Колониальное проникновение англичан в Южную Африку в конце XVIII — начале XIX веков

Введение

Изучение процессов социально-экономической трансформации африканских обществ в колониальный период является одной из важнейших и интереснейших тем в исторической науке. До сих пор еще остается масса нерешенных проблем относительно той роли, которую сыграл европейский колониализм в судьбах зависимых народов, глубины и качества изменений, произошедших в социально-экономической структуре последних. Остается много вопросов относительно характера культурных заимствований покоренных народов у европейцев, насколько глубоко новации проникли вглубь традиционного социума. Без этого невозможно понять сути экономических, социальных, политических и культурных процессов, протекающих в современном африканском обществе.

Колонизация Южной Африки началась в 1652 году, когда на мысе Доброй Надежды была основана крепость голландской Ост-Индской компании, призванная служить перевалочным пунктом на пути в Индию и Юго-Восточную Азию. С этого момента на юге Африки началась история контакта и конфликта двух рас, социально-экономических и культурных систем.

В ходе войн европейских монархий с республиканской Францией голландская колония мыса Доброй Надежды была захвачена в 1795 году Великобританией. Окончательно она здесь утвердилась в 1806 году, когда снова заняла юг Африки, находившийся, согласно Амьенскому миру, в течение трех лет (1803 — 1806) под управлением Батавской республики.

Утверждение на южноафриканском субконтиненте Англии означало начало нового этапа в истории не только Капской колонии, но и изменение в судьбах африканского коренного населения в целом. Британия являлась в тот момент передовой мировой державой. Она обладала наибольшей и самой быстрорастущей экономикой того времени. Южная Африка стала частью крупнейшего политического образования, когда-либо созданного человечеством — Британской империей.

XIX век имел определяющее значение для южноафриканской истории. Английская колониальная система стала по-новому перестраивать традиционные общества, в соответствии с интересами капиталистической экономики и белого населения своих колоний. Африканцы оказались включены в совершенно иной мир, с другими законами жизнедеятельности, иной моралью и структурой. Именно в XIX веке сложились основные модели взаимодействия между европейским и чернокожим населением Южной Африки, определившие развитие субконтинента на протяжении следующего столетия. Следовательно, анализ колониальной политики Великобритании и вызванных ею изменений в традиционном африканском обществе является одним из ключевых условий понимания сути течения исторического процесса в данном регионе.

Предметом исследования настоящей работы является колониальное проникновение англичан в Южную Африку в конце XVIII — начале XIX веков.

Целью данной работы является исследование воздействия колониальной политики Великобритании на социальную, экономическую и духовную сферы жизни традиционных южноафриканских обществ в конце XVIII — первой половине XIX веков.

Для этого необходимо:

* Выявить основные черты развития и социальной организации южноафриканских обществ в доколониальный период;

* Дать общую характеристику колониальной политики Великобритании в XIX веке, выделить ее основные движущие силы, цели и методы;

* Показать основные формы взаимодействия между субъектами колониального контакта, характер инноваций, привносимых европейцами и степень их усвоения коренным населением;

* Определить основные виды реакции африканского социума на распространение капиталистической социально-экономической системы;

Географические рамки настоящей работы составляют границы Капской колонии и Наталя. Эти районы представляют собой области, где прямое воздействие английской колониальной политики на африканские общества можно проследить на протяжении наиболее длительного периода времени. Благодаря сопоставлению археологических данных, сведений, полученных социальными антропологами и этнографами, работавшими на юге Африки во второй половине XIX — первой половине XX веков и сообщений европейских путешественников, миссионеров и колониальных чиновников, описавших африканские народы на момент их первых контактов с европейцами, удалось выявить основные черты развития африканских обществ в доколониальный период.

колониальный великобритания африканский инновация

1. Источники и историография

1.1 Характеристика источников

Важнейшим источником по истории колониальной политики Великобритании в Южной Африке и ее коренного населения являются «Синие книги», содержащие корреспонденцию, которой обменивались губернаторы Капской колонии и Наталя с министерством колоний. В моем распоряжении находилась лишь часть документов, вошедшая в материал «Хрестоматии по новой истории». Ценность данных публикаций не только в том, что в них содержались депеши губернаторов и британских министров. Вместе с ними отправлялись объемные приложения, содержащие постановления колониальной администрации, переписку колониальных чиновников, свидетельства и показания колонистов и миссионеров, послания африканским вождям, ответы и письма последних, адресованные английским властям и другие документы.

Также в хрестоматию была включена часть материалов четырех подобных комиссий, которые я использовал при изучении данной темы. Первая работала в 1836 — 37 годах и рассматривала вопросы, связанные с положением коренного населения в английских колониях, в том числе и в южноафриканских владениях Британии. В 1850 году действовала парламентская комиссия, которая расследовала причины восстания племени коса на восточной границе Капской колонии.

Работа данных комиссий заключалась в опросе свидетелей, сборе документов, по интересовавшим их вопросам, и выработке рекомендаций по управлению африканским населением. Первые две комиссии заседали в Лондоне и поэтому они были несколько ограничены в выборе лиц, сведущих в южноафриканских делах. Однако в их работе приняли участие многие миссионеры, в частности такие известные их представители, как С. Кей и Джон Филип. Последний руководил деятельностью Лондонского миссионерского общества на юге Африки с начала 1820-х годов и являлся ревностным защитником прав коренного населения. В работе данных двух комиссий принимали участие бывшие губернаторы Капской колонии, чиновники из ее администрации, военные и гражданские лица. По их свидетельствам можно составить достаточно ясное представление об основных направлениях английской колониальной политики, ее воздействии на африканцев и настроениях, господствовавших на мысе Доброй Надежды.

Кроме этого в «Хрестоматии по истории Африки» частично приведены записи Джона Барроу, бывшего секретарем Капской колонии после ее захвата англичанами в 1795 году. Он участвовал в выработке британской политики по отношению к коренному населению и, чтобы лучше познакомится с положением дел на местах, совершил путешествие по всей колонии. Он посетил земли племени коса и одним из первых европейцев побывал среди батлапинг, одного из племен тсвана, заселявшего земли к северу от среднего течения реки Оранжевой. Барроу оставил интересные наблюдения, отражавшие состояние коренного населения на данный период времени и его отношения с колонистами.

