Изменяют ли институты права общество к лучшему?

Здравый смысл подсказывает, что законы позволяют изменять и делать общество лучше. Иначе зачем они тогда нужны? Тем не менее попробуем разобраться, так ли это на самом деле.

Исследовательскую проблему этой части работы формулируем в виде вопроса о возможности посредством формальных правовых новаций задавать обществу новую траекторию его существования и изменения, производить перемены на уровне повседневного поведения и ментальности людей.

• «Случай первый — США», многократно воспроизводимый в разных американских источниках в качестве демонстрации того, что посредством юридических институтов можно изменить сложившиеся в обществе взгляды, социальные установки, стандарты поведения. Верховный суд США в 1954 г. провозгласил, что обучение белых и чернокожих детей в «разных, но равных» школах по определению является «неравным». Было признано, что сегрегация в системе образования неприемлема; поэтому необходимо провести десегрегацию американской системы образования, которая должна стать «интегрированной» для детей любой расы.

Чтобы оценить значение этого решения, надо иметь в виду, что в первой половине 1940;х гг. не более трети взрослых белых американцев поддерживали идею десегрегации школ. Фактически Верховный суд Соединенных Штатов сделал вызов взглядам и устоям жизни значительной части населения американского общества. Что произошло дальше, хорошо известно. В 1956 г. число белых американцев, признававших необходимость десегрегации системы образования, составило почти половину — 49%, в 1970 г. достигло отметки 75%, а к 1980;м гг. проблема практически себя исчерпала, перевалив за 90% порог^[1]; в итоге в Америке признание школы, построенной по принципу сегрегации, стало неполиткорректным.

Можно ли рассматривать эту американскую историю в качестве убедительного доказательства, что правовой акт, принятый Верховным судом США, осуждающий школьную сегрегацию, стал точкой отсчета, изменившей умонастроения многих американских граждан по этой проблеме, а также явился важной стороной преодоления расовой проблемы в Соединенных Штатах Америки. Да, можно.

Но чтобы точнее осознать результаты этого успешного «социального эксперимента», сделаем три важных ремарки. Первая ремарка. Рассматриваемое решение американского Верховного суда достигло своей цели в течение относительно длительного периода времени, нескольких десятилетий. Умонастроения и порядок жизни американцев, конечно, не изменились на следующий день после принятия юридического акта. Пожалуй, здесь будет правильно говорить об изменении взгляда граждан Америки на расовую проблему в системе школьного образования в поколенческом разрезе. Американцы 1980;х — это все-таки несколько иные в социокультурном отношении люди, чем американцы 1940;х и 1950;х гг. Таким образом, для корректного объяснения разбираемого примера надо обязательно обращать внимание на временной фактор. Вторая ремарка. Важным аспектом реализации любого закона является его администрирование. Принятому решению Верховного суда США многие американцы не симпатизировали, но это закон, а закон надо исполнять. Что и было сделано американской государственно-административной машиной. Итак, неизбежность реализации положений закона имеет принципиальное значение для уяснения роли формальных юридических предписаний в системе социальных отношений. Наконец, третья, наиболее важная ремарка. Если внимательно приглядеться к рассматриваемому примеру, то нельзя не заметить один нюанс. Вообще-то решение американского Верховного суда не было связано с принуждением американцев принять некие ценности и правила, которые были бы не свойственны ценностной системе американского общества. По существу, Верховный суд США лишь потребовал от американцев следовать ценностям, провозглашенным Конституцией страны, букве и духу которой диссонируют расовые предрассудки. Американский Верховный суд не является создателем ценностей свободы и равенства, они, по убеждению американцев, суть Америки. А если это так, то сегрегации в американской школе быть не должно, эго и было подтверждено решением Верховного суда США. Подытоживая обсуждение этой ремарки, отметим, что надо отличать ситуацию принятия новых ценностей от требования следовать признанным ценностям.

