Период развитого колониализма на Востоке

Здесь снова необходимо вернуться к проблеме периодизации истории, как всеобщей, так и восточной^[1].

Хорошо известно, что в отечественной историографии было принято особо выделять период новой истории, соответствующий существованию капитализма и завершающийся в этом его качестве 1917 г., будто бы с капитализмом покончившим. Существовали, правда, разногласия по поводу того, каким временем следует датировать начало новой истории: толи французской революцией, то ли иной. В любом случае начало новой истории видели обычно в одной из таких многих в марксистской историографии «революций».

Разумеется, и для истории Европы, и даже для всей мировой истории, в которой Европа последние века, безусловно, лидировала и задавала тон, вычленение этапа господства капитализма важно и имеет немалый смысл. Но как при этом было быть с Востоком? Нет слов, всемирная история должна быть именно всемирной и иметь нечто общее хотя бы при ее периодизации. Когда в первом томе речь шла о хронологической грани между древностью и средневековьем для Востока.

(средние века, напомню, — чуждое понятие для неевропейского мира и его истории), это обстоятельство принималось во внимание, тем более что речь шла об условной грани. Теперь ситуация несколько иная. Перед нами не условный, а действительно новый этап в истории Востока, связанный с энергичным проникновением колониального капитала вначале преимущественно в торговой, а затем и в промышленной его форме. Совершенно очевидно, что оба этапа, торговый и промышленный, хорошо совпадают с хронологическими рамками европейской новой истории, которая — если принять идею о существовании так называемого периода ранней новой истории, или, как я предпочитаю его именовать, переходного от европейского средневековья к новому времени (XVI—XVIII вв.), — подводит нас к XIX в. Это значит, что усилия европейских колонизаторов за ряд веков сыграли определенную роль в сближении структурных основ европейских и неевропейских обществ, пусть даже далеко не всех из числа этих последних, и история всех стран мира в этом смысле хронологически сблизилась. Все мы давно уже живем в эпоху индустриально-городской культуры и пользуемся множеством благ современных научнотехнических и, более того, высокотехнологических достижений. И хотя добились всего этого европейцы, плодами их успехов давно уже пользуется весь мир.

Еще несколько слов о деталях периодизации, что всегда важно для истории и историков. Каким временем можно очертить столь важный для истории Востока период господства развитого, промышленного колониализма? Где начало этого периода? Чем и почему следует обозначить его конец? Как показано в первом томе, начало колониальной торговой экспансии предбуржуазного Запада было положено на рубеже XV—XVI вв. В Латинской Америке, Индии и Индонезии, в береговой зоне Африки колониальная экспансия испанцев и португальцев, затем голландцев, англичан и французов ширилась с каждым веком. Понемногу она захватывала и другие районы Востока, практически весь неевропейский мир. Логически рассуждая, именно XVI в. по справедливости можно считать началом этапа раннего, в основном торгового, колониализма. Дело в том, что, хотя колониализм тогда не сумел и просто не мог свершить кардинальную ломку структуры стран традиционного Востока и тем более содействовать становлению там капитализма, который еще далеко не оформился в своем окончательном виде в самой Западной Европе, он, однако, как было упомянуто, нес Востоку нечто сущностно новое. Вопрос только в том, как понимать это новое. Что это такое?

В ранний период торговой экспансии, сопровождавшейся вторжениями, территориальной аннексией, созданием форпостов, подчинением и даже определенной деформацией хозяйства в отдельных странах (Индия, Индонезия), а также массовым порабощением людей (Африка, частично Индонезия), активному воздействию колониализма подвергались лишь некоторые страны Востока. Кроме того, к кардинальным изменениям и существенной деформации экономики традиционных восточных обществ период колониальной торговой экспансии не вел. Целью колонизаторов были вначале лишь восточные редкости, прежде всего пряности, а затем также и рабы. И хотя платили они за это мало, но все-таки платили. Серебро текло с запада на восток, а не в обратном направлении. Иными словами, перед нами торговля, пусть и не вполне равноправная, неэквивалентная, порой, быть может, даже из-под палки, сопровождавшаяся принуждением, но все же именно торговля, в какой-то степени взаимовыгодная.

К торговому обмену Восток привык. Более того, не были для него необычными ни несправедливости, ни насилия или массовое порабощение людей, ни вторжения иностранцев. Достаточно напомнить о монгольском нашествии, о походах Тимура. Правда, торговый колониализм принес с собой и нечто новое, к чему на Востоке еще далеко не везде привыкли. Он, что важно, приучал, принуждал к каждодневному тяжелому регулярному труду не всегда привыкших к этому людей, сопровождая такое приучение-принуждение по отношению, в частности, к африканским рабам силой и превращая таким образом труд порой почти в каторгу, которую долго могли выдерживать лишь немногие (собственно, именно это вначале и вызывало потребность во все новых и новых отрядах рабов). Но этого нового было в те времена, о которых теперь идет речь (XVI—XVIII вв.), еще все же недостаточно для того, чтобы говорить о сущностно новом, хотя приучение людей к повседневному труду и было его важным элементом.

Другое дело — XIX в., особенно его вторая половина. Это было время колониальной экспансии западного индустриального капитала. Картина совершенно иная. Поток фабричных товаров из метрополии стал быстро превращать колонии и зависимые страны Востока не только в источник нужных европейцам продуктов и сырья, но и в ценные и очень важные для европейского капитализма рынки сбыта. Рыночные связи теперь устанавливались гораздо более прочно, а по их каналам товары и средства (включая и серебро) текли теперь как в том, так и в обратном направлении. Порой этому сопутствовали разорение традиционного восточного ремесла, упадок торговли, а также крушение привычных норм бытия и сопровождавшие его политические кризисы, ослабление государственной власти и многое другое, с этим связанное. Но зато мир вне Запада, став устойчивым рынком сбыта промышленных товаров, местом строительства железных и иных дорог, телеграфных линий, современных западно-буржуазного типа больших городов, изменился очень основательно.

Здесь и следует видеть то сущностно новое, что внесло немало перемен в привычные нормы и условия жизни стран и народов Востока. Вот почему хронологически целесообразно начинать период колониализма на Востоке именно с XIX в., — где раньше, где позже, но в целом примерно с XIX столетия, а точнее даже с середины его. Рубеж этот не случаен. Он определен временем, когда буржуазные преобразования на Западе в основном завершились, а промышленные товары большим потоком потекли из индустриального Запада во все уголки мира, и прежде всего в колонии. Естественно и логично также, что конец периода колониализма следует видеть именно там, где он вполне отчетливо прослеживается, т. е. в середине XX в., после Второй мировой войны, в годы массовой и повсеместной деколонизации. Для Востока в целом, включая и Африку, концом периода колониализма и потому важнейшим для его истории хронологическим рубежом является именно то время, когда он освободился от колониальной зависимости, стал независимым. Неудивительно поэтому, что в качестве естественных рамок, которыми следует ограничить новый этап истории Востока в целом, этап развитого колониализма, берутся именно предлагаемые здесь. Это период с середины XIX до середины XX в. Совершенно очевидно, что при всей включенности Востока в мировую историю, особенно в эти столетия, предлагаемые рамки более адекватно отвечают реальному историческому процессу, нежели те, которые исторически мало с ним связаны, хотя и имеют всемирно-историческое значение.

• [1] Некоторые термины и наименования даны с учетом авторской концепции.