Девица жорж в вольтеровой «семирамиде»

Вольтер есть самый разительный из трагиков французских; frappez fort plutot que juste!^[1] — говорил он (Лагарпу, если не ошибаюсь). И почти во всех своих трагедиях держался он этого правила: потрясши душу зрителя ударами сильными, он ее порабощал. Корнель удивляет высокостию мыслей и чувств; но удивление, действуя на один только рассудок, именно потому не может оставить глубокого следа на сердце: его продолжительность утомляет. Расин трогает до глубины души; но он постепенно приводит нас к сильному чувству; он наполняет им всю душу, следовательно, действует медленнее; оно глубокое, полное, а потому и не разительное. Вольтер, напротив, достигает до сердца с помощью воображения: покорив нас силою, он почитает позволенным пренебрегать те мелкие подробности и оттенки, которые сильное чувство могли бы сделать глубоким и продолжительным. Из трагедий Расиновых выходишь с живейшею чувствительностию, в расположении меланхолическом; после трагедий Вольте — ровых сердце поражено и воображение пылает.

La verite terrible est du cie! descendue,.

Et du sein des tombeaux la vengeance est venue^[2].

На этих двух стихах, можно сказать, основана вся «Семирамида»; но это основание перед глазами критики. Напрасно стихотворец выводит мщение из гроба и заставляет Небо заботиться об открытии страшной тайны: великий жрец Ороэс знает давно, что Семирамида и Ассур — убийцы Нина; следовательно, все то, для чего разрушены законы природы, спокойствие могилы возмущено и тень оставляет гробовой пепел, могло бы исполнено быть самыми простыми, человеческими средствами: именно с помощью двух понятных слов из уст жреца Ороэса; следовательно, трагик построил воздушный замок: он ужасает нас китайскими тенями. Несмотря, однако, на этот великий недостаток и также несмотря на то, что в «Семирамиде» истинное действие начинается только в конце третьего акта, эта трагедия оставляет на душе зрителя впечатление чрезвычайно сильное. В чем же очарование стихотворца? В слоге его, которым он воспламеняет воображение: мы окружены какою-то страшною таинственностию, и ожидание сверхъестественного производит непроизвольный трепет в сердце; в изображении великого характера; в положениях разительных, ужасных и вместе трогающих душу и, наконец, в великолепии зрелища. После того, когда мы уже узнали, что Семирамида— мать Арзаса, что Нинова тень требует мщения, которому надлежит совершиться во глубине его гроба и от руки Ниниаса, еще не знающего, кто наречен жертвою от Неба, когда Семирамида входит в этот ужасный гроб и когда Ниниас, обманутый Аземою, которая сказывает ему, что Ассур скрывается во гробе Нина, восклицает, обнажив меч:

Grands dieux! tout est done eclairci!

Mon coeur est rassure, la victime est ici!^[3] —.

кто из зрителей не содрогается от ужаса! И какая потом картина!.. Семирамида, бледная, полумертвая, медленно идущая из глубины гроба, при блеске молний, и наконец умирающая на руках своего сына, своего убийцы… Может быть, ни в какой другой трагедии не найдем ничего, что бы поражало и сердце и вместе воображение так сильно, как два последние акта «Семирамиды»; но также и ни в одной трагедии сила воображения не зависит так много от пышности зрелища и соответствования декораций воображению поэта и зрителя: Нинов гроб есть действующее лицо в «Семирамиде»; он должен поражать нас огромностию и величием своей архитектуры:

Се vaste mausolee ой repose Ninus !^[4]

Когда Ниниас входит в него с обнаженным мечом, как мститель, ведомый Небом, тогда и воображение зрителя невольно следует за ним во глубину могильного мрака, где совершается мщение ужасное; но спрашиваем; будет ли воображение обмануто, и, следственно, одна из самых разительных сцен трагедии не потеряет ли свое действие, если этот гроб не иное что, как низкая, испещренная какими-то знаками пирамида, на двух или трех ступенях, с смешными перилами, на которые наброшен лоскут красного сукна; и когда сквозь отворенные двери, ведущие в мрачное подземелье, видишь заднюю кулису и людей, подле нее стоящих? Сцена, в которой Семирамида избирает себе супруга перед народом, жрецами и вельможами Вавилона, есть одна из самых величественных сцен трагедии; но она только насмешит, если за троном вместо многочисленного народа увидим не более десяти воинов и если вельможи Семирамидины будут сидеть на креслах из красного дерева, таких точно, на каких вельможи XIX века сидят в часы отдохновения за бостоном. Также очень много зависит и от того убора, в каком является Нинова тень посреди собрания чиновников и народа: если мы увидим маленькую человеческую фигуру, если на нее вместо гробовой одежды, обширной, влекущейся по земле, будет накинут мешок темного цвета; если этот ужасный, мстительный дух, выходя из гроба, будет с благоразумною осторожностию смотреть под ноги, чтобы не зацепиться за порог, и если, наконец, проговорив несколько слов таким голосом, каким обыкновенные смертные говорят о погоде, сочтет он за нужное оборотиться ко всем спиною, чтобы войти опять в гроб, а не слететь в него стремглав по ступеням, — тогда мы будем иметь удовольствие посмеяться от доброй души в такой сцене, в которой стихотворцу хотелось нас уморить от страха.

Девица Жорж торжествует в «Семирамиде»: природа одарила ее тем величием, которым воображение наше украшает славную царицу Вавилона. Каким разительным взглядом отвечает она Ассуру (в VII сцене II акта), когда он говорит ей:

Quand la terre obeit, que craignez-vous des dicux? *.

