. Жизнь графа Сперанского. В 2 тт. Т. 2. СПб. 1861.С. 319. Флоренский II .I. Около Хомякова (Критические заметки). Сергиев Посад. 1916. С. 26.
• [2] 1 Прокопович Феофан. Правда воли монаршей в определении наследника державы своей. М. 1726. С. 27. — Несколько иначе, но тоже вмонархическом дхе решал проблем) 13. Н. Татищев. На его взгляд, форма власти должна определяться каждой «областью» особо, с четомгеографического положения страны, размеров ее владений и состояниянаселения. Поэтом) одних народов может быть демократия. других
• [3] аристократия, у третьих — монархия. Что касается России, то она. обладая огромной территорией и «где народ недовольно) чением просвя-чен и за страх, а нс из благонравия или познания пользы и вреда законхранит», может быть только монархическим государством (См.: Татищев В. И. Разговор двх приятелей о пользе науки и училищах. С. 147.).
• [4] Воинские артикулы Петра I. М., 1950. С. 25.
• [5] *' Законодательство Петра I. С. 233.
• [6]? Там же. С. 234.
• [7] Там же. С. 544.
• [8] Чичерин h Н. Конституционный вопрос в России // Чичерин И. Н. Философия права. СПб., 1998. С. 507, 508.