В. Личность и внутриобщннные отношения

Члены общины составляли «мы-группу». Все отношения между ними имели личностный характер — люди общались друг с другом лицом к лицу, и долгосрочный характер — связи сохранялись всю жизнь. Отношения строились на родственной, товарищеской или соседской основе в большей степени, чем на меркантильных и рациональных расчетах. Персональный, эмоциональный, интимный характер межличностных отношений нашел отражение в двух примечательных фактах — все крестьяне в отличие от образованных людей были друг с другом на «ты», что являлось признаком равенства и дружбы; все общинники имели прозвища и чаще называли друг друга не по имени, а по прозвищу: Хитра, Рябуха, Тигра, Телятник, Душечка, Волк, Дукач и т. п. В прозвищах отражались отличительные, внутренние или внешние, особенности человека: Хитра — хитрый. Рябуха — рябая, Тигра — недобрый и т. д. Крестьянин был неотделим от своего социального окружения. У него не было сугубо личных дел, которые совершенно не касались бы его соседей, а тем более родственников. Это не значит, конечно, что за человеком не признавалось право на личную жизнь и индивидуальное решение, что он не имел тайн и не совершал поступков, не известных другим. Однако любое скольконибудь важное событие в его жизни было известно всей деревне. Жизнь крестьянина проходила на виду, поступки его открыто обсуждались и оценивались. Скрытность осуждалась, советы с родственниками по поводу своих проблем считались необходимыми. Самые интимные моменты своей жизни он не скрывал от улицы: как и сколько он работает, как, что и сколько он ест, как и кого он любит, как воспитывает детей, каковы отношения в его семье — все это известно было миру до мельчайших подробностей; точно так же как известно и то, кого он ненавидит. Тайну, если она не имела криминального характера, и не пытались скрывать. Даже обманутый муж не стеснялся провести изменившую ему жену обнаженной по селу. Крестьянин стремился к публичности, так как нуждался в ней. Почему? Община давала санкцию на все, что делал крестьянин. Без этого одобрения ни свадьба, ни похороны, ни рождение не становились действительными событиями в глазах крестьянина. Чем больше людей были свидетелями того или иного события, тем значительнее казалось общественное одобрение, тем как бы реальнее становилось данное событие для крестьянина. Открытость личности являлась необходимым условием действительности личности, публичность общественных отношений — условием действительности этих отношений, словом, открытость и публичность были атрибутами действительности. Таким образом, общинные порядки связывали крестьян многочисленными взаимными обязательствами, ставили их в положение взаимной зависимости, а совместный труд и отдых вырабатывали в них чувство сильной привязанности и духовной близости: «Не купи двора, купи соседа». Одиночество рассматривалось как величайшее несчастье: «Один и в каше загниет (утонет)».

Слитность крестьян одного селения в едином коллективе имела много проявлений: братчины, хождение в кусочки, помочи и др. Братчины — обычай совместных трапез, посвященных общехристианским или местным религиозным праздникам. Общественные угощения почти всегда были связаны с обрядом и культом. Братчины устраивались для детей, для девушек, для пожилых людей, для всей деревни. На их проведение крестьяне выделяли деньги и приносили продукты, из которых готовили угощение и варили пиво. Коллективные застолья особенно часто устраивала молодежь. У русских были распространены коллективные трапезы по обету отдельных лиц или целого мира. В этих праздниках и застольях сохранилась память о древних языческих приношениях. Личные обеты давались обычно в случае болезни домашнего животного (обещают в память того или иного святого принести в жертву домашнее животное, когда оно вырастет или после его выздоровления), общие — при эпизоотии или другом несчастье, постигшем всю деревню. Празднество по коллективному обету происходило вблизи деревенской церкви, а по личному обету — во дворе владельца жертвенного животного. Из церкви приносились иконы, и совершалось богослужение, затем все садились за общий стол. После еды пили пиво, устраивали хоровод или с песнями шли по деревне, заходя в каждый дом, чтобы попить пива.

Солидарность проявлялась в обычае коллективной поддержки человека, попавшего в силу непреодолимых обстоятельств в трудное положение. Считалось грехом отказать просящему милостыню, на чем был основан распространенный обычаи «ходить в кусочки». Когда в семье кончались деньги и хлеб — основной продукт питания, то большак не торопился продать свое имущество. Он отправлял сначала детей, потом женщин и, наконец, сам шел просить ради Христа хлеба в своей деревне, а если этого не хватало, то и в соседние. Дать просящему хотя бы маленький кусочек хлеба считалось моральным долгом. Таким способом семья могла продержаться до нового урожая, сохранив в целостности скот и инвентарь.