• «Случай второй — Италия», суть которого можно представить утверждением американского социолога У. Самнера, что нормы государственные не могут изменить нормы обыденные. Италия как всякая современная страна обладает единым правовым пространством, но системы социальных норм, правил Северной и Южной Италии отчетливо различаются. Культурные, экономические, социоправовые различия, разделяющие эти две Италии, являющиеся частями одного и того же государства в течение уже более 150 лет, не исчезают. Предположение, что в обозримом будущем эта ситуация может как-то измениться, пока ни на чем не основано. Стойкость многих неформальных правил Южной Италии остается непоколебимой, невзирая на существование официальной правовой системы Итальянской республики.

Этот «итальянский случай» позволяет сделать следующие обобщения: 1) определенные историко-культурные особенности социальных общностей, народов могут серьезно блокировать действие легальных правовых установлений, правил; 2) в обществе под «покровом» официальной правовой системы возможно существование нескольких различных легитимных социоправовых культурных стандартов; 3) с точки зрения спроса и предложения на право рассматриваемая ситуация может быть пояснена таким образом, что итальянское государство ориентировано на обеспечение предложения права на всей территории Италии, но надлежащий спрос на право на юге этой страны до сих пор не сформировался; 4) кто-то, возможно, сочтет риторическим вопрос о том, какая нормативная система — итальянского Севера или Юга — лучше. Однако индустрия, инновации, финансовый, а также развитый человеческий и социальный капитал, университеты — это Север, но никак не Юг. Это подтверждает правило, что современную экономику и общество невозможно создать в неадекватных им правовых рамках.

Как бы там ни было, но правовая система — один из фундаментов современного общества, которое, по К. Попперу, является открытым и абстрактным^[2]. Абстрактное общество — это общество безличных (формальных) отношений, с правовой системой формального типа, фундаментально заточенной на признание прав человека, формального равенства, формальной свободы, формальных судебных процедур.

Правовой формализм необходим современному обществу. Так, например, для рыночных отношений требуется доверие, потому что рыночная система это система обмена, контрактов и договоров между людьми, контрагентами. Если надо заключать какие-то сделки, брать на себя обязательства и нести ответственность, то надо доверять своему контрагенту, иначе развитие бизнеса невозможно. Но всегда существуют риски неисполнения или ненадлежащего исполнения заключенных договоров, контрактов. Дилемма доверия и рисков не имеет разумного и прагматичного решения, если в обществе, государстве отсутствует современная правовая система. Обеспечить в современных общественных условиях развитие человеческого капитала, рост знании, наращивание социального капитала, инновационное развитие, расширение круга партнеров, накопление и преумножение богатства без действующей надлежащим образом системы права не представляется возможным^[3].

• «Случай третий — Япония» показывает новые грани соотношения формальных юридических рамок и неформальных институций. До начала второй половины XIX в. Япония практически не имела связей с внешним миром, но уже в 1860-е гг. ею были заключены различные международные договоры, в частности, с США, Англией, Нидерландами, Россией. Сношение с внешним миром подвигло Японию к инкорпорации западного законодательства. В 1882 г. вступили в силу уголовный и уголовно-процессуальный кодексы, составленные по французскому стандарту, в 1899 г. — гражданский, а в 1900 г. — торговый кодексы, воспроизводившие немецкие аналоги. Судебная система и гражданский процесс тоже были созданы по германскому образцу. Наконец, в 1899 г. была принята японская Конституция, напоминавшая прусскую, по которой Япония объявлялась конституционной монархией, хотя, по сути, ключевые властные полномочия оставались в руках императора. После Второй мировой войны Япония подверглась влиянию англо-американской правовой системы. Это акционерное и финансовое законодательство, законодательство о ценных бумагах, биржах и многое другое.

Сегодня Япония — одна из развитых стран мира — интегрированная в западное правовое пространство. Япония является страной Запада, но Япония — это не США, не Англия, не Германия. Япония остается Японией. Японцам удалось добиться удивительного достижения, преобразовать свою страну, стать обществом западного типа и при этом остаться собой — японцами. Оказалось, что можно осуществить модернизацию, не теряя национальной идентичности.