Важной составляющей источниковой базы данной работы являются опубликованные в этой же хрестоматии письма колониальных деятелей и миссионеров, работавших на юге Африки в исследуемый период.

Таким образом, эти и другие материалы, привлеченные в данном исследовании, позволяют составить достаточно полное представление об английской колониальной политике и ее воздействии на традиционные общества Южной Африки в конце XVIII — начале XX веков.

1.2 Историография

Первые попытки по исследованию и систематизации южноафриканского исторического материала, касающегося положения коренного населения, были предприняты еще в 20 — 30-х годах XX века. Работа велась, главным образом, по линии Коминтерна и связанных с ним учебных и научных учреждений. Выходившие в то время статьи и брошюры нельзя назвать научными работами в полном смысле этого слова. Они носили пропагандистский и информативный характер. Главным предметом рассмотрения являлись национально-освободительная борьба коренного населения юга Африки, классовые противоречия, изобличение английской колониальной политики.

Первые научные труды по истории юга Африки в доколониальный и колониальный период появились уже после Великой Отечественной войны. Здесь следует, прежде всего, назвать работы И. И. Потехина, работавшего еще в 1930;х годах в Коммунистическом университете трудящихся Востока. В 1955 году вышла в свет монография «Формирование национальной общности южноафриканских банту». Им же была написана глава, посвященная Южной Африке, в томе «Народы Африки» фундаментального многотомного труда «Народы мира». Как видно из названий, эти работы имели этнографический характер. Но они ценны для историка тем, что в них содержится большое количество фактического материала. И. И. Потехин уделял много внимания истории южных банту в колониальный период. Наконец, он первым обратился к исследованию традиционного африканского общества на юге Африки. Что особенно важно, И. И. Потехин попытался проследить эволюцию общества южных банту за время английского колониального господства. И хотя некоторые его выводы являются довольно спорными (например, что в начале XIX века южные банту стояли на грани перехода от доклассового общества к классовому и от племенного строя к народности), что во многом являлось следствием догматического применения формационной теории, данная работа сохраняет свое значение как первое исследование в отечественной науке, затрагивающее вопросы эволюции традиционных институтов южноафриканских народов.

К подобному же типу работ можно отнести монографию А. Е. Ерусалимского «Колониальная экспансия капиталистических держав и освободительное движение народов Южной Африки и Китая в XVIII — XIX веках» [4], вышедшую в 1974 году. Недостатком последней работы является то, что она была написана, главным образом, на основе исследований зарубежных авторов.

История Южной Африки в конце XVIII — первой трети XIX веков нашла свое отражение в трудах И. М. Шкляжа. Предметом своих исследований он сделал колониальную политику Великобритании и оппозиционное официальному курсу либеральное движение, существовавшее в Капской колонии в последней трети XIX века. Его основное внимание привлекали наиболее яркие личности, возглавлявшие данное течение в политической и общественной жизни колонии. Одним из немногих историков советского периода он сделал предметом своих исследований миссионерские организации, работавшие на юге Африки. Однако для его работ характерна идеализация целей и методов европейских проповедников. Делая главный упор на оппозиционность Лондонского миссионерского общества, он не замечает того факта, что миссионеры сами готовили почву для продвижения европейской колонизации и являлись ее горячими сторонниками, выступая лишь за корректировку ее методов.

В 1920 — 1930;х годах в исследовании южноафриканской истории произошли качественные сдвиги. В изучении прошлого региона начинают играть ведущую роль профессиональные исследователи, складывается несколько научных школ и направлений. Официальную науку в это время представляют историки умеренно-либерального направления. В 1927 году вышла работа Э. Брукса «История туземной политики в Южной Африке с 1830 года до настоящих дней». Хотя автор выступает критиком националистического африканерского подхода к политике по отношению к чернокожему населению, он не видит пороков английской колониальной системы. Его идеал — политика Т. Шелстоуна, бывшего бессменно министром по делам туземцев Наталя с конца 1840-х по 1875 годы. Он не видит в ней предпосылок складывания общества, основанного на расовой сегрегации, упускает из вида, что действия правительства были направлены на удовлетворение интересов европейских землевладельцев и промышленников.

В изучении данной темы огромную помощь оказал энциклопедический справочник, в который был включен раздел по истории Африки. В нем содержались материалы как по истории Южной Африки до прихода англичан, так и по тому периоду в истории, когда на этой территории была установлена власть английской короны.

В труде Т. Бюттнера «История Африки с древнейших времен» дается описание событий, предшествовавших периоду проникновения европейцев в этом регионе, а так же хорошо описан и сам период проникновения и закрепления здесь европейских колонизаторов и сопртивление их проникновению со стороны местных племен.

Фундаментальная работа Е. В. Тарле «Очерки колониальной политики западноевропейских государств (конец XV — начало XIX в.)» открывает перед нами более общую картину событий, происходивших в Южной Африке, раскрывая перед нами, в полной мере, экономический и военный аспекты этих событий. Подобное раскрытие аспектов данной темы содержится и в книгах «История Африки в XIX — начале XX в» и «Железный век Африки».

Книга Вяткиной Р. Р. «Создание Южно-Африканского Союза» хотя и изучает более поздний период в истории Южной Африки, однако в ней показываются и предпосылки, и события, предшествовавшие изучаемым в ней событиям. Они помогают с большей полнотой ознакомиться и оценить события, изучаемые в данной курсовой.

