Предмет конфликта. 
История зарубежной конфликтологии

Получив ответ на вопрос «кто?», конфликтолог может переходить к вопросу «что?»: что является предметом конфликта? По поводу чего разразился конфликт? За что сражаются участвующие стороны?

Приступая к данному вопросу, нужно учитывать то, что конфликты могут быть структурными (Б. Мур), которые ставят вопросы, затрагивающие системы в целом — ценностные, биологические или физические, а также неструктурными — предметом которых являются средства достижения целей в рамках самих систем. Этому тезису соответствует рассуждение Козера по поводу базовых конфликтных ситуаций (basic cleavages) или конфликтов, разворачивающихся по поводу средств и соответствующих им целей в рамках существующего консенсуса; Крисберг говорит о диссенсуальных и консенсуальных конфликтах; Симпсон — об общинных (религиозные или национальные общины) и не общинных конфликтах, а Рапопорт — о структурно-ориентированных и предметно-ориентированных конфликтах.

Во-вторых, к числу специфических вопросов, которые могут или не могут затрагивать всю систему в целом, Мур относит информацию, интерес, взаимоотношения и ценностные конфликты. Вер к этой категории относит информационные, ценностные конфликты и конфликты интересов. Рапопорт называет права или привилегии; контроль над ресурсами; политическую власть, и/или существование самих участников спора как таковых. Мортон Дойч в качестве вероятного предмета конфликта видит контроль над ресурсами, предпочтения и досадные недоразумения, ценности, убеждения и характер взаимоотношений между сторонами.

На основании проведенной систематизации Сэндол делает обобщение относительно общих моментов в понимании предмета конфликта:

• — взаимоотношения (еще Зиммель указывал на то, что конфликт является компонентом всех социальных взаимоотношений). Понятие взаимоотношений, казалось бы, являющееся первостепенным в силу своей очевидности, но вместе с тем зачастую пренебрегаемым, — составляет основу как конфликта, так и его долговременного разрешения;
• — ценности (конфликты по поводу того, как «должно быть», включая идеологические конфликты);
• — убеждения/информация (конфликты по поводу того, что «есть»);
• — контроль над ресурсами/интересы (конфликты по поводу того, «кто и что получит при распределении дефицитных ресурсов»).

Среди последних также выделяются конфликты по поводу «территории», которые Бертон называет классическими. В самом деле, главным вопросом во время войны является вопрос о территории.

Как и в случае со «сторонами конфликта», следует также учитывать и менее очевидные аспекты «предмета конфликта». Л. Козер, например, проводит различие между реалистическими и нереалистическими конфликтами: действительно ли конфликт имеет под собой какой-то реальное основание (например, спор по поводу территории) или это просто способ избавления от переполняющих эмоций? Джесси Бернард проводит схожее различие между предметными конфликтами (те, которые имеют под собой реальное основание) и иллюзорными конфликтами. Потребность в осмыслении такого рода различия обусловлено не только лишь «академическим интересом» — обеспечение выполнения закона в случае захвата заложников или возведения уличных баррикад заставляет относиться к ним как к категориям инструментальным и экспрессивным. «Инструментальное поведение» имеет отношение к действиям, связанным с существенными требованиями и преследующим четкие цели, достижение которых оборачивается непосредственной выгодой для тех, кто берет в заложники (реалистический конфликт). «Экспрессивное поведение», с другой стороны, — являясь для тех, кто захватывает заложников, способом выражения их фрустрации, произвола, отчаяния и власти, подобно переносу или контрпереносу^Л, — зачастую проявляет себя как нелогичное и эмоциональное (нереалистический конфликт). В «экспрессивном» отношении случаи захвата заложников и возведения баррикад имеют больше общего по сравнению с «инструментальным» аспектом.

Среди «реалистических» конфликтов Мортон Дойч различает соответствующие действительности и случайные, зависящие от обстоятельств^[1][2]. Соответствующие действительности" конфликты — это такие, которые существуют «объективно». Осознание их существования «не обусловлено легко изменяющимися некоторыми характеристиками окружающей среды». Тогда как осознание существования «случайных конфликтов» действительно «зависит от изменяющихся обстоятельств», которые немедленно принимаются во внимание конфликтующими сторонами. Случайные конфликты исчезают в том случае, если становится доступным альтернативный источник ресурсов, удовлетворяющий потребностям конфликтующих сторон — то, в определении чего может участвовать третья сторона.

Это различие может быть более утонченным, нежели в том варианте, который приводился выше для иллюстрации случая с интрапсихическим уровнем участвующих сторон. Например, «реалистический» конфликт в качестве одного из своих источников может иметь «нереалистический» компонент: ярость, не получившая выхода в предыдущих конфликтах с другими, выплескивается через механизм переноса

Снегативного) в данном конкретном конфликте. Как отмечал М. Дойч, первоначально конфликт может проявиться как ложный, — без какой бы то ни было «объективной» основы. Однако, выявляя новые мотивы и установки, он может превратиться в реальный. Обсуждая проводимое М. Дойчем различие между конфликтами очевидными и конфликтами обусловливающими, Равен и Круглянски (1971) отмечают, что «основания для проявления конфликта могут содержаться в существующей несправедливости…, однако возможности дальнейшего разрастания конфликта зависят от действия обусловливающих факторов, перенесенных из других ситуаций».

Причастность третьей стороны является фактором, усложняющим ситуацию, связанную с конфликтом. Так как ей приходится в первую очередь иметь дело с «нереалистическим» компонентом, — исходным конфликтом, — до того, как начинать непосредственную работу с «реалистическим» конфликтом. М. Дойч указал на то, что «очевидный конфликт зачастую не может быть разрешен до тех пор, пока не будет разрешен конфликт, лежащий в его основе, либо он не может быть разрешен до тех пор, пока не будет отделен и отсечен от обусловливающего его конфликта для дальнейшей обработки в условиях изоляции»^[3].