Фундаментальное единство правовой системы современной Японии с юридическими системами других стран Запада не означает тождества японской правовой культуры с правовой культурой других западных стран. Формально японская система права построена, но западным лекалам, но в социокультурном плане отличается от своих свро-амсриканских образцов. Несмотря на японскую современность, остается освященное конфуцианской традицией отрицательное отношение японцев к разрешению споров публичным порядком в государственных судах. Это приводит к тому, что граждане не имеют неодолимого желания реализовывать свои права в процессе судебного разбирательства. Значительную роль продолжают играть формы примирительного посредничества и взаимного улаживания споров сторонами. Даже в тех случаях, когда решение спора путем личной договоренности или посредничества близких и доверенных лиц затруднительно, обращение в суд рассматривается как крайнее средство. Это происходит потому, что, по мнению японцев, судья не может и не должен при принятии решения учитывать различные важные с их точки зрения детали — размер, сроки существования предприятий и репутацию участвующих в деле сторон, продолжительность и характер взаимных деловых и личных связей и множество других. Судья применяет массу абстрактных норм закона и во многих случаях принимает решение по принципу «все или ничего», наделяя одну сторону правами, и лишая другую. Для японцев это грубая процедура. Для них гораздо лучше достичь компромисса, который, по крайней мере, не приведет к потере лица сторон-оппонентов, не позволит им попасть в неловкое положение в связи с возможной публичной оглаской обстоятельств дела^[4].

«Японский случай» позволяет сформулировать ряд положений: 1) традиционная правовая культура может быть определенным образом сосуществовать с инокультурными формальными правовыми институциями. В «японском случае» обе эти системы правил, не отвергая друг друга, сосуществуют по принципу дополнительности. Но это не то же самое, что можно было бы назвать комплементарностью систем правил; 2) когда традиционная и современная правовые системы существуют в общем для них социальном пространстве, важно, чтобы у этого общества не исчезали шансы на обновленное будущее, чтобы традиционная правовая культура не дезавуировала действие современных правовых институтов. В Японии это получилось; 3) почему все-таки Западная правовая модель в Японии утвердилась? С одной стороны, ясно, что после Второй мировой войны Япония находилась под определенным американским контролем, но надо понимать, что предпочтение в пользу западной модели права — это выбор самих японцев, ведь проникновение западного права в стране Восходящего Солнца началось в XIX в. С другой стороны, по-видимому, социальный прогресс и экономическое чудо, развернувшиеся в Японии в 1950;х гг., доказали жителям этой страны правильность сделанного ими, в том числе юридико-правового, выбора. Кто же будет отказываться от растущего богатства?

• «Случай четвертый — Королевство Нидерланды» позволяет выделить дополнительные грани в анализе рассматриваемой проблемы. Голландия — это страна, в которой легализованы легкие наркотики, однополые браки, проституция, эвтаназия. В 2012 г. эвтаназия в этой стране стала возможна не только в медицинских учреждениях, но и на дому. От всего этого у некоторых людей складывается впечатление, что этот мир сошел с ума; наркотики, однополые браки, проституцию и эвтаназию надо не узаконивать, а запрещать, они являются социально неприемлемыми явлениями, их следует осуждать в морально-этическом плане, а также, борясь со всем этим социальным злом, применять административное и уголовное законодательство.

Рассматривая «голландский случай», отметим следующее: 1) Нидерланды и не только эта страна продемонстрировали новый юридико-правовой подход в отношении ряда социальных проблем, многими воспринимаемых социально непозволительными. Его суть в том, что правовые инструменты применяются не для запрета осуждаемых общественностью проявлений социальной жизни, а для их переформатирования в социально приемлемые, посредством их легализации, введения в правовое поле, придания им официального правового статуса; 2) для того чтобы на деле решиться использовать эти правовые технологии, требуются как минимум два условия: а) нужно быть твердо уверенным в том, что правовая система способна контролировать исполнение принятых юридических норм, правил. В противном случае, например, произойдет легализация наркобизнеса; б) в обществе должен быть достигнут определенный консенсус в отношении желательности и возможности легализации различных социально-проблемных явлений.