2. Переход капской колонии под власть англичан За первые одиннадцать лет после Французской Революции «капскими» бурами управляли четыре различные администрации. В 1795 году на смену клеркам Голландской Восточно-Индийской Компании пришли представители британского правительства. После Амьенского мира 1802 года, вместе со скороспелой Батавской Республикой, в колонию вернулось голландское правление. Когда годом позже в Европе вновь вспыхнула война, британское правительство серьезно озаботилось «ключом от Индии», и в 1805 году к Капу отправился английский флот. В тревожное для Старого Света время, когда все внимание европейского континента занимали Аустерлиц и Трафальгарская битва, шестьдесят три британских корабля неприметно взяли курс на Южную Атлантику. После короткой стычки в Блаувберг-Страндских дюнах голландцы уступили силе, и началась вторая британская оккупация Капа. С этого времени бурами управляла череда сменявших друг друга губернаторов и должностных лиц, стандарты и ценности которых слишком отличались от их собственных. Новые хозяева Капа даже не пытались маскировать свое намерение возложить на буров утомительные обязанности содержания британской морской станции, расположенной на пути в Индию. Взаимоотношения англичан и голландцев осложнялись еще и тем, что новые владельцы имели склонность сочувственно и, пожалуй, предвзято выслушивать обвинения в сторону буров вместо того, чтобы сесть и спокойно обсудить хотя бы наиболее обоснованные, жалобы колонистов [7, c. 128].

Мало того. В формировании тенденциозного отношения официальных лиц и британской публики к бурам принимал активное участие сонм христианских миссионеров, полных решимости проповедовать новомодную доктрину братской любви и расового равенства каждому, кто их слушал. С их прибытием буры неожиданно попали под сокрушительный пресс либерализма и негрофилизма, которыми увлекалась британская публика того времени. Деятельность миссионеров, определенно, вызывала острую антипатию африканеров, которые не только пребывали в убеждении касательно своего расового превосходства над готтентотами и банту, но и искренне верили, что само существование белого человека в Африке зависит от подчинения туземных обитателей внутренних районов. Касаясь этого вопроса, нельзя не посочувствовать бурам, поскольку миссионеры в своей подавляющей массе оказались людьми, не имевшими опыта проживания в многорасовом обществе, и свои симпатии целиком адресовали цветным. Многие миссионеры происходили из прослойки ремесленников, обретя свое призвание в годы становления британского евангелизма. Например, Джон Филип, к которому африканеры испытывали особую ненависть, перед тем как вступить в лоно церкви, был заводским рабочим, а Роберт Моффат Куруманский начал жизнь садовником [7, c. 132].

Подобное прошлое неизбежно заужало широту их взгляда на местные проблемы, и эту беду могло компенсировать лишь основательное образование, которого миссионеры, как правило, были лишены. Нельзя отрицать, что цель этих людей была достойной, а их глубокая убежденность в изначальном равенстве людей заслуживает всяческого уважения, но, заняв одностороннюю позицию, миссионеры не желали выражать свое отношение к местным проблемам тактичнее и придерживались в отношении бюргеров излишне жесткого тона. Кроме того, конфликтуя с голландскими колонистами, они имели свободный доступ к уху губернатора Капа, и во многом именно благодаря их нашептыванию британская администрация в 1828 году издала указ об отмене любых законов, проводящих в жизнь дискриминацию по цвету кожи [7, c. 134]. Закон об обязательной паспортизации и «детское ученичество» также были отменены, и трудно не поверить бурам, утверждавшим, что главным результатом нововведений стало возросшее бродяжничество готтентотов и сопутствующая ему кража скота. Еще больше возмущал бюргеров найм готтентотов в качестве солдат для поддержания порядка в Колонии и факт, что слугам-готтентотам разрешалось (а скорее поощрялось) подавать официальные жалобы на несправедливое (по их мнению) обращение со стороны хозяев. В вопросах такого рода готтентоты не раз подстрекались миссионерами [7, c. 135 — 136]. Один из них хвастался, что послужил причиной ареста не менее двадцати белых фермеров под предлогом дурного обращения с цветными слугами. Следует принять во внимание следующее обстоятельство: ответ на подобное обвинение в суде означал, что мужчина должен на несколько дней, а то и недель, оставить на отдаленной ферме без защиты свою жену и детей. Можно понять возмущение одного из фермеров, который, получив вызов в магистрат, находившийся у черта на куличках, простонал: «Мой Бог! И так они обращаются с христианами!» [7, c. 137].

Не все буры мирились с подобным положением дел, и в 1815 году произошел случай, ставший одним из переломных моментов в судьбе африканеров. Фермер Фредерик Безейденхаут игнорировал многократные вызовы подобного рода в Графф Ринет, не желая отвечать на обвинение в плохом обращении, выдвинутое одним из его готтентотов. Через два года солдаты-готтентоты под командованием белого офицера пытались арестовать Безейденхаута, тот оказал сопротивление и был убит. Через несколько дней его брат Йоханнес Безейденхаут, желая отомстить и «изгнать тиранов из страны», поднял восстание, развивашееся довольно вяло и закончившееся стычкой с драгунами у Слагтерс-Нек, в ходе которой сам Безейденхаут был убит, а его товарищи взяты в плен. Пятерых из них приговорили к повешенью. Казнь провели крайне неумело. У четверых приговоренных оборвались веревки, и их повесили лишь со второй попытки. Ужасную сцену, разыгравшуюся у Слагтерс-Нек (переименованного после этого события в Бутчер-Пасс), по приказу, поступившему из Капа, наблюдали все жители округа, и этот кошмар глубоко отпечатался в исторической памяти буров [7, c. 145].

Еще большее недовольство порождала слабость и открытость границы. Здесь белые и черные постоянно оспаривали друг у друга пастбища и охотничьи угодья, служившие неиссякаемым источником конфликтов. Несомненно, виновниками пограничных столкновений являлись обе стороны. Бурские отряды совершали набеги за Фиш-Ривер, на что кхоса отвечали разбойничьими экспедициями, за которыми вновь следовали карательные вылазки буров. Маятник качался то в одну, то в другую сторону, пока, наконец, не устанавливалось кратковременное шаткое равновесие. Но после того, как британцы обосновались на Капе, у официальных лиц сформировалась стойкая тенденция пресекать попытки буров «вернуть христианский скот». Пит Уйс из Эйтенхаге, впоследствии ставший одним из лидеров Великого Трека, выражал не только свое мнение, говоря: «я предпочту скорее жить среди дикарей, где моя жизнь зависит от силы моих рук, чем быть повешенным британской полицией, считающей буров источником всех проблем, а кхоса неизменно безвинными…» [7, c. 150].

