А. Структуры и управление общиной

В XVIII-первой половины XIX в. община решала те же сложные и многочисленные задачи, как и в предшествующий период. По-прежнему двойственность стоявших перед общиной задач — служение крестьянству и служение правительству — обусловливала наличие в ней официальной (формальной) структуры для реализации государственных задач и неофициальной (неформальной) структуры для реализации групповых и сословных интересов крестьян. Неофициальная структура не санкционировалась государством де-юре, но и не отвергалась им, так как взять на себя выполнение ее важных и многочисленных функций государство и помещики не имели возможности. Обе структуры не могли быть четко разграничены, соответственно, и строгого разделения функций между ними не могло быть. Но крестьяне, государство и помещики отчетливо отделяли их друг от друга, основываясь на простом критерии: что существует по закону или распоряжению властей и удовлетворяет их интересы — то казенное и помещичье, что существует по обычаю и традиции и удовлетворяет потребности крестьян —то мирское. Попробуем разделить и проанализировать порознь обе структуры с точки зрения 1) права и морали, которые диктовали нормы жизни и поведения; 2) способов воздействия, с помощью которых поведение крестьян приводилось в соответствие с правом и моралью; 3) органов управления и руководителей, которые осуществляли текущее руководство.

В имперский период официальное право применялось главным образом к некрестьянам. По отношению к крестьянам закон имел силу в трех случаях: 1) когда они вступали в отношения с государством, например при уплате налогов, выполнении рекрутской, дорожной и других повинностей; 2) когда они имели дела с некрестьянами, например заключали с ними сделки, совершали в отношении их преступления и т. д.; 3) когда они сами обращались к коронным властям за помощью, с жалобами. Большее число гражданских и уголовных дел, касающихся крестьян, регулировалось обычным правом. Оно не было кодифицировано, в применении его норм не было четкости и единообразия, дела решались применительно к конкретному случаю. Между законом и обычаем имелись серьезные различия, что являлось главным фактором частых конфликтов между крестьянами, с одной стороны, и помещиками и государством — с другой. В сущности, все бунты крестьян имели правовую основу — расхождение между законом и обычаем, так как многое из того, что казалось справедливым крестьянам и соответствовало обычаю, не считалось правильным администрацией и помещиками и не соответствовало закону, и наоборот. Несмотря на это, до середины XIX в. государству удавалось удерживать конфликт между законом и обычаем в определенных рамках, а многие нормы обычного права даже использовать в своих интересах, например общинную форму собственности, переделы земли, круговую ответственность за налоги и нераскрытые преступления. Подчеркнем, что негативная оценка крестьянами закона в пословицах («Где закон, там и обида») вовсе не свидетельствует об их нигилизме правового регулирования общественных отношений, как часто думают и ради доказательства чего цитируют эти пословицы. Негативное отношение к закону указывает лишь на наличие противоречий между ним и обычаем, который крестьяне ставили выше закона — «Обычай старше (сильнее) закона».

Противоречия наблюдались также между моральным кодексом крестьянства и кодексом, действовавшим в среде других сословий. Эти противоречия касались как существа данных норм, так и их применения. Например, с точки зрения крестьянина было аморально не накормить бесплатно незнакомого проезжего человека и не дать ему ночлега, отказать нищему или сироте в помощи, не угостить гостя; безнравственным считалось брать проценты за данные в долг деньги, не прийти на помощь односельчанину, попавшему в беду (пожар, падеж скота и т. д.). С точки зрения крестьянина обмануть соседа или родственника — аморально, а обмануть в интересах крестьян чиновника или барина — нравственный поступок; украсть что-либо у соседа, нарушить его межу, нарубить дров в общинном лесу — аморально, а нарвать фруктов в помещичьем саду, нарубить дров в его лесу или запахать его землю — вовсе не безнравственные поступки. Отсюда проистекала противоречивость в оценках нравственных устоев крестьянства со стороны образованного общества.