• «Случай пятый — „стеклянный колпак Броделя“». Термин «стеклянный колпак», сформулированный французским историком Фернаном Броделем, приобрел широкое использование благодаря работам известного современного перуанского экономиста Э. де Сото. Он означает, что во многих незападных странах существует ситуация неравного доступа различных социальных групп к легальной правовой системе, когда принцип равенства всех перед законом и судом действует в избирательном режиме. Одни в обществе словно бы находятся внутри правового колпака и могут использовать право, правовые инструменты для реализации своих жизненных планов и интересов, а другие нет. Действие правового колпака на них не распространяется или ограничено, а издержки пользования правом чрезмерно высоки^[5]. Наличие «колпаков Броделя» в правовом пространстве общества, в частности, приводит к складыванию отношений клиентилизма, образованию сетей внелегальных социальных связей, неформальной, нелегальной экономической деятельности.

Феномен «стеклянного колпака Броделя» позволяет сделать различные выводы. Ограничимся тремя: 1) факт наличия «колпака Броделя» в системе социальных связей показывает, что в данном обществе нарушены права определенных групп людей, они подвергаются дискриминации, но признаку неравного доступа к праву, что значительно уменьшает их шансы на успех; 2) коварство броделевского колпака состоит в том, что на официальном уровне он не существует, в современных государствах нет конституций, в которых бы права и свободы человека и гражданина рассматривались бы привилегией отдельных общественных групп. Поэтому «колпак Броделя» именуется стеклянным, так как с формальной точки зрения все вроде бы вполне прозрачно, и никакого колпака быть не должно. Как с этим колпаком бороться юридически? Абсурдно принимать некий документ, который, например, подтверждал бы действительность положений Конституции, тех или иных правовых актов.

Проблема включения в правовое поле тех, кто был ограничен или исключен из сферы действия права, как показал Э. де Сото и его коллеги, имеет свое решение, проведя многочисленные исследования в разных странах мира, в зависимости от обстоятельств, они сумели разработать предложения по преодолению «колпака Броделя». Один из ключей, позволяющий разомкнуть замок броделевского колпака, заложен, отмечает перуанский экономист, в том, что только соответствие с опытом, с тем, как люди организуют свою повседневную жизнь, делает закон жизнеспособным, чтобы сохранить это качество, закон не должен противоречить реальной жизни общества^[6]; 3) «колпак Броделя» ни для одного государства не является окончательным приговором о невозможности достижения и обеспечения верховенства права. Так, США еще каких-нибудь полтора-два века тому назад не были нынешней современной страной Закона. Соединенные Штаты тоже были вынуждены преодолевать проблему внелегальности и неработающих законов. Америке удалось отыскать и пройти свой путь к праву. США и другие государства Запада — это не исключение из правила, наоборот, они образовали правило, что правопорядок и верховенство закона необходимы и возможны.

• «Случай шестой — из истории Англии и Испании»^[7]. В начале XVI в. Англия и Испания развивались по-разному^[8]. Кризис государственных финансов — во многом следствие военных кампаний, в первую очередь Столетней войны (1337—1453), впервые описанный Й. Шумпетером, заставил правителей этих государств пойти на сделку с подданными. В обоих государствах в обмен на денежные поступления в пользу короны начали создаваться определенные формы представительства части населения (парламент в Англии и кортесы в Испании). Однако в этих странах выстроились разные институциональные системы. Непохожесть в институтах оказалась критически важной. Через 100 лет в XVII столетии Испания выбыла из числа самых могущественных держав в западном мире и превратилась во второразрядное государство.

В Англии парламент не просто обеспечил начало создания представительной системы правления и ограничил возможности получения короной политической ренты (rent seeking behavior), но дело еще в том, что триумф парламента ознаменовал надежную защиту прав собственности и формирование эффективной и беспристрастной судебной системы. В испанской же общественной системе господствовала сильная рука короля и правительственной бюрократии. Все проявления экономической, политической, общественной жизни контролировались в интересах короны, стремящейся к созданию самой мощной империи со времен античного Рима.

Расходящиеся линии развития между Англией и Испанией так и не сблизились. В первом случае сложилась такая институциональная система, которая благоприятствует сложному неперсонифицированному обмену, необходимому для политической стабильности и реализации потенциальных экономических выгод от применения технологий. Во втором случае политический, экономический, социальный обмен определяется в основном персонифицированными отношениями.

