Я — телевидение, перехожу на прием

Итак, полемика продолжается. Одни идут от театра к жизни. Другие от жизни идут к театру. Одни берут реальную жизнь, преображая ее на сцене. Другие преображают сцену, вводя на нее реальную жизнь.

Кто же прав в этом споре и может ли вообще в этом споре кто-то быть прав? Может быть, каждый прав, только прав относительно, и в этом великом противостоянии относительных правд и заключается абсолютная аксиома? Она лежит между этими правдами, как земной шар между двумя полюсами, как шкала с обозначением радиоволн в диапазоне от самых коротких до самых длинных.

Две «правды» и есть те координатные оси, которые, как сказали бы представители точной науки, позволяют составить систему отсчета сценического искусства.

Вот почему в диалоге на подмостках никто не может претендовать на конечную истину для театра. Каждый художник и каждый театр утверждают эту истину для себя, то есть в общем диапазоне драматического искусства обращаются к той частоте, той волне, на которой им предстоит работать. Свою рабочую частоту имеет и телевидение. Представьте себе шкалу приемника, где левая граница диапазона обозначена как «сценическая условность», правая — как «жизненная достоверность», а между ними лежит весь спектр того, что принято называть «драматическим искусством».

Начав пеленгацию телевидения, мы уже убедились, насколько бесплодно пытаться принять его позывные в левой части диапазона.

Сидя перед экраном «Рубина» в обществе кошки и канарейки, мы не испытываем никакого желания аплодировать нарисованным облакам и принимать за чистую монету театральные чувства.

И, наоборот, по мере движения вправо игра актера по своей бытовой, психологической достоверности представляется нам куда органичней документальной природе телеэкрана.

Однако чем ближе мы движемся к правой границе, тем на меньшее количество зрителей в зале рассчитано актерское исполнение, пока, наконец, количество зрителей не сводится к единицам и мы не упираемся в край шкалы, за которой театр приходит к своему отрицанию.

Именно там, за этой границей, и открываются перед нами неисследованные области телевидения. Там, где театр достигает последней черты, телевидение начинает разбег, а место зрителя с театральной программкой занимает зритель в пижамных брюках.

" Советское радио и телевидение «, 1964, № 11