Конечно, подобные настроения возникли не в один момент. Уже несколько десятилетий фермеры подвергались всевозможным притеснениям, которые, хотя и выглядели булавочными уколами в сравнении с оставлением Провинции Королевы Аделаиды, тем не менее, внесли свою лепту в общий рост недовольства. В итоге добродушные и богобоязненные буры заговорили о революции и отделении от Британской Империи [7, c. 155].

Признание равенства между белым и цветным никак не укладывалось в голове бура. Позже одна из женщин-африканеров — Анна Элизабет Стинкамп считала освобождение рабов, «ставившее их на одну ступень с христианами», противным Божественным законам и природному различению рас и религий, и спрашивала: «…не должны ли мы уйти, чтобы сохранить в чистоте нашу веру?» [7, c. 161].

Таким образом, в тридцатых годах девятнадцатого века фермеры Восточного Капа то и дело собирались на своих фермах. Они обсуждали отнюдь не виды на урожай, не состояние своих стад, и даже не затянувшуюся засуху. Наиболее животрепещущей темой бесконечных бесед была возможность ухода из-под британского контроля. Нелегкие думы о неизбежности восстания и отделения настолько овладели сознанием буров, что они уже не стеснялись выражать крамольные мысли вслух и все более склонялись к крайним мерам. Обычно следствием долго сдерживаемого раздражения является чрезмерная реакция. И Восточный Кап забурлил. Наиболее горячие головы призывали к вооруженному восстанию, но память о висельнице у Слагтерс-Нек была еще свежа, и большинство буров склонялось к общему исходу за границы Колонии. На западе и востоке открытого пространства было мало, к тому же путь туда преграждали кхоса. Зато на севере, за Оранжевой Рекой, раскинулись девственные земли с отличными пастбищами, к которым британцы, похоже, не проявляли никакого интереса. Малочисленные гриква, обитавшие за рекой, не представляли существенной проблемы, и казалось, этой территорией можно овладеть без особого риска [7, c. 168].

Большая часть земель, на которые планировали мигрировать буры, к 1830 году практически лишилась населения. Основная масса беженцев группировалась вокруг Мошвешве и Мантатиси-Секоньелы, в труднопроходимых дебрях Лесото. Матабеле прочно обосновались в долине Марико, а грозные зулусы правили империей, включавшей большую часть современного Наталя. Их отлично вымуштрованная армия была разделена на отряды по тысяче человек, имевшие собственную униформу, в том числе головной убор из перьев и щит определенных цветов [4, c. 236].

Дебаты об исходе из Колонии будоражили буров в течение всей первой половины тридцатых годов. Поскольку основной вопрос — быть ли треку к этому моменту решили положительно, бюргеры принялись обсуждать конечный пункт переселения. Зоутпансберг или Наталь? Все говорили, но никто не решался двинуться. Первым снялся с места Андрис Хендрик Потгитер, рискнувший всем во имя главной национальной идеи африканеров — жить по собственным правилам. Собрав многочисленных родственников и объединившись с семьями Стейнов, Либенбергов, Крюгеров, Бота и Роббертсов, он приготовился к треку на север [4, c. 240].

Перед выступлением предстояло сделать немало: продать фермы (пусть с убытком), получить деньги и закупить все необходимое для дальней дороги. После многочисленных хлопот запасы пищи и пороха были собраны, вагоны починены и под завязку забиты всевозможным имуществом, отправлены бесчисленные письма друзьям с рассказами о планах и указанием возможных мест встречи. Трек начался самостоятельным движением семейных групп, и только в потенциально опасном районе за Оранжевой Рекой, для обеспечения взаимной защиты, они планировали сойтись в один караван.

Пока шли приготовления к основному Треку, Потгитер отправил две семейные группы проторить путь к Зоутпансбергу. Они должны были найти земли, пригодные для поселения, и ожидать главные силы Потгитера, разыскивая, тем временем, пути к португальским Лоренцо Маркес (на берегу Делагоа-Бей), Инхамбане или Софале. Лидерами первопроходцев — voorste mense Великого Трека, Потгитер избрал своего кузена Йоханнеса Ван Ренсбурга и богатого фермера по имени Лауис Трегардт [7, c. 180].

3. Антибурские мероприятия англичан. Великий трек

3.1 Антибурские мероприятия англичан Вскоре после того как Капская колония стала английским владением, административная власть перешла от голландских органов власти к английским чиновникам. Были созданы колониальные войска, в состав которых входили африканские «вспомогательные» части. Фермеров-буров обложили большими налогами. С 1821 г. начался усиленный приток английских поселенцев. Им в первую очередь администрация предоставляла самые плодородные земли в восточной части колонии. Отсюда они, сломив длившееся десятилетиями сопротивление коса, двинулись к реке Кей. К 1850 г. этот район был присоединен к английской колонии, а затем была завоевана вся территория расселения племен коса [8, c. 92].

Английские власти поддерживали капиталистическую колонизацию соответствующими мероприятиями, в том числе и привлечением туземцев в экономику в качестве рабочей силы. Рабство зачастую продолжало существовать, правда в косвенной форме, в виде принудительных работ или системы отработок. В крупных хозяйствах оно лишь постепенно уступало место существующей по сей день капиталистической эксплуатации африканских сельских рабочих и арендаторов («сквоттер систем»). Эти формы эксплуатации отнюдь не были для африканского населения более гуманными, чем рабский труд и иные формы зависимости на фермах буров. Бурские фермеры считали себя ущемленными в своих экономических и политических правах. Особый протест вызывали у них запрещение рабства, законодательные акты английской администрации относительно привлечения и использования африканских рабочих, превращение бурских ферм в концессии, обесценение голландского риксдалера и другие факторы такого рода [5, c. 108].

К этому времени сказались также последствия примитивных, хищнических методов использования пахотных площадей и пастбищ Капской провинции. Экстенсивное скотоводство и действовавший порядок наследования земли и прежде толкали колонистов к тому, чтобы двигаться дальше в глубь страны и захватывать новые участки. В 1836 г. значительная часть буров снялась с места, чтобы освободиться от нажима английских властей. Начался «великий трек», переселение 5−10 тысяч буров на север.