Следовательно, перед третьей стороной может в первую очередь возникнуть необходимость разобраться со своим интрапсихическим уровнем как необходимым условием эффективного функционирования между участвующими сторонами. Как нужно поступать в таком случае — не всегда понятно. В рамках одного из существующих подходов предлагается исходить из необходимости включения в состав «третьей стороны» определенного количества людей (то, что Д. Бертон и его коллеги называют панелью), являющихся терапевтами, которые знают, как выслушивать и общаться с индивидами, для которых текущий «реалистический» конфликт отчасти основывается на неразрешенном аффекте («нереалистическом» компоненте) более раннего «реалистического» конфликта. Если же не существует возможности прибегнуть к услугам терапевта, можно ограничиться попыткой предоставить возможность вовлеченным сторонам «выпустить пар» и поведать о своих «историях», что может обеспечить необходимый катарсис.

М. Дойч предлагает свою типологию конфликта. Он различает «смещенные» конфликты (ложный предмет конфликта при действительных участниках); «приписываемые» (придуманные) конфликты (участники и предмет конфликта не соответствуют действительности); «латентные» (пред-ПКП-конфликты, которые должны произойти, но не происходят)^[4].

Яркий пример смещенного конфликта — супруги, которые постоянно спорят о том, как воспитывать детей, что смотреть по телевизору, куда поехать отдыхать. При этом они стараются не выяснять собственные взаимоотношения, опасаясь их разрушить, однако именно здесь могут скрываться истинные причины споров, и, — пока они не осознанны, — ни один конфликт не может быть разрешен.

Таким образом, дилемма, возникающая перед третьей стороной, заключается в том, должен ли посредник способствовать осознанию подлинных причин, обусловливающих конфликт между супругами, несмотря на то, что это может вызвать негативную реакцию как с одной, так и с обеих сторон?

Похожая дилемма возникает для третьей стороны, фиксирующей наличие латентного конфликта между двумя и более сторонами, которые могут находиться в отношениях, не осознаваемыми как «структурно искаженные». Затрагивая проблему «осознания конфликта», А. Керл замечает: «При наличии недружественных отношений стороны отчетливо осознают расхождение преследуемых целей. В иных случаях наличие конфликта ощущается не столь очевидным образом. Так, у колониальных народов в период, предшествующий возникновению движения за независимость, у многих угнетенных людей в сегодняшнем мире, в определенной мере у студентов, некоторых сегментов чернокожего населения США, а также у многих чернокожих в Южной Африке существовало весьма слабое осознание наличия конфликта. Для этих людей не было очевидным то, что их нищета, бессилие, зависимость, чувство бесправия, которое они испытывали, было напрямую связано с богатством, силою и властью правящих групп. То, что, фактически, существует конфликт интересов. После того, как эти интересы проявились, конфликт стал очевиден для большинства вовлеченных в него людей»^[5].

Стоит привлекать внимание сторон к этим проблемам (включая «счастливых рабов») или нет? Размышляя над этим вопросом, Д. Сэндол склоняется к тому мнению, что о назревающем конфликте, который рано или поздно потребует своего разрешения, необходимо предупредить сторону, изначально являющуюся наиболее сильной, тем самым продемонстрировать стремление защитить преимущество той точки зрения, которая предпочитает упреждающую, а не реактивную позицию в вопросе о моменте начала действий. Одновременно данный аргумент ориентирован на поддержку усилий по превентивной дипломатии (дипломатии раннего предупреждения): чем ждать, пока «пожар полыхнет в доме» (т.е., чтобы конфликт не перешел из стадии ПКП в стадию АПКП), лучше приступать к работе с ним на латентной или даже ПКП-стадии^[6].

В качестве примера ложно приписываемых (misattributed), или стимулированных (по определению Кларка Керра), конфликтов можно рассматривать те случаи, когда политические лидеры от отчаяния сознательно создают конфликты для того, чтобы сохранить свою власть и отвести от себя надвигающиеся неприятности, связанные с ростом внутреннего напряжения в стране, — таким образом, переводя «стрелку» на других.

Рапопорт например, высказывается по этому поводу так: «В большинстве случаев формулируемые вопросы не стоит воспринимать всерьез, так как довольно часто они используются для того, чтобызаручиться поддержкой, а не для определения целей, достижения которых следует добиваться»^[7].

В этом смысле ложно приписываемый конфликт может рассматриваться как способ обеспечения себя того, что Бертон называет ролевой защитой.

• [1] В психоанализе — бессознательный защитный механизм, проявляющийся в перенесении чувств, проявившихся в раннем возрасте по отношению к значимым другим (родителей, друзей), на людей, с которыми индивид взаимодействует в настоящее время.
• [2] Deutsch М. The Resolution of Conflict: Constructive and Destructive Processes, YaleUniversity Press, New Haven (Connecticut) and London. 1973. P. 12—13.
• [3] Deutsch М. The Resolution of Conflict: Constructive and Destructive Processes, YaleUniversity Press, New Haven (Connecticut) and London. P. 13.
• [4] Ibid.
• [5] Curie A. Making Peace. Tavistock, London.1971. P. 8—9.
• [6] Sandole D. J. D. A comprehensive mapping of conflict and conflict resolution: A threepillar approach. P. 9.
• [7] Rapoport A. Conflict in Man-Made Environment. Penguin, Harmondsworth, Middlesex (England). 1974. P. 174.