Ярким проявлением солидарности являлся и обычай помочей — коллективная работа всей общины в пользу крестьянина, попавшего в тяжелое положение вследствие пожара, утраты скота, болезни и т. п. В течение целого дня односельчане исполняли трудоемкие и спешные работы (убирали урожай, косили, возводили дом и пр.), как правило, за благодарность, иногда за угощение после окончания работы.

Объединению жителей одного селения в сплоченный коллектив чрезвычайно способствовало совместное совершение всем миром календарных обрядов, которые сопровождались молебнами, крестными ходами, театрализованными действиями и играми, некогда носившими языческий риту альный характер и частично сохранившими его вплоть до начала XX в. Коллективные молебны совершались и вне привычного календаря — по случаю засухи, эпизоотии и т. п. Большое число праздничных дней не казалось крестьянину потерей времени, так как в праздники укреплялась солидарность коллектива, обсуждались его дела, за выпивкой разрешались конфликты и снимались противоречия. Праздники представляли собой важные интегративные церемониалы, способствовавшие духовному единению людей через разделенную радость, совместное любование жизнью, экстаз — они были торжеством единения и товарищества. Алкоголь выполнял ценную социальную функцию — укреплял солидарность, снимал или ослаблял межличностные противоречия. Поэтому среди взрослых мужчин практически не было непьющих. Согласно некоторым обследованиям после эмансипации, данные которых могут быть распространены и на дореформенное время, пили при всяком удобном случае 58 % взрослых крестьян; всегда, когда были деньги, — 11 %;

только по большим праздникам — около 30%. Частое употребление алкоголя для 1−2% заканчивалось запоем (в 1990 г. медицинские учреждения СССР признали алкоголиками 4,5 % мужчин, а реальное число алкоголиков было, вероятно, в два раза больше). Но широко распространенное представление о том, что русские потребляли алкоголя значительно больше, чем другие европейцы, не соответствует действительности. До 1913 г. надушу населения в России потреблялось в 1,5−2 раза меньше алкоголя, чем в западноевропейских странах, а печальные российские рекорды были установлены только в 1980;е гг.

Важная особенность сельской общины состояла в том, что социализация подрастающего поколения происходила в самой деревне посредством прямой передачи опыта, устной традиции, живых примеров, так как крестьяне были неграмотными — в середине XIX в. менее 10 % умели читать. Подобный характер социализации привязывал детей к родителям и ставил первых в зависимость от вторых, возвышал авторитет старших, ориентировал молодое поколение на традицию, приводил к тому, что в общине существовала бесконфликтная в культурном отношении преемственность поколений. Конфликт поколений в истинном смысле этого слова возникает не из разницы возраста или характеров, а из различия систем ценностей, которых придерживаются отцы и дети. В дореформенной деревне у подрастающего поколения практически не было проблемы выбора системы ценностей, политических, религиозных и других концепций, почти не было проблемы выбора профессии. Отсутствие альтернатив и серьезных противоречий между поколениями обеспечивало мягкое вхождение молодежи в общий ход жизни общины. Разумеется, между отцами и детьми имелись житейские и психологические противоречия, но они, будучи преходящими, не могли подорвать культурную преемственность поколений.

С детских лет крестьянин привыкал следовать сложившимся в семье и общине стереотипам и образцам поведения, привыкал к строгой внешней регламентации своей жизни, к подчинению своего поведения семейным и общественным интересам, у него вырабатывалась способность к слиянию своего «я» с общинным «мы». Благодаря этому ни отождествление себя с миром, ни вынужденное подчинение воле большинства не воспринимались им как насилие, нарушение его прав личности. Признание за коллективом высшего авторитета становилось частью характера, и за пределами общины крестьянин был покладистым и готовым пойти на все возможные уступки коллективу. Общность интересов большинства, социальная и имущественная однородность, частая конфронтация с помещиками и коронной администрацией поддерживали и развивали внутреннее единство и сплоченность общины. Однако и конфликты являлись неотъемлемой частью деревенской жизни. Социальные санкции, поддерживавшие внутренний порядок, порождали у наказанных фрустрации и агрессивные тенденции. Они либо проявлялись в виде ссор, драк, побоев домочадцев и т. п., либо принимали форму этноцентризма — враждебности к другим общинам или социальным группам. Например, повышенной враждебностью отличалось отношение крестьян к помещикам, духовенству, чиновникам. Внутригру пповой антагонизм и этноцентризм были неизбежны, но крестьяне находили много способов, чтобы канализировать их в безопасное русло. К их числу относились спортивные игры (состязания в верховой езде, игры с мячом, в свайку и бабки и др.) и в особенности кулачные бои (между отдельными селениями, а в больших селах — между отдельными улицами или районами). Они служили предохранительным клапаном, посредством которого агрессия, вызванная внутриобщинными санкциями, нейтрализовалась, трансформируясь в социально регулируемую и безвредную форму.