3.2 Великий Трек

Освоение Южной Африки белым человеком — событие не менее эпохальное, чем завоевание Америки, а подвиги и приключения южноафриканских колонистов — одна из наиболее необычных страниц истории, достойная самого вдумчивого и тщательного изучения. За минувшие полтора столетия о тех временах написано и позабыто много замечательных книг, а само слово вуртреккер — первопроходец исчезло из круга современных понятий так же, как выцвела и потускнела роль белого человека в Южной Африке. История о переселении буров вглубь континента — Великом Треке стоит того, чтобы ее пересказать еще раз, хотя бы потому, что она чрезвычайно насыщена драматическими событиями. К тому же, не зная пршлого, невозможно понять натянутые отношения буров-африканеров с Британской Империей, вылившиеся в несколько англо-бурских войн.

По историческим меркам Великий Трек стал молниеносным прыжком на север, предпринятым белыми поселенцами Капской Колонии в начале викторианской эпохи. Несколько тысяч человек, вооружившись мушкетами и Библией, захватив стада и нагрузив вагоны нехитрым домашним скарбом, отважились бросить вызов двум самым могучим черным империям юга континента. При этом африканские племена представляли собой намного более грозного противника, нежели краснокожие индейцы, мешавшие продвижению американских пионеров к тихоокеанскому побережью.

Основным побудительным мотивом, породившим Великий Трек и определившим его маршрут, стало желание голландских колонистов жить по правилам и традициям, установленным их предками и предшественниками на Капе. Вкратце дело сводилось к следующему: каждый бюргер должен обладать шестью тысячами акров пастбищ (приблизительно 2500 гектаров), правительственный контроль сводится к минимуму, и, самое важное — установленное Господом различие между белыми христианами и цветными язычниками должно неукоснительно соблюдаться.

Когда новая британская администрация, утвердившаяся на Капе после наполеоновских войн, пренебрегла этим основополагающим принципам, голландские обитатели решили покинуть Колонию и искать новое жизненное пространство — lebensraum в глубине Африки.

Большинство историков того времени считали, что целью треккеров являлась колония Наталь (в конце концов доставшаяся Британии), но на самом деле, главным призом, выпавшим на долю африканеров, оказались бесконечные пространства Верхнего Вельда, ставшие колыбелью нового народа, целое столетие игравшего не последнюю роль в мировой политике. К тому же эти необъятные выгоревшие под жарким южным солнцем пустоши, неожиданно для самих обладателей, оказались крышкой сундука, наполненного богатейшими сокровищами мира.

Возможно, эта книга, в основу которой положена замечательная работа Оливера Ренсфорда, поможет читателю понять и сформировать собственную точку зрения на события, происходившие в Южной Африке в далеком, и не таком уж далеком прошлом, и, заодно, получить ответ на вопрос: что такое СВОБОДА, и какую цену следует заплатить, чтобы дорожить ею [8, c. 135].

3.2.1 Треккеры

К концу восемнадцатого столетия в Южной Африке объявились люди, подобных которым Европа не помнила со времен великого переселения народов. Это были трекбуры — наследники белых колонистов, обосновавшихся на мысе Доброй Надежды после 1652 года. В том знаменательном году Голландская Восточно-Индийская Компания организовала на пустынном африканском мысе первую станцию для обслуживания судов, идущих в «Индии» и обратно. Новые обитатели не без проблем, но довольно быстро освоились на Мысе, став неотъемлемой частью южноафриканской действительности. Первые поселенцы были преимущественно голландцами, но вскоре к ним присоединились немцы, а после отмены в 1685 году Нантского Эдикта и возобновления во Франции гонений на протестантов, De Kaap впитал изрядную порцию французских гугенотов. К 1800 году почти 40 000 человек, обитавших в колонии, благодаря бракам настолько перемешались и породнились, что больше напоминали гигантскую семью, живущую в родовом поместье, чем многоязычное сообщество, изыскивавшее скудные средства к существованию в одном из заброшенных уголков земного шара.

Одни колонисты предпочитали побережье, в то время как другие осваивали терассы убегающих ввысь холмов, отделявших белых поселенцев от неизвестной и таинственной континентальной части Африки. Глядя на исчезающие в глубине материка горы, колонисты с трудом верили, что за синими хребтами лежат земли, простирающиеся до Египта и Средиземного моря.

Поселившись на Капе, эти люди стали заложниками не только гигантских расстояний, диких животных и черных племен, таившихся в глубине континента, но и прихотей своих хозяев — «Совета Семнадцати», управлявшего из Амстердама обширнейшими владениями Голландской Восточно-Индийской Компании.

" Семнадцать Великих" обходились со своими «подданными» довольно деспотично. Рядовые белые поселенцы Де Каапа рассматривались лишь в качестве солдат и поставщиков свежих овощей и фруктов с плантаций Компании, снабжавшей свежей провизией проходящие голландские суда. Колонисты не допускались ни на какие ответственные посты. Все без исключения вакансии заполнялись жителями Голландии. По завершении контракта лишь незначительная часть поселенцев могла оплатить обратный проезд в Европу, где после «освобождения» очень немногие из «свободных бюргеров» находили себе достойное место под солнцем [14, c. 54].

В 1657 году, в связи с возникшими проблемами при закупке продовольствия у местных племен готтентотов Совет позволил некоторым поселенцам заняться ведением фермерского хозяйства вдоль речушки Лисбиик (в те времена именовавшейся Амстел), вытекавшей из скалистых расщелин Кристенбоша и впадавшей в Тейбл-Бей близ крохотного поселения Де Каап [14, c. 56].