На практике поведение отдельных крестьян, разумется, нередко отклонялось от общепризнанных норм. Однако именно эти нормы являлись стержнем реальных взаимоотношений, на них ориентировалась община, заставляя отклонившегося от нарушившего их человека вернуться на путь истины с помощью хорошо разработанной системы социального контроля и наказаний. 11аиболее действенными были неформальные социальные санкции. Нарушителя изводили «шпильками», прозвищами, пренебрежительным отношением, насмешками. Сплетня, или молва, была вездесуща: «Молва в окно влезет; молву поветрием носит; от молвы не уйдешь». Она угрожала человеку потерей уважения, дурной славой и ухудшением его отношений с односельчанами: «Дурную славу нажить — как пить попросить; в хорошие люди попасть — не стожок скласть». Стандарты мироощущения общины ощущались весьма сильно, и считаться с ними приходилось со всей серьезностью, так как между крестьянами не было социальной дистанции, а нарушать ожидания тех, с кем человек привык считаться, с кем себя отождествляет, к кому эмоционально привязан, психологически очень трудно и опасно. Мало кто мог долго вынести состояние враждебности с общиной. Если неформальные санкции против нарушителя оказывались безрезультатными, всту пали в силу формальные санкции — штраф, наказания розгами, конфискация и распродажа имущества, арест, исключение из общины, сдача вне очереди в солдаты, отправление в ссылку или тюрьму. В редких случаях, когда речь шла о конокрадах, неисправимых злостных ворах, крестьяне применяли самосуд, кончавшийся, как правило, смертью. Несмотря на всю тяжесть формальных санкций, неформальный контроль играл все же более важную роль. Общественное мнение оказывало сильное и постоянное давление на крестьян, сводя на нет отклонения от принятых норм поведения. Общественное мнение иногда оформлялось письменными или устными приговорами крестьянских сходов, но чаще всего оно выражалось неформально, в устной форме — в насмешках, замечаниях, восхищении. Общественное мнение не только осуждало и высмеивало неловкость, физическую слабость, неспособность выполнять обычную крестьянскую работу, но и выражало одобрение лицам, добивавшимся успехов в ведении хозяйства, занятиях ремеслом, пении и т. п.

В общине существовала иерархия должностей: староста, сборщик податей, писарь, десятские, сотские и т. п. Коронная администрация в государственной деревне и помещики в своих вотчинах, как правило, не решались назначать на общественные должности своих, не зависимых от общины лиц — это было бы дорого и неэффективно. Они использовали руководителей, выдвигаемых самими крестьянами, контролируя их выбор. Но делегируя выборным власть, правительство и помещики вместе с тем строго строго следили за выполнением ими полицейских и податных обязанностей. Деятельность выборных по организации повседневной жизни деревни мало заботила власти, но зато очень волновала общину, и в этой своей ипостаси выборные находились под ее неусыпным контролем — за нерадение об общинных интересах их ожидало осуждение и санкции со стороны крестьян, за плохое выполнение официальных обязанностей — наказание со стороны коронной администрации и помещика. Все же выборные крайне редко выходили из-под контроля общины и превращались во враждебную и стоящую над крестьянами силу. Они регулярно переизбирались, не имели никаких существенных привилегий (не освобождались даже от платежа налогов и выполнения повинностей), продолжали заниматься крестьянским трудом, находились под контролем общественного мнения, в случае злоупотребления властью им грозил крестьянский самосуд. Выборные не теряли связи с крестьянством, и их интересы в большей мере совпадали с интересами общины, чем с интересами помещика или коронной администрации. Они выступали в роли защитников общины, ее ходатаев, организаторов, часто возглавляли крестьянские бунты. Естественно, положение выборных, обязанных служить двум господам одновременно, было нелегким, и важные общественные должности рассматривались крестьянами как почетная, но тяжелая обязанность: «В попах сидеть — кашу есть, а в сотских — оплеухи. На старост) не челобитчик, а от миру не прочь».

Если же выборные забывали об интересах крестьян — это иногда случалось в помещичьих имениях, — их переизбирали, а если власти защищали их, крестьяне не останавливались и перед бунтом. Наиболее часто отрывались от крестьян писари, должность которых из-за отсутствия грамотных в деревне нередко превращалась в наследственную. Пользуясь неграмотностью крестьян, они злоупотребляли своим положением, использовали общественную должность для личного обогащения. Но в конце концов злоупотребления выборных становились известны, и крестьяне добивались их смещения.

Таким образом, выборные являлись одновременно официальными и неофициальными руководителями. Будучи утвержденными властями, они обязаны были проводить в жизнь официальные интересы, но, как избранные на общественные должности по воле крестьян, они должны были выражать и в действительности выражали крестьянские интересы.

Мирские дела находились в руках наиболее солидной части крестьянства, поскольку важные выборные должности занимали «мужики зажиточные, порядочные и добрые», «честного поведения, предпочтительно грамотные, сметливые, рассудительные, во всех отношениях ловкие», обычно в возрасте 40−60 лет. При избрании на самую важную должность старосты сход принимал решение, или выбор, которое включало формулу доверия («мы ему верим; понеже он человек добрый и правдивый, истинное его дело будет») и обязательство крестьян быть ему послушным («а нам, мирским людям, быть ему во всем послушным»). По окончании периода службы выборный получал аттестат, в котором оценивалась его работа. Формулы избрания и аттестации были всюду похожими, потому, вероятно, что обобщали те качества, которые требовались от выборного лица. Как свидетельствуют аттестаты, положительной оценки заслуживала только та деятельность, которая была направлена на удовлетворение крестьянских интересов.