Она указывает на гробницу Нина (которого Ассур отравил ядом) и после минутного молчания, во время которого пристально рассматривает она лицо Ассура, произносит:

La cendre dc Ninus repose en cette enceinte Et vous me demandez le sujet de ma crainte?

Vous! **.

Вся великость Семирамиды была в стихе:

Telle est та volonte, constante, irrevocable!***.

* Когда послушна земля, зачем вам бояться богов? (франц.). ** Прах Нина покоится в этой обители, И вы, вы меня спрашиваете, чего я боюсь? (франц.).

*** Такова моя воля, вечная, непререкаемая! (франц.).

Но следующие стихи:

C’est a vous de juger si le Dieu, qui m’accable.

A laisse quelque force a mes sens interdits;

Si vous reconnaissez encor Semiramis^[5],—.

были выражены, если не ошибаюсь, несколько слабо; осЬбенно последний, который надлежало бы отделить от прочих, ударив на слово Semiramis, был, так сказать, потерян между предыдущими и последующими. Превосходные стихи:

Le don de mon empire et de ma liberte.

Est 1'acte le plus grand de mon autorite!^[6]—.

сказаны были с какою-то неприличною в этом месте живостию; их надлежало бы произнести спокойнее, голосом твердым, с величием повелительницы самовластной.

Вообще в «Семирамиде» игра девицы Жорж от начала до конца, кроме некоторых весьма немногих мест, отвечала тому великому характеру, который изобразил нам стихотворец; невозможно было не удивляться ее прелестной наружности, когда она взошла на трон (который, заметим, не весьма достоин был такой Семирамиды) и оперлась с величием царицы на золотой скипетр, врученный ей Отаною; нельзя было не содрогнуться от ужаса, когда она показалась в дверях гроба, окруженная пламенем молнии, бледная, издыхающая, — эта картина была бы несравненна, когда бы Нинов мавзолей имел несколько более сходства с Ниновым мавзолеем.

Но в последних стихах, полных чувства, раздирающих душу, прямо трагических, когда Семирамида, видя простертого у ног ее Ниниаса, прощает ему свою смерть, игра девицы Жорж не во всем соответствовала положению умирающей матери.

Mon fils, n’acheve!

Je te pardonne tout, si, pour grace dernterc,.

Une si chere main ferme au moins ma paupifcre^[7],—.

здесь в звуке ее голоса не было той нежности, того глубокого материнского чувства, которым должна бы наполнена быть душа умирающей Семирамиды; напротив, в нем ощутительна была одна только слабость, происходящая от приближения смерти. Но стихи:

D’unc mere expirante approchez-vous tons deux;

Donnez moi votrc main…*—.

тронули до слез — глаза Семирамиды были уже тусклы; она искала той милой руки, которую хотела еще раз прижать к своему сердцу.

Vivez, regnez heureux:

Cet espoir me console, il mele quelque joie.

Aux horreurs de la mort ой mon ame est en proie,.

Je la sens… elle vient… Songe a Semiramis,.

Ne hais point sa memoire: о mon fils! mon cher fils!..

C’en est fait**.

Все эти стихи были произнесены умирающим голосом, в котором ощутительна была одна только слабость смерти, и (что весьма, как я думаю, здесь неприлично) со слезами. Разлука в минуту смерти не может сопряжена быть с тою горестию, в какую ввергает нас та разлука, после которой мы представляем себе еще несколько продолжительных лет одинокой жизни, лишенной всего, что делало нам ее драгоценною в союзе с милыми существами. По-настоящему для умирающего нет разлуки. и минута смерти есть для него, можно сказать, минута наслаждения, прискорбного потому, что она последняя, но все наслаждения, ибо для него с потерею счастия соединена и потеря жизни; следовательно, она не может страшиться ужасного чувства утраты: он сам исчезает в ту минуту, когда исчезает для него все любезное. Я желал бы найти в последних словах Семирамиды более той любви, с которою сердце матери должно останавливаться в последнюю минуту на милых, покидаемых ею детях; я желал бы, чтобы она, сказав с сердечной нежностию:

Songe a Semiramis,—.

на минуту замолчала, устремила бы тусклые глаза на лицо сына, как будто желая переселить в него угасающую душу свою, и потом прибавила бы нежным, умоляющим голосом:

Ne hais point sa memoire…—.

* К умирающей матери приблизьтесь оба.

Дайте мне вашу руку. (франц.).

** Живите, царствуйте счастливо.

Эта надежда утешает меня, она прибавляет немного радости К ужасам смерти, к которой близка моя душа.

Я чувствую ее… она идет… Думай о Семирамиде.

Не презирай ее памяти; о. мой сын. мой дорогой сын!..

Все кончено (франц).

и наконец с последним излиянием любви: о mon fils! топ cher fils! — тогда бы слова:

C’en est fait,—.

произнесенные вдруг, ослабевшим голосом, разительно изобразили совершенное прекращение жизни.

• [1] Поражайте столь же сильно, как и верно? (франц.).
• [2] Ужасная истина спустилась с неба. И из недр могилы явилось мщение (франц).
• [3] Великие боги' Все открылось! Мое сердце успокоилось, жертва здесь! (франц).
• [4] 44 Это пространный мавзолей, где покоится Нин! (франц.).
• [5] Вам судить, оставил ли гнетущий меня богСколько-нибудь силы моим запретным чувствам, Если вы еще узнаете Семирамиду (франц.).
• [6] Дар моего государства и моей свободы — Самое большое доказательство моего влияния (франц.).
• [7] Мой сын, не кончай! Я прощаю тебе все, если, в знак последней милости. Столь дорогая мне рука закроет мои глаза (франц.).