Но лиха беда начало. С этого момента горстка бюргеров принялась заботливо взращивать хиленький росток будущей свободы. Число фермеров помалу росло, и администрация колонии сочла целесообразным поощрять буров (что на голландском означает «фермер») к разведению скота, тем самым решив проблему снабжения судов Компании свежим мясом. Буры-скотоводы в поисках пастбищ тут же устремились за границы поселения. Компания легко предоставляла права на участок, располагавшийся во внутренних землях, численность скота быстро росла, и Де Каап всегда в избытке снабжался свежим мясом. Занятие скотоводством не требовало значительного капитала. Животные выменивались у готтентотов (обычно за спиртное), а сами буры оказались отличными пастухами. К тому же они всегда могли пополнить семейный бюджет за счет удачной охоты.

Чтобы почувствовать прелесть свободы от мелочной опеки каапской администрации, новоявленным фермарам потребовалось не так уж много времени. Но проникновение во внутренние районы страны сдерживала цепь вздымавшихся, словно гигантские бастионы, горных хребтов — прекрасных на вид, но пугающих своей неприступностью. За ними прятались земли, таившие в себе неведомые опасности, земли, населенные дикими племенами, с непривычным животным и растительным миром. Более доступные пастбища тянулись вдоль побережья, но, продвигаясь по ним, на севере скотоводы вскоре уткнулись в засушливые области, а на востоке в непроходимые лесные массивы [14, c. 60].

Буры быстро сообразили, что проблему новых пастбищ можно решить, лишь найдя проходы в горных грядах. Самые рисковые из них запрягли в огромные вагоны двойные упряжки волов и по долинам и ущельям (клоофам) устремились на штурм неприступных эскарпов. Тяжкий труд увенчался успехом, открыв перед белыми новый мир. Они взобрались на обширное внутреннее плато, которое, хотя и ограничивалось с запада пустыней Намаква, но многообещающе тянулось в северном направлении. Конечно, Малое Кару, как его теперь называют, отличалось скудной растительностью, редкими дождями, и большей частью не представляло особой ценности как пастбище, но кое-где заросли великолепных душистых трав в сочетании с малочисленностью обитателей превращали ее в скотоводческий рай. Редкие крохотные поселки готтентотов и бушменов не стали особой проблемой для белого человека, вторгшегося в эти земли. Представители местных туземных племен имели желтую кожу и разговаривали на занятном щелкающем языке, предполагавшем их общее происхождение. Но в то время как бушмены жили преимущественно охотой и собирательством, готтентоты стояли на более высокой ступени развития, владея большими стадами крупного и мелкого скота. Возможно благодаря лучшему питанию, они отличались более крепким сложением, чем охотники-бушмены.

Буры, поначалу не придававшие особого значения различиям между желтокожими, скоро усвоили, что готтентоты готовы с ними торговать и жить в относительном мире, в то время как бушмены нет. Изначально готтентоты вели кочевой образ жизни, постоянно переходя с места на место в поисках лучших пастбищ. Теперь же они селились вокруг лагерей белых фермеров, меняя свой скот на бусы, ружья, табак и бренди, обретая определенную безопасность в обмен на работу в качестве пастухов и домашней прислуги. Бушмены же не желали входить в контакт с белыми, предпочитая отступать в труднодоступные внутренние районы. Тем не менее, их присутствие ощущалось всегда, и большей частью как недоброжелательное, поскольку смышленый, прыткий бушмен не мог устоять перед искушением слегка пощипать стадо европейца. В целом отношения колонистов с готтентотами носили мирный характер, в то время как бушменам белые объявили войну на истребление [14, c. 64].

Прорыв европейцев во внутренние части южноафриканского субконтинента изменил не только психологию пастухов-голландцев, но и их внешность. Перед этими людьми, как нежданно обретенный величайший дар Господен, простерлась новая родина. Свобода и бескрайние пространства словно сбросили с бывших крестьян вериги духовной и физической закрепощенности. За первопроходцами в новые районы тянулось все больше и больше буров. Условия жизни здесь оказались настолько благоприятными, что юное сообщество колонистов пережило своеобразный популяционный взрыв, сформировав ядро новой нации. По своей обновленной сути буры превратились в таких же свободных кочевников, как бродившие по вельду готтентоты или стада антилоп. Трекинг — вечное движение — стал для них стилем жизни [14, c. 67].

" Вся Африка, — писал в 1699 году губернатор Капа, — не способна в достаточной мере дать пристанище трекбурам" [9, c. 294]. А еще годом позже в своем отчете Совету Семнадцати он с удовлетворением отмечал, что: «Кап обещает прирастать своими собственными людьми, которые, не зная другой родины, не станут отсюда уезжать» [9, c. 295].

К началу восемнадцатого столетия на удаленных фермах жили уже тысячи трекбуров. Некоторые из них каждую зиму мигрировали к побережью, где их скот наслаждался сочной травой. Но большая часть треккеров, решив, что старые пастбища истощились, или, путешествуя по окрестностям, найдя более привлекательные участки, просто уходила вглубь континента. Эти люди редко основательно оседали на земле. Чаще всего домом им служили вагоны, расставленные возле источника воды на «арендованном участке», регистрировавшемся у официальных лиц Компании. Фермы, как правило, имели «удобоуправляемый» для Африки размер в 6000 акров. Разметка производилась доступным и нехитрым способом — бур садился на лошадь и полчаса ехал в каждую сторону от вагона [1, c. 427].

Основным источником средств к существованию для трекбура, несомненно, являлся скот, но, если позволяли условия, и почва отличалась плодородием, он выращивал зерно. Тем не менее, бур не особенно привязывался к одной, раз избранной, ферме. Скорее он ощущал неразрывную связь со стадами, которыми владел, и девственной землей, которую Провидение ему открыло. Трекинг проник в кровь новоявленных викингов, став сутью их натуры. Этот неукротимый дух, который они называли trekgees, непрестанно толкал буров на поиски новых земель. Хозяин мог переехать на новое место, если ему докучали дикие звери, враждебное племя или сборщики налогов, но гораздо чаще он отправлялся в путь, побуждаемый надеждой, что лучшее пастбище лежит где-то за линией горизонта. «Дорогая, мы отправляемся в трек» , — говорил глава семьи своей жене. Без лишних слов паковались нехитрые пожитки, волов запрягали в упряжки, и неуклюжие вагоны, под скрип колес и щелканье бичей, неторопливо плыли по степи, мерно покачиваясь на кочках. Эти микромиграции, или trekkies стали настолько обыденным явлением, что все члены семьи досконально знали свои обязанности. Мужчины ехали впереди, разыскивая удобный путь для вагонов и источники воды для ночного отдыха, дети и слуги вели волов как voorlopers, в то время как женщины наслаждались отдыхом под парусиновым тентом вагона. Каждый день такого перехода на десять-пятнадцать километров отдалял семью от Капштадта [1, c. 477].