Таким образом, институциональная система, сформировавшаяся в Англии, привела к тому, что эта страна к XIX в. стала первой страной мира, что нельзя сказать об Испании. В чем дело? Это произошло непреднамеренно. «Не было заговора, не было особо разумных решений, просто при распределении прав между королем и парламентом так сложились силы и размены, что вопрос о налогах в Англии попал в руки парламента, а в Испании — в руки короля. Видимо ни один англичанин в XVI и даже в XVII в. не осознавал, что, передавая вопрос о налогах в руки парламента, он получает великое будущее страны через два века. Дальше возникла цепочка последствий: сокровища, полученные Испанией из колоний, лучше было немедленно тратить, потому что королям всегда не хватает денег — они ведут войны. И согласия налогоплательщика не требуется. В Англии же возникли условия для накопления»^[9].

Эта англо-испанская история позволяет сформулировать следующие положения: 1) просчитать, предвидеть все возможные последствия юридико-институциональных новаций бывает весьма затруднительно; 2) может сложиться ситуация, когда неудачные, ошибочные решения, принятые в прошлом, будет крайне сложно преодолеть в будущем даже в случае понимания их бесперспективности и неприемлемости^[10].

• «Случай седьмой — Силиконовая долина». Постиндустриализм вскрыл новые моменты в социальном значении неформальных правил. Сети неформальных отношений нередко по умолчанию ассоциируются с непотизмом, фаворитизмом, нетерпимостью к другим, кумовством, землячеством, непрозрачными договоренностями. Напротив отношения, ассоциируемые с современной жизнью — договорные, контрактные, власть закона, конституционализм, принцип разделения властей, независимый суд рассматриваются формальными, такими институтами, которые преодолевают недостатки неформальных отношений. Поэтому Макс Вебер и другие исследователи современности доказывали, что существо мира современности заключается в замене непрозрачных неформальных отношений официальными, понятными, прозрачными формальными институтами. Совершено ясно эта мысль была выражена Генри Мэном, связавшим становление отношений цивилизованного типа с изменениями социальных отношений в направлении «от статуса к договору».

Однако неформальные правила не ушли в прошлое, они не только являются частью социальной рутины, повседневности и областью непрозрачных социальных отношений, неформальные взаимодействия оказались востребованы в современных высокотехнологичных сферах деятельности людей.

Сами по себе формальные институты не работают. Они оживают только благодаря деятельности людей. Сомнительно, что можно считать систему формальных правил и норм правовыми, если их исполнение обеспечивается только страхом наказания за их нарушение. Но дело не только в этом. Нельзя положениями формального закона и мерами наказания заставить людей быть креативными, коммуникабельными, самостоятельно думающими, стремящимися к новым знаниям и производящими их, самостоятельно выстраивающими свою жизнь, быть неравнодушными и свободными гражданами, проявлять социальное творчество на началах самоорганизации, т. е. быть людьми постиндустриальной эпохи.

Интернет — это всемирная сеть, доступная сегодня многим, одна из вершин инноваций конца XX в., перешедшая в XXI столетие. Но массовость в пользовании Интернетом не отменила локализацию инноваций на определенных площадках. Интернет продолжает свою экспансию по миру. А Силиконовая долина и Массачусетский университет остаются на своих местах и пока по технологиям франчайзинга никуда не распространяются и не экспортируются. Продукты инноваций выходят на широкий рынок по всему миру, а места производства инноваций практически не меняют свой адрес.

Почему не удается клонировать и экспортировать в различные страны Силиконовую долину? Здесь масса причин. Фундаментальный вопрос состоит в том, как создать структуру ноосферы, т. е. социальную структуру, творящую инновации. Различные исследования показывают, что один из важных аспектов успеха Силиконовой долины заключается в особенностях культуры, прежде всего, широком распространении неформальных социальных сетей, связывающих сотрудников различных компьютерных компаний.

