Природа гениальности. 
Обществознание

Любая жизнь — драма и трагедия. Трагическое одиночество — удел жизни и смерти любого человека, где бы и когда бы он ни жил. И чем острее и глубже переживается эта трагедия, тем более открыт человек к творчеству. Поэтому вряд ли состоятельны концепции, увязывающие творческую гениальность с этническими, политическими, а то и географическими факторами. Иногда, например, связывают гениальность с бескрайними просторами, величием исторической судьбы народа, крайностями политического и духовного радикализма, житейским неблагополучием и неустроенностью, общим дискомфортом быта, нравственной сомнительностью самой личности. На этой почве обычно и вырастают идеи «великого народа» с его «великой исторической миссией».

Сущность и природа гениальности, гак же как и творчества, вообще не вовне, а в сердце души. Источник бытия, свободы и творчества един — столь же един, сколь и вечен, хотя может быть различной силы. У разного времени различные потребности в творческих личностях. Недаром целые эпохи кажутся серыми от «бесцветия» человеческих душ, а то вдруг взрываются фейерверком гениальностей.

Тем не менее творчество и гениальность — категории внеисторические. Известная русская поэтесса Марина Цветаева говорила: «Почвенность, народность, национальность, расовость, классовость — и сама современность, которую творят, — все это только поверхность, первый или седьмой слой кожи, из которой поэт только и делает, что лезет». Или она же, только еще жестче: «Всякий поэт по существу эмигрант… из Бессмертья во время, невозвращенец в свое небо». Творец, художник, гений — всегда маргинал, вываливающийся и выпадающий, если не выдирающийся из «здесь и сейчас». Это Человек, стоящий перед лицом предельных границ человеческого бытия, перед лицом Вечности, Вселенной, Смерти, Свободы, Бога.

Творчество и гениальность не от технического мастерства и даже не от способности воплотить замысел. Эти качества рационалистичны именно в «техническом» плане. В плане технологической рациональности гений вполне может быть злодеем, там он лишь мера умения, эффективности. Овладев умением, не становятся гениями. Это путь пушкинского Сальери: «поверить алгеброй гармонию». Но человеческий разум в этом бессилен. Недаром в западноевропейской культуре тема гения и творчества имеет столь неоднозначный характер (Фауст, Франкенштейн).

Другой путь — гений пушкинского Моцарта. Это путь сопричастности гармоничному целому мира, естественная, если не инстинктивная, связь с природными стихиями, противоположная рассудочному прагматизму. Гений — сын естества и естественности. Он светел и щедр. Он — воплощение добра, гармонии и Абсолюта. Как пушкинский Моцарт: «Гений и злодейство — две вещи несовместные», потому как происходят из разных миров. Несовместимы сами эти миры. Гениальность — не мера и степень. Это качество, которое не имеет количественных градаций, — либо оно есть, либо его нет. «Трещина в бытии проходит через сердце поэта», и он работой своей души, своего разума восстанавливает утраченную гармонию мира или строит новую, открывшуюся ему. И дальше ему остается описать эту гармонию в научных понятиях или записать ее нотами, или выразить в рисунке и красках. Гений космичен, это единство с творящей целостностью мира не может не быть нравственным, противостоящим уничтожению и злодейству.

Жизнь есть творчество, а творчество есть жизнь. Творчество может питаться только от самобытности. Оно не столько творчество культуры, жизнь в искусстве, сколько искусство жизни, «создание» собственного бытия. Как говорится, «не историю надо делать, а биографии, из которых в конечном итоге и складывается история». Единство личностного бытия предстает единством сюжета жизни, а сама личность — творцом, лепящим и чеканящим свою собственную жизнь, вплетающуюся в общую ткань бытия.