Подлинными неформальными лидерами общины являлись старики — мужчины в возрасте 60 лет и старше, сохранившие трудоспособность, ясный ум и являвшиеся главой хозяйства. Старики, обладавшие большим опытом, служившие в свое время по выборам, пользовавшиеся репутацией честных, справедливых, благомысленных людей, объединялись в неформальную организацию — совет стариков — и составляли наиболее влиятельную группу лиц в общине. Любое важное дело рассматривалось прежде всего ими, и их мнение при обсуждении проблемы на сходе было решающим. Высокий престиж стариков объяснялся тем, что общинная жизнь строилась не по науке, не по книгам, а по устной традиции, переходившей от старшего поколения к молодежи. В такой ситуации самыми компетентными оказывались старики, знавшие обычай и традиции лучше других и являвшиеся в полном смысле живой энциклопедией.

Выборные являлись исполнительной властью в общине. С точки зрения коронной администрации и помещиков, во всех вопросах, касающихся общественного порядка, налогов и повинностей, выборные должны были исполнять их волю, в остальных вопросах крестьянской жизни — волю общины. Но с точки зрения крестьян, выборные должны были всегда и во всем служить общине и выполнять волю схода — общего собрания глав хозяйств. В сущности, сход и олицетворял общину, поэтому когда речь идет об общине, то обычно имеется в виду именно сход. На практике получалось так, что ни выборные, ни отдельный крестьянин ничего не могли предпринять без решения схода. Даже указания администрации и помещика, прежде чем претвориться в жизнь, должны были получить мирское согласие на сходе. Правительство и помещики сознавали силу схода и поэтому стремились любыми средствами добиться от него одобрения своих указаний, особенно непопулярных у крестьян. Таким образом, не только в казенной или удельной деревне, но и в помещичьей вотчине община обладала автономией от коронной и помещичьей власти, пользовалась самоуправлением и имела реальные средства отстаивать свои интересы.

Все ли крестьяне и в какой степени участвовали в самоуправлении? По обычаю решения на сходах принимали только дворохозяева-мужчины (которые также назывались главами хозяйств, большаками или патриархами), хотя присутствие на сходе любого крестьянина не запрещалось. В XVIH-первой половине XIX в. патриархи составляли не более 10% всего населения общины. Следовательно, всего около 10 % крестьян имело право участвовать в сходах, в крестьянских судах, избираться на различные выборные должности. И фактически это право использовали все дворохозяева.

Во главе общины находилась немногочисленная группа крестьян, включавшая зажиточных патриархов — «лучших стариков». Активное участие в управлении одних патриархов и слабое участие других было обусловлено двумя обстоятельствами. Во-первых, для крестьянства «справедливое», т. е. уравнительное, распределение материальных благ имело большее значение, чем уравнительное распределение власти. Иногда они под всякими предлогами уклонялись от общественной службы, например, специально совершали маловажные проступки, чтобы их оштрафовали и лишили чести занимать общественную должность. Во-вторых, активное участие в общественных делах требовало много времени — оно поглощало до трети рабочего времени — и очень мало или вовсе не вознаграждалось, а иногда даже приносило убытки. Жалованье и незначительные льготы не компенсировали потери рабочего времени для лиц, занимавших важные выборные должности. Ввиду этого общественными делами могли и действительно активно занимались люди пожилые (их общественные обязанности наносили наименьший урон личному хозяйству), из большой семьи, которая могла обойтись без одного работника, а также люди зажиточные, которые могут нанять работника. Большие семьи были зажиточнее малых, а пожилые люди возглавляли эти семьи в качестве большаков. Поэтому преимущественно большие семьи и поставляли выборных. Вследствие неравномерного распределения общественных обязанностей между различными социальными группами крестьянства власть ложилась бременем на высшую страту. За престиж, уважение и власть зажиточные платили своего рода налог, и поэтому более активное их участие в общественных делах устраивало остальных. Неравномерное распределение власти поддерживало экономическое равенство, но приводило к концентрации власти в руках зажиточного крестьянства.