Неформальные сети являются, возможно, более важными для индустрии информационных технологий, чем других видов производства, так как информационные технологии сложные и включают в себя интеграцию большого количества высокотехнологичных продуктов. Вероятность того, что часть собственного знания, разделенная с конкурентом, приведет к прямым потерям, относительно мала. Социальный капитал, произведенный неформальными сетями, позволяет Силиконовой долине достигать масштабной экономии в научных исследованиях, что невозможно в больших вертикально структурированных компаниях. Иначе говоря, опыт Силиконовой долины показывает, что из идеи, относящейся к области высоких технологий, трудно извлечь выгоду при отсутствии доверительных неформальных социальных связей, обмена информацией в профессиональной среде^[11].

«Случай Силиконовая долина» дополняет анализ рассматриваемой проблемы и позволяет сформулировать выводы. Современный мир изменяется с все возрастающей скоростью. Общество трансформируется в общество знаний. Производство нового знания — это не совсем то же самое, что серийное производство новой модели автомобиля. Как показывает пример Силиконовой долины общество и экономика знаний востребуют воспроизводство социального капитала в качестве среды, позволяющей исследователям-новаторам приумножить свои усилия и создавать инновационный продукт, подтверждая положение, что желание формальным приказом достичь серьезных результатов в области высоких технологий является иллюзорным^[12].

• «Случай восьмой — „казус“ формального статуса». Всегда подчеркивается, что формальные правила позволяют создать прозрачную, понятную среду. Но, как это бывает во многих случаях, социальная реальность — это нечто более сложное, чем ее умозрительные модели. Формальные статусные позиции прописаны и зафиксированы в официальных нормативных документах. В формальном статусе вроде бы все формально, но в системе социальных связей он может «обрасти» некоторым неформальным потенциалом. Часто это сугубо символический, репутационный капитал, но не только. В условиях рангового различия статусных позиций неофициальный потенциал формального статуса может быть использован обладателями высокостатусных позиций в собственных особых интересах, за счет других. Например, для поиска новых рентных возможностей, удержания достигнутого социального положения, создания дополнительных неофициальных условий-возможностей для карьерного роста, усиления контроля над подчиненными, образования различных социальных сетей (коммуникации, позиций, влияния, прав/обязанностей, «кодексов чести»), основанных на личных связях, неформальных договоренностях.

Воспроизводство неформального потенциала формальных статусов может приобрести устойчивый тренд и может словно бы превратиться в легитимный, как бы встать вровень с формальными полномочиями. Это происходит тогда, когда социальные акторы начинают воспринимать неформальный капитал как своего рода право лиц, занимающих определенные (высокие) официальные статусные позиции. Это «неформальное право»^[13] обычно приводит к росту зависимости «нижестоящих» перед «вышестоящими», дезавуированию (в той или иной мере) статусных возможностей первых вторыми, складыванию теневых, коррупционных отношений в социуме, включая систему права/юстиции, расширению их масштаба и усилению их роли в обществе. Если тренд легитимации «неформального права» укореняется в обществе, то оно проникает в ткань общественной жизни, становится повседневным. В крайних ситуациях «неформальное право» может стать вызовом (угрозой) легально-официальной правовой системе, сообществу правопослушных граждан, государству.

Поставим вопрос, можно ли рассматривать высокоформализованные социальные структуры всеобщим, универсальным социальным образцом, стандартом структурирования социальных взаимодействий, взяв для примера армию, правоохранительную, пенитенциарную системы, бюрократию, построенные на основе формальных предписаний. Практика показывает, что официально-формальная структура отношений не исключает возможность проявлений дисфункций в их деятельности, не является безусловным гарантом транспарентности их внутренних отношений, не избавляет от правонарушений, преступных деяний. По-видимому, у формализации есть свои пределы. «Правильный» режим функционирования формальных социальных систем зиждется помимо прочего на институциях, соблюдение которых нельзя обеспечить в формально-приказном порядке. Так, формальный правопорядок предполагает наличие, например, таких человеческих качеств, как быть человеком слова, профессионального долга и чести, быть совестливым, честным и справедливым.