Стиль жизни африканера и его характер рождены и взлелеяны землей и духом Южной Африки, бескрайними просторами, на которых хозяйничал бур, мягкими красками и очертаниями вельда, разбросанными тут и там столообразными холмами — копи, цепями дымчато-сизых гор, высящихся на горизонте. Африканер не придавал особого значения комфорту и еще меньше уделял внимания элегантности. Хижины, так называемые hartbees, что он возводил в краткий период оседлой жизни, на время позволяли его семье избавиться от тесноты вагона, но сами по себе были грубыми и непрочными. Обычно подобное убежище имело три комнаты, глинобитный пол, соломенную или тростниковую крышу. Такое строительное сооружение предоставляло кров всей большой семье. Двое или трое мужчин с женами ютились в одном доме, производя на свет кучу детей. Дом обставлялся самой простой мебелью: сиденья и кровати — не более чем деревянные рамы с натянутыми кожаными ремнями — riempies, покрытые грубыми матрасами и туземными накидками — карросами. Стульями на традиционной stoep (веранде) служили черепа быков. Кожа являлась наиболее доступным и универсальным из подручных материалов. Тенты, римы (riem — длинный ремень из сыромятной кожи, заменявший европейскую веревку), обувь и даже одежда изготавливались из этого практичного и наиболее доступного скотоводу продукта. На питание буры также не жаловались. Мясо всегда имелось в изобилии и служило основой большинства блюд, характерных для африканерской кухни, уходившей корнями в голландскую, немецкую и французскую традиции. Особый колорит пище придавало щедрое использование восточных пряностей, заимствованное у завезенных на Кап малайских рабов.

Ланч начинался в одиннадцать часов утра, а ужин в семь вечера, но в промежутке для любого прохожего всегда находилась чашечка кофе, а в случае необходимости и кровать. Хотя британские миссионеры постоянно ворчали, что характер и манеры буров «чересчур просты и приближаются к грубым», даже самые заклятые враги никогда не обвиняли треккеров в недостатке гостеприимства.

Мужчины-африканеры поражали иностранцев своим телосложением. «Буры, — писал один английский путешественник, — живущие на грубой мясной пище, чрезвычайно высоки ростом». Читая записки путешественников и миссионеров того времени, вновь и вновь встречаешь ссылки как на физическую силу и энергию этих бородатых гигантов, так и на достойную сожаления излишнюю тучность их жен.

Во внутренней части Африки большие семьи являлись правилом. Обыкновенно мужчина женился в возрасте 19 лет, а для женщины обычным делом было рождение 14−15 детей. К главе семьи относились почти с библейским почтением, а для сыновей не считалось зазорным после женитьбы оставаться под отцовской крышей.

Нельзя отрицать, что первые африканеры жили в настоящем интеллектуальном болоте, почти полностью изолированные от идей, будораживших Европу в течение всего «Века Разума». Многие треккеры не отличались грамотностью, но было бы ошибкой утверждать, что вопросы образования их не заботили. Конечно, из-за оторванности от мира часть буров не видела смысла обучать своих детей каким-либо иным языкам, кроме собственного разговорного taal, тем не менее, на многих фермах жили meesters из Европы, занимавшиеся обучением подрастающего поколения. Буры не испытывали недостатка в стимулах для умственного развития. Они достигли счастливого согласия с окружающей природой. Вельд был их миром, на каждом шагу демонстрировавшим неспешные чудеса сезонных перемен. Умение приспосабливаться к этим переменам, умение жить на гигантских безлюдных просторах развило и закрепило в поколениях треккеров уверенность в себе и своих силах. Потребность в общении с цивилизацией удовлетворялась ежегодной поездкой на Кап, все остальное давал вельд. По свидетельству современников «…эти фермеры живут без тревог, поскольку у них есть все, в чем они нуждаются, а их сыновья и рабы являются их каменщиками и кузнецами». Жизнь буров обладала покойным внутренним ритмом, реакция на все проблемы была неторопливой, а обсуждения долгими. Они медленно кружили вокруг вопроса, изучая его со всех сторон, но единожды приняв решение, следовали ему с непреклонной твердостью.

Страна, которую буры считали полученной в дар от Господа, как нельзя лучше подходила их характеру. Обычно люди или любят южноафриканский вельд, или избегают его. Треккеры любили вельд по-настоящему, вопреки всем вызовам, которые тот бросал их стойкости, и чувствовали себя счастливыми лишь на его просторах. Сегодня, читая воспоминания путешественников, проникавших во внутренние районы Южной Африки, человек часто завидует жизни этих скотоводов и может понять тоску по прошлому, присущую их потомкам.

Для отдыха и развлечения бур имел лучшую охоту в мире, причем охотничьи угодья начинались сразу за порогом его дома. «Изобилие», «чрезвычайно много», «кишит» и «неизмеримо» — подобные эпитеты, употребляли путешественники, описывая гигантские стада антилоп, бродившие по вельду два столетия тому. Кроме антилоп в качестве объекта охоты всегда имелись слоны, жирафы, страусы, а для любителей особо острых ощущений — львы и леопарды. Постепенно африканеры становились неплохими стрелками, а поскольку зачастую возможность пополнить боеприпасы возникала раз в году, им невольно приходилось думать об эффективности каждого выстрела. Из прочих бесхитростных удовольствий, доступных обитателям пограничья, когда они время от времени встречались со своими соседями на nagmaal (причастиях) или иных религиозных службах, можно упомянуть музыку, танцы, спортивные забавы, карты и обычную соседскую болтовню.