Характер власти и управления хорошо проявляется в процедуре принятия решений. Согласно обычному праву, единодушие патриархов на сходе являлось непременным условием для принятия любого решения. Если хотя бы один человек был не согласен, решение не могло считаться оконнательным и быть реализованным. Каким же образом достигалось единогласие? Несогласное меньшинство или убеждалось доводами большинства, или, не будучи убежденным, добровольно уступало, чтобы не вступать в конфликт с миром. То же происходило с не согласным с большинством крестьянином, который не выдерживал давления гру ппы и соглашался. 11еспособность индивида противостоять напору большинства— хорошо известный социальным психологам феномен. Таким образом, хотя требование единогласия фактически давало каждому патриарху право вето, реализовать его было практически невозможно. Чаще всего оно использовалось наиболее смелыми крестьянами, чтобы противостоять помещикам или коронной администрации, вынуждая последних либо уступить, либо принять крайние меры в отношении несогласных, на что власти всегда шли неохотно. Но в этом случае крестьяне получали мощную негласную поддержку всей общины и поэтому стояли до конца. В основе правила единогласия лежало убеждение, что только согласие всех сделает решение прочным и справедливым, или божеским. Разумеется, принцип консенсуса в крестьянской общине мог иногда маскировать власть наиболее влиятельных лиц, но, как правило, лишь в тех немногочисленных случаях, когда деревня была в имущественном отношении резко дифференцирована, когда имелся действительно богатый крестьянин, закабаливший большинство односельчан. Значительно чаще консенсус прикрывал власть «верхушки» в посадских общинах в XVIII в., а в сельских общинах — лишь после эмансипации крестьян 1861 г. Общинная этика в дореформенное время негативно оценивала оппозицию, открытое несогласие, настаивание на собственном мнении. Формально действовал принцип «один патриарх — один голос», но поскольку голоса никто не считал, фактически уважаемый крестьянин «весил» больше, а менее влиятельный — меньше, чем один голос.

Итак, на неофициальную структуру общины ложилась основная нагрузка по организации жизни крестьян; значение официальной структуры было менее важным. 11равительству удалось включить выборных в систему государственной администрации, а общину — в систему государственного управления. Однако общинное самоуправление не стало простым придатком государственной машины, а община не превратилась в официальную организацию. Коронная администрация признавала автономию общины, потому что это был единственно эффективный способ обеспечить сотрудничество крестьян с властью, которая не имела ни финансовых средств, ни соответствующего бюрократического аппарата, чтобы контролировать доходы крестьян и брать с них налоги, а тем более организовывать их хозяйственную и бытовую жизнь.

Благодаря тому что мирские должности не закреплялись за отдельными лицами или семьями надолго, сход являлся постоянно действующим органом, а все патриархи в той или иной степени принимали участие в управлении и занимались общественными делами, власть в общине не была отчуждена от рядовых ее членов и носила демократический характер. Однако это была не западная либеральная, а иная форма демократии — ее можно назвать демократией общинного типа (в силу того что она могла действовать только в организациях общинного типа), или патриархальной демократией (в силу большой роли патриархов), или традиционной демократией (в силу того что ее идеалом была традиция). Общинная демократия существовала только для глав хозяйств, предполагая безусловное подчинение им женщин, молодежи и мужчин, которые не были большаками; она сочеталась с преклонением перед стариной, с негативным отношением к инакомыслию, личной свободе, к социальным нововведениям, инициативе и вообще ко всякому отклоняющемуся поведению; она была основана на уважении к коллективу, а не к индивиду, отдавала предпочтение интересам большинства перед интересами меньшинства и отдельных лиц. В отличие от общинной либеральная демократия, принимая за основу мнение большинства, не запрещала и не подавляла меньшинство и инициативу отдельных лиц; она уважала личную свободу и индивидуальные права. Точка зрения славянофилов, согласно которой в общине существовала органическая демократия в том смысле, что община являлась живой, органической организацией, связанной полным единодушием всех ее членов, в которой личность не поглощалась коллективом, не подчинялась его силе, а добровольно присоединялась к его решению, сливалась с ним в любви и братстве, идеализирует общину. До середины XIX в. действительно существовали солидарность и ощущение единства между крестьянами, но вместе с тем община практиковала насилие над непокорными, изгоняла из своей среды девиантных лиц; в общине происходили столкновения групповых интересов и кланов родственников, наблюдались противоречия между выборными и крестьянами, иногда общественными делами управляли доморощенные кулаки. Организация общины до некоторой степени повторяла в миниатюре устройство Московского государства XVI—XVII вв. (староста — царь, совет стариков — Боярская дума, сход — земский собор, главы семей — правящая элита), которое можно назвать патриархальной народной монархией. По-видимому, крестьянство XVIII-первой половины XIX в. хранило политические традиции XVI—XVII вв. и даже еще более далеких периодов русской истории.