«Случай „казуса“ формального статуса» позволяет сделать следующие обобщения: 1) формальный статус не исключает возможности его «обволакивания» неформальными возможностями, которые способны изменять реальную структуру социальных отношений; 2) ресурсы формального статуса могут быть обращены на достижение каких-либо индивидуальных, групповых неформальных целей, не связанных с официальными установлениями; 3) важным условием соответствия функционирования формальных социальных образований общественным ожиданиям является сопряжение их целевых установок общественным и правовым ценностям.

Подытоживая сказанное, понимая, что не все аспекты проблемы возможности изменения общества к лучшему посредством институтов права были рассмотрены, отметим, что соотношение институтов права и социума имеет множество граней: 1) воздействие институтов права на социум является сложной частью структурных связей и социальной динамики общества как системы. В реальности структура отношений «право и общество» совершенно не обязательно представляет собой подобие правильно выгравированного бриллианта; 2) процессы модернизации общества востребовали к жизни становление абстрактного общества и системы формального права, что позволило утвердить деперсанолизированные социальные отношения, формально обеспечивающие равенство индивидов перед законом и судом. В современном мире государство, неспособное организовать общественную жизнь на началах правового порядка, лишается исторической перспективы; 3) без системы формальных правил невозможно не только преодолеть гоббсовское состояние войны всех против всех, но и создать правовую основу общества современного тина. Известный российский экономист-институционалист А. Аузан справедливо отмечает: «То, что связано с правилами, влияет в два раза сильнее, чем-то, что связано с хорошей экономической политикой. Страна, которая имеет плохую экономическую политику, но простую, ясную, прочную систему правил, развивается существенно лучше, чем страна, где замечательное правительство проводит очень мудрую экономическую политику»^[14]; 4) жизнь современного общества предполагает внятную систему правил социальной игры, связана с аспектами, существование которых в принципе невозможно вне права (их правовой формы и содержания). Это, в частности, интеллектуальная собственность и ценные бумаги. Также история человеческой цивилизации показала, что формирование устойчивого национального рынка невозможно без национального законодательства, регулирующего экономическую жизнь, отсутствие которого приводит к тому, что рынки складываются лишь как локальные, региональные, не имеющие длительной временной перспективы, а конкурентный рынок немыслим без антимоиопольного законодательства и институтов, обеспечивающих его применение; 5) право — совокупность ограничений, устанавливающих рамки, в которых люди могут преследовать свои интересы. Они принимают одни решения и уклоняются от других, понимая, что законно, а что нет. Попытки предсказать экономическое поведение членов общества будут тщетными, пока останутся неизвестными важнейшие особенности правовой структуры социума. Когда экономические акторы в существующих правовых условиях видят свои шансы на успех, то возникают социо-экопомико-правовые предпосылки и стимулы для продуктивной экономической деятельности, накопления богатства, экономического развития. Но транспарентные и устойчивые нормы права и надежные механизмы их исполнения, образующие необходимую правовую среду экономической активности людей, вовсе не являются гарантией достижения предполагаемых ими результатов; 6) формальные и неформальные правила могут быть комплементарными и некомплементарными по отношению друг к другу; 7) говоря о воздействии права на общество, опираясь на идеи Е. Эрлиха, следует выделять феномен «мертвого» права. Этот ученый, различавший «право в книгах» и «право в жизни», под «мертвым» понимал право, представленное в официальных документах, но не имеющее или имеющее крайне незначительное влияние па регулирование реальных социальных отношений; 8) сила неформальных установлений может заблокировать потенциал действия формальных официальных правил, а общество попасть в так называемую историческую колею (past dependency problem — англ.)^[15]. Выход из нее па современную траекторию общественной жизни на сегодняшний день удался ограниченному числу стран, например, Японии, Тайваню, Гонконгу, Сингапуру. Такие перемены исторической линии обществ, по всей видимости, связаны как с трансформацией надконституционной системы ценностей^[16], позволяющей утвердить в обществе новую жизнеспособную официальную формальную систему правил, так и с неконфликтным сосуществованием двух систем правил — формальной и неформальной — на основе их комплементарное™ или дополнительности; 9) обычно влияние формальных официальных правил на сферу межличностных отношений людей крайне ограничено; 10) стандартной является ситуация, когда институты права необходимы, но недостаточны для реализации целей социальной деятельности. Так, менеджмент (управление) нельзя свести к формальному администрированию и исполнению положений законодательства. Выборы — это не только законодательство о выборах и применение формальных выборных процедур, но и большой круг вопросов, связанных с работой с избирателями. А политика государства в области брачно-семейных отношений не должна ограничиваться категорией брачных пар, зарегистрированных официальным законным порядком, так как их численность не отражает всю совокупность брачных союзов; 11) не все благие намерения по преодолению различных социальных аномалий могут быть достигнуты принятием законодательства, но борьбе с ними; 12) вновь принятые нормативные акты, решая одни проблемы, могут порождать другие — непредвиденные и трудные; 13) требуются значительные ресурсы — интеллектуальные, финансовые, временные, административные, другие — для разработки и принятия новых законов, однако все эти усилия могут оказаться недостаточными для их эффективного действия в обществе; 14) в условиях автократических, квазидемократических режимов положения конституционных актов в значительной мере дезавуируются, могут использоваться для «юридического прикрытия» нарушений основ демократии и прав человека, контроля над системой правосудия, означающее отсутствие равенства всех перед законом и судом; 15) постиндустриализм формирует новую матрицу общественного развития, включающую наряду с правом разностороннее созидание и переустройство других институтов, также предполагает возрастающее значение человеческого капитала, связанного с самоутверждением людей, преумножением их творческого потенциала, креативности и социального капитала, выражающегося в развитии социальных связей, доверия, самоорганизации, общественного диалога, и прорывы в науке, технике и технологиях. Это все вместе взятое создает общество, основанное на знаниях.