Но даже самая благополучная жизнь не может состоять из сплошных развлечений. Фермеры вели постоянную войну то с засухой, губившей пастбища, то с туземцами, пытавшимися угнать скот. Для разборок с последними треккеры время от времени собирали отряды добровольцев, получившие название commando. Эти отряды представляли собой своего рода легкую кавалерию, отлично приспособленную к действиям на обширных открытых пространствах. Коммандос (так называли себя члены коммандо) без проблем проводили вне дома, под открытым небом, по нескольку недель. В бою бур полагался лишь на свою лошадь и длинное как пика кремневое ружье — snaphaan, а единственным приемлемым стилем боя считал следующий: он направлял свою отлично выезженную лошадь прямо на врага, не спешиваясь стрелял в противника, затем быстро отъезжал для перезарядки ружья и вновь повторял атаку. Этот тактический прием, давно известный в Европе, зародился в вельде сам собой, имея в основе здравый смысл и представление о ценности жизни каждого соплеменника. Во всем цикле наиболее сложной процедурой выглядит перезарядка ружья. Буру требовалось отсыпать нужное количество пороха из пороховницы в ствол своего снапхаана, затолкнуть шомполом пыж, заложить свинцовую пулю размером с перепелиное яйцо, забить следующий пыж, удерживающий пулю, насыпать порох на полку, взвести ударный механизм и только после этого выстрелить. Невероятно, но коммандос, выполняя все эти процедуры на скаку, умудрялись производить пару выстрелов в минуту. Копья готтентотов и отравленные стрелы бушменов немного стоили в бою против таких грозных стрелков, конечно, если коммандос не оказывались настолько глупы или неосторожны, чтобы ввязаться в рукопашный бой. Дисциплина в коммандо была чрезвычайно слабой, если о ней можно говорить вообще. Более того, отсутствовал даже намек на субординацию, характерную для профессиональной армии. «У них есть командант отряда, — объясняет французский путешественник, — но за ним не признается право наказания, и коммандос подчиняются ему лишь в той степени, в какой полагают полученную команду адекватной ситуации». Африканеры приучали своих слуг сражаться радом с ними, и в случае необходимости могли выставить в поле довольно значительные силы.

В 1774 году упоминалось об «общем коммандо», насчитывавшем около сотни «христиан» и «полторы сотни полукровок и готтентотов», отправившихся в экспедицию против бушменов. Они убили около пятисот и взяли в плен двести пятьдесят человек, которым было суждено стать «слугами-подмастерьями» у фермеров.

Африканер, прежде всего, — глубоко религиозный человек. Рожденный кальвинистом, он следовал суровому, но практичному вероисповеданию, основанному на Ветхом Завете (книги «Исход» и «Иисус Навин» пользовались особой популярностью). Он скорее идентифицировал себя с «детьми израилевыми», получившими Землю Обетованную, чем проникался духом Нового Завета. Бур верил, что Библия — единственный достойный посредник между ним и Богом, и не испытывал нужду в других посредниках. Авторитет африканерской церкви опирался на собрание верующих, а не на священника и, как следствие, буры не видели ничего крамольного в критике проповедника, проводящего богослужение (и еще менее почитали исполнительных лиц Компании, пытавшихся установить над ними светский контроль). В то же время это замкнутое сообщество придавало громадное значение регулярному и должному отправлению всех религиозных обрядов и отмечанию религиозных праздников.

Для борьбы с невзгодами и опасностями, подстерегавшими трекбуров в неведомых диких местах, требовалась незаурядная решительность и смелось. Быстрота, с какой эти потомки горожан, веками обитавших в европейской сутолоке, приспособились к жизни на бескрайних просторах, достойна, по меньшей мере, удивления. А уверенность в превосходстве белого человека над туземцами дополнительно способствовала развитию африканерского индивидуализма. Нельзя сказать, что треккеры были излишне воинственны. Просто они почти перестали воспринимать «рациональные» аргументы. Вдобавок у них выработалось с трудом скрываемое неприятие всех форм административного диктата. В свете последнего, общее направление хаотичных миграций, уводящих буров все дальше и дальше от должностных лиц Компании, перестает казаться таким уж случайным. Неспешное продвижение треккеров сквозь африканские пустоши происходило с неотвратимостью прилива, при этом каждую отдельную партию можно уподобить очередной волне, набегающей на новый пласт неосвоенных земель. Этих людей не вдохновлял взрыв чьей-либо амбициозной воли, соблазн присвоить богатства завоеванной страны или тяга к вновь открытому золоту. Миграция стала подсознательным коллективным поиском свободы, замешанным на потребности в уединении, неприятии власти и постоянным вопросом: насколько хорош вельд, скрывающийся за следующей линией холмов? Процесс продолжался год за годом, десятилетие за десятилетием весь семнадцатый и восемнадцатый век. В общем плане движение происходило двумя главными потоками. Один вначале устремился вдоль Атлантического побережья на север, а затем, когда местность стала слишком засушливой, повернул на восток вдоль южной окраины Большого Кару. Второй, более полноводный, подобно волнам Индийского Океана, блестевшим по правую руку, тек навстречу Солнцу, пока дремучие леса на берегах Брак-Ривер не отклонили его (частично через Малое Кару вдоль Лангеклооф к Гамтоос-Ривер, а частично меж складками Лангебергена и Звартбергена) вглубь континента, где он выплеснулся на прекрасные пастбища верховий Сандейс-Ривер. Здесь оба потока вновь слились в один и, смешавшись, устремились к Оранжевой Реке [1, c. 48 — 53].

Продвижение было хотя и медленным, но безостановочным. К 1745 буры заселили западный берег Гамтоос-Ривер. В 1760 Якобус Кутзее в поисках слоновой кости переправился через Оранжевую Реку, а чуть позже за ним последовали фермеры, осевшие на берегах Оранжевой или обосновавшиеся на Зееку-Ривер (в 1798 году эта река была официально признана границей Капской Колонии, и губернатор Ван Плеттенберг поставил здесь маркер). К 1770 году небольшая группа фермеров жила в районе Сневбергена, который подобно Стромбергу представлял собой один из уступов гигантского внутреннего плато.