Внутренние законы языкового развития

Они обусловлены самой природой человеческого языка как естественной знаковой системы, которая функционирует в сфере коммуникации и мышления. В отличие от внешних законов, время действия которых ограничено определённым периодом истории какого-либо языка, внутренние законы действуют во всех языках и постоянно.

К ним обычно относят:

• — закон неравномерного развития разных уровней системы;
• — «давление» системы;
• — закон асимметричности языкового знака => [ Гл. 2, с. 47—481;
• — закон аналогии;
• — законы экономии.

Неравномерность развития уровней языковой системы легко объяснима: чем менее открыт уровень для внешних влияний на язык, гем он устойчивее. Поэтому медленнее всего развивается фонетика, несколько быстрее — морфемика, морфология и особенно синтаксис, но наивысшими темпами, буквально на глазах, развивается лексика => [Хр.: с. 557, Мечковская].

Экскурс в историю языка

В действии этого закона нетрудно убедиться, взяв в руки почти любой пушкинский текст. Историки начинают отсчёт современного русского литературного языка с пушкинской эпохи, т. е. с 20—30-х гг. XIX в. Это абсолютно справедливо по отношению к фонетической системе языка и к грамматике, хотя и здесь есть некоторые расхождения, например: слово колодец имело равноправный вариант колодез (ср. современная колодезная, а не *колодцевая вода), слово кресла (креслы) во времена Пушкина употреблялось только в форме множественного числа. Однако формулировка «современный русский язык — это язык от Пушкина до наших дней» никак не может быть распространена на лексический уровень системы. Многие слова того времени устарели и нуждаются в комментировании.

Например, в строках из «Евгения Онегина» …Ларина тащилась, Боясь прогонов дорогих, Не на почтовых, на своих… для современного читателя агнонимами будут слова прогоны (‘В России до 1917 г.: повёрстная плата за проезд на почтовых лошадях') и почтовые (‘2. В России до 1917 г.: связанный с регулярной перевозкой пассажиров в конных экипажах, осуществлявшейся учреждениями связи'). Соответственно, непонятной останется и сама ситуация, которую подробнейшим образом разъясняет Ю. М. Лотман в своём комментарии к роману Пушкина «Евгений Онегин»¹. В то же время большая часть слов, а также фонетическая и грамматическая структура фразы воспринимается как абсолютно современная^[1][2].

«Давление» системы проявляется в том, что изменение на одном участке системы языка постепенно вызывает изменения на другом её участке. Действие этого закона в пределах фонетического уровня можно увидеть, прослеживая возникновение мягкости как фонологического признака, противопоставленного твёрдости в подсистеме согласных славянских языков, русского языка в частности.

Экскурс в историю языка

Основной причиной этого процесса явилось постепенное исчезновение в подсистеме гласных двух фонем — редуцированных и: в сильной позиции, под ударением, они превращались, соответственно, в гласные полного образования и, а в слабой позиции, в частности на конце слова, — исчезали. Однако исчезали они не бесследно: ср. съ№> —> сон [сон], ръВъ —> ров [ров] и дь>1ь —> —>день [д'эн'], и nbNb —>пень [п'эн']. Дело в том, что в речи, по закону аккомодации (приспособления), перед гласными переднего ряда согласные произносились смягченно, а перед гласными непереднего ряда — твёрдо. Поэтому редуцированный переднего ряда оставлял след в виде мягкости конечного согласного, теперь уже независимой, а редуцированный непереднего ряда — след в виде его твердости. Это и обусловило различение конечных [в], [н] и [н'| в приведённых словах. Аналогичное различение конечных твёрдых и мягких согласных наблюдалось и во многих других случаях. Например, коль, плоть, спорь, годъ — соль, плоть, топь, лось.

Таким образом, уменьшение на две единицы подсистемы гласных фонем (вокализма) вызвало постепенное удвоение числа согласных за счёт противопоставления твёрдых и мягких, т. е. привело к существенному изменению в подсистеме консонантизма.

Законом аналогии принято называть изменение, вызванное влиянием более сильного — более удобного или чаще употребляемого — образца.

Экскурс в историю языка

Например, политические метафоры у русских прилагательных лексико-семантической группы колоративов появились ещё в XIX в. как семантические кальки => [Гл. 14, с. 573] с фр. rouge — красный

(‘либеральный, революционный', позже — ‘советский') и фр. Ыапс — белый (‘контрреволюционный'). В XX в. в эту метафорическую серию постепенно — по аналогии — оказались втянутыми слова той же группы: чёрный (чёрная сотня), жёлтый (жёлтая пресса), зелёный (.зелёные — махновцы в Гражданскую войну, экологическое движение зелёных), коричневый (о фашистах). На рубеже XX—XXI вв. этот ряд пополнился метафорическими сочетаниями оранжевый (оранжевая революция), даже цветной (цветные революции). Поэтому, когда один из российских политиков, рассуждая о целесообразности устройства в Москве подобия лондонского Гайд-Парка, сказал: «И пусть там собираются и говорят, что хотят, и красные, и зелёные, и голубые, и серо-буро-малиновые», русский слушатель не затруднился в расшифровке контекстуального смысла последнего сложного слова как ‘люди с любыми взглядами'.