Современники прозападной ориентации полагали, что всесторонняя и мелочная регламентация, сильное давление традиции и обычая сковывали человека, не оставляли возможностей для проявления инициативы и выражения индивидуальности, приводили к полному поглощению личности общиной. Последняя, бесспорно, очень сильно ограничивала самостоятельность крестьянина, но превратить его в робота она не могла по той причине, что не существовало, да и не может существовать, правил на все случаи жизни. Жесткие нормы поведения были выработаны для некоторых принципиальных и часто повторяющихся случаев жизни. 11о в большинстве ординарных, а также неординарных ситуаций, в случаях, когда одни нормы поведения вступали в противоречие с другими и требовался выбор, крестьянин должен был самостоятельно применять общие руководящие принципы поведения, и здесь оставалось достаточно много возможностей для восприятия личной инициативы. Множество вариантов в рамках правил, устанавливаемых общиной, обеспечивало человека относительной свободой и создавало возможность социальных изменений.

Социальная и имущественная однородность крестьянства — главный источник консенсуса в общине — поддерживалась уравнительным механизмом. В нем нашли свое выражение, с одной стороны, представления о справедливых с точки зрения крестьян общественных отношениях, а с другой стороны, нормы обычного права, сформировавшиеся под влиянием этих представлений и всей совокупности условий, в которых приходилось жить крестьянству. Этот механизм включал определенную систему мер, применяемых общиной для уменьшения любого рода дифференциации между крестьянами.

• 1. Систематическое уравнительное перераспределение земли между крестьянами путем переделов в соответствии с рабочими и платежеспособными возможностями каждого хозяйства. Эта мера препятствовала концентрации земли, подавляла стимул к повышению плодородия участков, находившихся во временном пользовании, и нивелировала доходы, так как установленный таким образом земельный надел для каждого хозяйства почти автоматически предопределял численность скота, количество сельскохозяйственного инвентаря и в конечном итоге доход хозяйства.
• 2. Применение обязательной для всех системы севооборота и чересполосное наделение землей. Эта мера являлась едва ли преодолимым препятствием для отдельных хозяйств, желавших получать более высокие, чем другие хозяйства, урожаи за счет нововведений и лучшей обработки земли.
• 3. Распределение налогов и повинностей, приходившихся на общину.

соответственно доходам каждого хозяйства. Часто практиковалась прогрессивная раскладка налогов и повинностей, в результате чего налоговое бремя зажиточных хозяйств увеличивалось, а средних и бедных хозяйств уменьшалось.

• 4. Использование круговой податной ответственности богатых за бедных, когда последние не в состоянии оплатить свою долю налогов и повинностей.
• 5. Запрещение работать в праздники и воскресенья, на долю которых приходилось до трети дней в году. Эта мера до некоторой степени уравнивала все хозяйства в отношении общего баланса рабочего времени, значит, служила средством нивелирования имущественного неравенства между крестьянами, так как большое число праздников (около 100 в середине XIX в.) лишало возможности трудолюбивых и старательных работников повысить свое благосостояние.
• 6. Общественное осуждение чрезмерного трудолюбия, стремления к обогащению, к выделению из общего ряда и одобрение умеренности в потребностях и желаниях.
• 7. Распределение выборных должностей между крестьянами таким образом, чтобы зажиточные крестьяне занимали наиболее важные общественные должности, надолго отрывающие выборных от личного хозяйства, а бедные крестьяне — второстепенные должности, не требующие значительного времени.
• 8. Использование рекрутской повинности для удаления из общины бедных и опустившихся крестьян, для взятия своего рода выкупа с богатых крестьян, освобождавшихся от обязанности служить за деньги, и для выравнивания рабочей силы отдельных дворов, так как община освобождала от рекрутской повинности хозяйства с одним или двумя работниками.
• 9. Помощь вдовам, солдаткам, сиротам, крестьянам, не по своей вине попавшим в тяжелое материальное положение.