• [1] Аронсон Э. Социальное животное.

  Введение

  в социальную психологию. М.: АспектПресс, 1998. С. 348.

• [2] См.: Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1,2. Киев: Ника-Центр, 2005.С. 174−175.
• [3] См., например: Бетелл Т. Собственность и процветание. М.: ИРИСЭН, 2008.
• [4] Цвайгерт К., Кегпц X.

  Введение

  в сравнительное правоведение в сфере частного права: в 2 т. Т. 1. М.: Международные отношения, 1998. С. 443—444.

• [5] См.: Сото Э. де. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпитпоражение во всем остальном мире. М.: Олими-Бизнес, 2004. С. 73—74; Его же. Иной путь: Экономический ответ терроризму. Челябинск: Социум, 2008. С. 135—199.
• [6] Сото Э. де. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпитпоражение во всем остальном мире. С. 112.
• [7] Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики.М.: Начала, 1997. С. 145−152.
• [8] См., например: Аузаи А. Где мы живем? М.: ОГИ, 2005. С. 20—21.
• [9] Аузан А. Где мы живем? С. 21.
• [10] Дэвид П. Клио и экономическая теория QWERTY // Истоки: из опыта изучения экономики как структуры и процесса. 2-е изд. М.: Издательский дом ВШЭ, 2007. С. 139—150.
• [11] См., например: Фукуяма Ф. Великий разрыв. М.: ACT, 2008. С. 266—289.
• [12] У спонтанного порядка, неформальных сетей имеются границы их распространенияи эффективного структурирования социальных отношений. См., например: Фукуяма Ф. Тамже. С. 291−315.
• [13] См., например: Бачинин В. Л. Неправо (негативное право) как категория и социальнаяреалия // Государство и право. 2001. № 5. С. 37—49; Грибакина Э. Н. Фактические права: монография. Екатеринбург: Издательский дом «Уральская государственная юридическаяакадемия», 2011; Тихомиров 10. Л. Право официальное и неформальное // Журнал российского права. 2005. № 5. С. 80—87.
• [14] См., например: Аузан А. Указ. соч. С. 13.
• [15] Латов Ю. у Иуреев Р. Что такое зависимость от предшествующего развития и как ееизучают российские экономисты // Истоки: из опыта изучения экономики как структурыи процесса. 2-е изд. М.: Издательский дом ВШЭ, 2007. С. 228—256.
• [16] Аузан А. Указ. соч. С. 16.