Рассуждая о законе экономии, лингвисты нередко употребляют формулировки «язык отменяет что-то», «язык избавляется от чего-то», «язык стремится освободиться от чего-то» и т. п. Разумеется, сам язык как система знаков не имеет собственной воли и цели. Ранее уже говорилось, что все изменения в языке — следствие его использования как средства коммуникации. Это сами говорящие в процессе общения бессознательно стремятся свести к необходимому минимуму:

• — и силы, которые затрачиваются на произношение, — экономия речевых усилий, речевой энергии;
• — и время, которое необходимо для передачи конкретной информации, — экономия речевого времени;
• — и средства, которые требуются для обеспечения нужд мышления и взаимопонимания в коммуникации, — экономия языковых средств.

Несколько перефразируя французского учёного Андре Мартине, можно определить сущность закона экономии следующим образом: человек расходует столько речевых усилий, столько речевого времени и столько языковых средств, сколько требуется для того, чтобы речь его была правильно понята собеседником^[3].

Наиболее наглядно действие закона экономии речевых (произносительных) усилий в области фонетики. Им объясняются почти все фонетические процессы как в прошлом, так и в современном состоянии языков. Действительно, при желании мы можем произнести [л°оДкЛ/ъ], [с'эрДцы/ъ], но при этом понадобится такое сверхнапряжение наших органов речи, которое не является коммуникативно необходимым и без которого можно обойтись.

Закон экономии речевого времени проявляется прежде всего в разговорной речи. Одно из самых ярких его следствий — неполные предложения диалога, которые исключают всю лишнюю информацию, содержащуюся в предыдущих репликах и к тому же часто абсолютно ясную из самой ситуации разговора. На лексическом уровне экономия проявляется в так называемой универбации, т. е. в замене словосочетания одним словом, часто с коннотацией «разговорное» или «просторечное». Например, бить в барабан > барабанить, электронная почта > электронка, маршрутное такси > маршрутка. Очень показательны также многочисленные сокращения в компьютерном жаргоне: комп < компьютеру бук < ноутбуку бэк < бэклинг (‘обратная ссылка'), диз < дизайн (сайта), кил < килобайт и др.; ср. также жаргонные чел < человек (‘молодой человек, мужчина'), маг, магаз < магазин, чемп < чемпионат и т. п.

Закон экономии языковых средств признаётся далеко не всеми лингвистами. Это требование, вполне понятное применительно к речи, совсем непросто проецируется на языковую систему. Согласно этому закону, во многих языках есть «лишние» грамматические категории и формы. Такова, например, с точки зрения некоторых лингвистов, категория рода, так как род в современных языках не имеет собственной семантики. Но значит ли это, что так называемые «безродовые» языки, например, английский, армянский, тюркские языки, устроены лучше и экономнее, чем языки с развитой категорией рода, подобные русскому, немецкому и др. Допустимо ли вообще измерять оптимальность системы одного языка с позиций другого языка? Учитывая шаткость подобных утверждений, серьёзной критике подверг закон экономии академик Р. А. Будагов^[4].

Закон экономии — это универсальный закон языкового развитиЯу действие которого можно проследить как в истории, так и в функционировании любого языка. Но из этого вовсе не следует, что каждый конкретный человек в любой коммуникативной ситуации поступает в соответствии с этим законом: в противном случае не понадобилось бы формулировать правила успешной коммуникации, например, максимы Грайса => [Гл. 9, с. 389]. Не случайно в словаре любого языка можно найти слова и выражения, характеризующие неэффективную речь: болтать, болтуну пустословитьу пустослову пустомеля, лить воду т.п., ср.

пустословить', в англ, babble, chatter,; фр. bavarder, итал. cicalare; исп. charlar. Человечество на протяжении тысячелетий бессознательно совершенствовало своё главное орудие мышления и общения — язык, но, к сожалению, отдельный человек может неумело пользоваться даже самым совершенным орудием.

Действие внутренних законов может тормозиться или ослабляться действием внешних факторов. Так, кодификация литературной нормы => [Гл. 15, с. 6191 — внешний по отношению к языку культурный фактор, который сдерживает темпы развития языка и ограничивает действие внутренних законов, в частности, закона аналогии. Поэтому, например, слово кофе до сих пор, но литературной норме русского языка не только не склоняется, но и, оканчиваясь нае, сохраняет парадоксальный с точки зрения системы языка мужской род (при допустимости теперь, однако, варианта среднего рода в разговорной речи).

Поэтому законы языкового развития часто приобретают характер более или менее последовательно проявляющейся тенденции.

• [1] Лотман /О. М. Пушкин. СПб., 1995. С. 540—541.
• [2] Разумеется, глагол тащилась здесь имеет своё исконное и вполне современное значение ‘идти или ехать медленно, с трудом' (Ну что ты еле-еле тащишься? Иди побыстрее!).
• [3] Мартине А. Основы общей лингвистики // Новое в лингвистике. Вып. III.М., 1963. С. 532−534.
• [4] Будагов Р. А. Определяет ли принцип экономии развитие и функционирование языка? // Будагов Р. А. Человек и его язык. М., 1974. С. 59—82.