Уравнительный механизм, если он хорошо действовал, практически исключал возможность концентрации у отдельных крестьян-земледельцев значительного капитала в виде земли, скота или денег. Этому способствовали также такие факторы, как низкий общий агротехнический уровень и низкая продуктивность крестьянского хозяйства (в 1850-е гг. средняя урожайность зерновых на крестьянских землях составляла всего 4,5 центнера с 1 га), высокий естественный прирост населения, обремененность крестьян налогами и повинностями в пользу помещика или казны. Не случайно почти вся сельская буржуазия выросла в промысловой деревне, в сфере торговли и промышленности, куда нивелирующая десница общины едва могла дотянуться. Крестьяне, имевшие купчие земли и крепостных, записанных на помещика, также разбогатели, занимались торговлей. Описанный механизм, разумеется, не мог устранить всякую имущественную дифференциацию, но в значительной степени сглаживал ее. Традиционное разделение крестьян на три страты — богатые, средние и бедные — объяснялось главным образом циклической природой крестьянского хозяйства, которое испытывало то рост, то упадок в зависимости от демографической структуры семьи. Различия между стратами были невелики, носили количественный характер и к тому же являлись преходящими. До эмансипации в 1860-х гг. не во всех общинах имелись богатые крестьяне. Например, из 30 вотчин богатейшего русского помещика Шереметьева в 12, или 40%, отсутствовали богатые, или «капиталистые», крестьяне.

Социальный статус человека в общине зависел от пола и возраста, от имущественного положения его семьи и от той роли, которую он играл в семейных и общественных делах. Мужчины имели более высокий статус, чем женщины, старшие по возрасту' — более высокий статус, чем младшие. Наиболее существенные различия наблюдались в статусах мужчин. Глава семьи имел более высокий статус, чем другие мужчины его семьи. Статусы большаков также различались и зависели от величины семьи, которую он представлял, и успешности ведения своего хозяйства. Большак зажиточного и. как правило, многочисленного хозяйства имел более высокий статус, чем большак среднего хозяйства, а тот в свою очередь — более высокий статус, чем большак бедного хозяйства. При этом уважение вызывало не столько благополучие, сколько честный труд, ценились усилия, способности, трудолюбие, компетенция патриарха и его возраст, поскольку зажиточные люди были, как правило, одновременно и старшими по возрасту'. Зажиточное хозяйство несло большую долю мирских повинностей и никогда не являлось обузой для общины, в то время как бедное хозяйство часто было бременем и требовало помощи. Статус большаков был также связан с той ролью, которую они играли в руководстве производственной, общественной, религиозной жизнью коллектива, и с тем влиянием, которое они оказывали на посту пки других крестьян.

Женщины по традиции были устранены от руководства общиной. Они могли оказывать влияние только через своих мужей, естественно, скрытно и вопреки принятым нормам. Однако и сами женщины весьма редко стремились к участию в общественных делах. Это можно объяснить тем, что почти все они были замужем и рожали по 10 и более раз, что не оставляло им ни времени, ни сил на участие в общественной жизни деревни. Социальный статус женщины зависел от положения мужа, возраста, количества детей и отчасти способностей. Например, уважением, хотя и смешанным со страхом, пользовались знахарки и колдуньи. В целом в деревне существовали мир женщин и мир мужчин. Работы делились на мужские и женские; изба (фактически комната) строго делилась на мужскую и женскую половины, и заходить без необходимости мужчинам на женскую и женщинам на мужскую запрещалось. Даже поза во сне должна была быть различной для мужчин и женщин: мужику полагалось спать навзничь, бабе — ничкохМ или на левом боку (чтобы хможно было перекреститься).

Таким образом, половозрастная дифференциация среди крестьянства имела более важное значение, чем имущественная или образовательная: пол и возраст упорядочивали людей, определяли их образ жизни и поведение (каждому возрасту соответствовали определенная одежда, прическа, именование, манеры и т. д.), структурировали отношения между ними. Женщина не могла быть старостой, хмолодой человек не мог быть больтаком, зажиточные патриархи находились в солидном возрасте, молодые не бывали богатыми и т. д. Социальный статус человека в большей степени определялся влиянием, которое он имел на дела общины, и уважением, которым он пользовался у односельчан, чем другими факторами, например материальным достатком. Дифференциация между крестьянами носила престижно-авторитетный характер и в существенной мере обусловливалась его возрастом, хотя возраст сам по себе не давал влияния и уважения: он являлся важным и необходимым, но все-таки не достаточным условием. Имущественные различия в общине не сопровождались различиями в поведении лиц, принадлежавших разным имущественным группам; они больше напоминали индивидуальные различия в опыте, мастерстве и благочестии, чем статусные градации в строгом смысле слова. Можно сказать, что община в крепостное время была социально однородной.