ЭСХИЛ ОТЕЦ ТРАГЕДИИ (Предмет: Античная литература)

1. Зарождение трагедии до Эсхила

Эсхи́л (525 г. до н. э. 456 г. до н. э.) древнегреческий драматург, отец европейской трагедии.

Его родиной был аттический город Елевсин, славный своими старинными таинствами, учреждёнными, по преданию, самой богиней Деметрой. В этих таинствах, под прозрачным символом возрождения погруженного в землю зерна, проводились глубокомысленные идеи о предстоящем воскресении похороненного в земле человека, о его загробной жизни, о награде добрым и каре для злых. Они дали направление уму молодого Эсхила, заставляя его вдумываться в смысл жизни, в отношение человеческой воли к божеству и к року, в причины и условия нравственного падения и нравственного оправдания [4:6768].

Но если направление творчества Эсхилаи было обусловлено его рождением в Елевсине, то своей ареной он был обязан Афинам; благодаря им он стал не певцом литургических гимнов и кантат, а трагическим поэтом.

В Афинах уже с давних пор существовал культ Диониса, бога не столько вина, сколько того особенного «вакхического» экстаза, с которым греки впервые познакомились при посредстве вина и который поразил их впечатлительный и вдумчивый ум, как второе (после сна) и ещё более явное доказательство обособлнности человеческой души и её способности к выступлению, к «исступлению» (греч. ek-stasis) из рамок индивидуальной, телесной жизни. Вот почему на празднествах Диониса исполнялись с древних пор экстатические поэмы, так называемые дифирамбы, поэмы видений и приподнятых чувств. Их технической особенностью была самостоятельная роль корифея, который в лирическую песнь хора вставлял пассажи эпического характера и размера, так что лирика чередовалась с эпикой, аффекты с видениями, между тем как в силу общего экстатического настроения все исполняющие чувствовали свои души перенесёнными в другие тела и говорили и действовали как герои тех видений, которые занимали их воображение в данную минуту. Таков зародыш трагедии. Его развитие до Эсхила состояло:

во введении обособленного от хора актёра, который являлся то в одной, то в другой роли и вступал в беседу с корифеем, вследствие чего мог возникнуть драматический диалог, наряду с эпическими партиями корифея в первоначальном дифирамбе (его введение приписывалось Феспису, поэту эпохи Писистрата, которого поэтому и считали родоначальником трагедии);

в приобщении к этой примитивной, чисто аттической драме введённой из Пелопоннеса так называемой «сатирической драмы»; это был тот же дифирамб, в котором, однако, хор состоял из козлоподобных лесных демонов, так называемых сатиров, а актёр выступал в роди их отца, пестуна младенцаДиониса, Силена. Это была, таким образом, настоящая «песня козлов», tragôdia (от tragos «козел» и ôdê «песня»); лишь со временем слово tragôdia (лат. tragœdia / трагедия) было перенесено с этой сатирической драмы на исполнявшуюся на той же сцене серьёзную трагедию [2:6973].

2. Первый период творчества Эсхила

Первый юношеский период творчества Эсхила продолжался до 484 г., когда он одержал свою первую победу; трагедии этого периода не сохранились; по-видимому, это было временем медленной выработки Эсхилом своего собственного трагического стиля. В этом отношении заслуживают внимания три момента:

введение

второго актёра в придачу к тому первому, который был введён ещё Фесписом. Отсюда не следует, что Эсхил был изобретателем трагического диалога (возможного и при одном актёре, так как его собеседником мог быть корифей), но несомненн, что это нововведение должно было способствовать развитию действия, так как только оно дало возможность вывести одновременно на сцену двух персонажей из представляемой фабулы. Впрочем, это развитие совершалось очень медленно: в самых ранних из сохранившихся трагедий Эсхила, принадлежащих следующему периоду, роль второго актёра довольно незначительна и целый ряд сцен может быть сыгран при участии одного;

примирение аттического элемента с пелопоннесским (дорическим). Враждовавшие друг с другом драматические формы серьёзная аттическая драма и игривый пелопоннесский сатирикон были обе приняты Эсхилом во введённую им трагическую тетралогию, в состав которой входили три серьёзные драмы (трилогия) и одна сатирическая, в виде заключения; специальное имя этой последней, tragôdia (см. выше), было распространено также и на первые, а затем осталось именно за ними. Иногда вся тетралогия была объединена единством фабулы. Так, в состав фиванской тетралогии входили три трагедии, «Лаий», «Эдип» и «Семь вождей», изображавшие в трёх последовательных ступенях зарождение и расцвет трагической вины, погубившей фиванскую династию Лабдакидов, а в виде заключительной сатирической драмы поэт прибавил пьесу под заглавием «Сфинкс», содержанием которой было избавление Фив Эдипом от свирепствовавшего там чудовища. Иногда только специально трагическая трилогия была объединена единством фабулы, сатирическая же драма стояла особо. Иногда, наконец, и трилогия состоит из трёх обособленных по содержанию трагедий; такова трилогия, к которой принадлежали сохранившиеся нам «Персы»: «Финей», «Персы» и «Главк Потнийский» (средняя исторического, обе крайние мифологического содержания). В этих последних случаях критики предполагали, отличное от материального, идейное единство, но доказать это предположение особенно трудно ввиду того, что дело касается трилогий, от которых до нас в лучшем случае дошло по одной пьесе. Трилогическая композиция Эсхила была очень важным шагом вперёд в развитии трагедии, как драмы: она дала поэту тот простор, в котором он нуждался, чтобы проследить рост и завершение трагической идеи, и этим подготовила сосредоточенную трагедию-драму Софокла, законы которой во всем главном законы нашей трагедии. Примирение аттического и дорического элемента состояло не только в тетралогической композиции. Спор между обоими был в значительной степени музыкальный; Фриних был приверженцем вольной и подражательной ионийской музыки Эсхил ввёл в свою трагедию также и строгие гармонии дорической лирики. Не обладая музыкой, Эсхил (который был творцом не только специально поэтической, но и музыкальной и орхестической части своих трагедий), мы не можем оценить во всем его объёме значение этого нововведения; можно судить о нём только по размеру хорических песен, да и то более или менее гадательно.

внесение в трагедию «Гомера», то есть всего старинного героического эпоса, творцом которого в эпоху Эсхила считался Гомер. В этом эпосе древние сказания эллинов получили свою первую поэтическую отделку. Вторую по времени отделку дала им лирика VI в. до. н. э.: имея своим средоточием Дельфы, она, естественно, видоизменяла старинные мифы, приноравливая их к духу не только дельфийской этики, но и дельфийской политики. Против этого тенденциозного характера дельфийской поэзии восстал ещё Писистрат, первый проводник идеи афинской гегемонии: за неимением своей, афинской поэзии, он противопоставил Дельфам Гомера, об изучении которого в Афинах он много заботился. Эсхил был продолжателем идей Писистрата: вливая гомеровский эпос в свою трагедию и видоизменяя его мифы в духе афинской гражданственности, он эмансипировал свою родину от духовного влияния Дельф.