Перемножающий на миллионы

В наши дни телевизионные передачи смотрят начиная с двухлетнего возраста. Едва научившись ходить, даже ползать, ребенок тянется к серебристому чуду. Мы говорим «театр на экране», не замечая, что наши дети прежде всего привыкают к экранам, и совмещение этих понятий для них происходит в обратном порядке.

«Папа, а разве здесь нет стекла?» — воскликнула моя дочка-малышка, впервые в жизни попав в театр и увидев на сцене живых людей.

В наш век ни одно значительное событие не может остаться за рамкой экрана. Мы спорим о телевидении как искусстве, но признаем безусловное превосходство за телевидением-информацией. Это впервые стало для нас очевидным в дни VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Незадолго до открытия фестиваля журналистам были выданы три жетона — «Пресса», «Радио» и «Кино». Но ни газетные очерки, ни радиопередачи, ни четыре фильма о фестивале, выпущенные спустя полгода, — ничто не могло идти в сравнение с той ролью, которую в те дни сыграл обойденный железной биркой наш друг голубой экран. Крупнейшее международное событие оказалось по плечу лишь ему. Телевидение не просто говорило о фестивале — оно говорило самим фестивалем. В те дни мы были не просто зрителями, нет, мы считали себя очевидцами.

Во время трансляции по телевидению фильма или спектакля никто не бежит за соседом с криком: «Скорее, потом будет поздно!» И фильм и спектакль вы увидите снова и реакция будет примерно та же. Но быть очевидцем, Колумбом, матросом, орущим с мачты: «Земля!» — словом, соприсутствовать при событии можно только однажды.

Вероятно, никогда еще на кухнях не подгорало столько котлет, как это было во время трансляций международных спортивных встреч. Конечно, в принципе каждую встречу можно снять с монитора и показать на экране вторично. Помню одну из таких передач, когда был записан на пленку и показан футбольный матч из Стокгольма. Но все: и ритм передачи, почему-то вдруг ставший бесконечно растянутым, и слова диктора о том, что вот сейчас, на двадцатой минуте, мяч с подачи будет забит в ворота шведской команды, — все это превращало игру в какой-то гигантский розыгрыш. И было в этом что-то обидное, словно у вас на глазах передразнивалась действительность, симулировалась живая реальность. Должно быть, подобные ощущения вызывают у посетителей экспонаты в музее восковых фигур. Хотя игроки находились все время в движении и бегали по футбольному полю, не было главного — неизвестности, непредугаданности момента, словом, не было того акта рождения на глазах, ради которого рвутся на стадионы десятки тысяч болельщиков и прилипают к экранам телевизоров не попавшие туда миллионы. Телевидение перемножает на миллионы самую скромную аудиторию.

Кажется, чего же проще: поставить в театре телевизионные камеры и сразу получить невиданный зал, количество мест в котором исчисляется цифрой с шестью нулями.

Однако так только кажется. Всем известно, что зрительный зал с шестью нулями мы в этом случае не получим.