Война как социальный феномен
Считается, что войны никогда не прекратятся, пока нации живут в столь сильно различающихся условиях, пока цена человеческой жизни так по-разному определяется каждой нацией, пока враждебность, которая их разделяет, указывает на мощную силу инстинктов в психике. Но можно надеяться, что европейские народы сумеют найти иной путь устранения проблем и столкновения интересов. У каждой из развитых наций… Читать ещё >
Война как социальный феномен (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Как отмечал 3. Фрейд, мы вынуждены признать, что никакое событие не было так разрушительно для столь многих общечеловеческих ценностей, не вводило в заблуждение многие светлейшие умы, не унижало так наши святыни, как война. Даже наука в оценке войны потеряла свою беспристрастность. Антропологи стремятся провозгласить противника низшим и вырождающимся; психиатры — огласить свой диагноз о душевной или умственной болезни врага. Но, наверное, наше ощущение, замечает Фрейд, наше сгущение этих явных пороков непропорционально сильно[1].
Считается, что войны никогда не прекратятся, пока нации живут в столь сильно различающихся условиях, пока цена человеческой жизни так по-разному определяется каждой нацией, пока враждебность, которая их разделяет, указывает на мощную силу инстинктов в психике. Но можно надеяться, что европейские народы сумеют найти иной путь устранения проблем и столкновения интересов. У каждой из развитых наций можно фиксировать высокий уровень принятых норм, которым люди подчиняют свой образ жизни. Можно было предположить, что цивилизованное государство будет считать эти нормы основой своего существования.
Однако, по словам Фрейда, многие мыслители провозглашали, что из-за культурных различий война неизбежна даже среди цивилизованного сообщества. Мы, однако, представляли ее как рыцарский поход, который ограничивался установлением превосходства одной из состязающихся сторон с причинением наименьших страданий. Даже такая война произвела бы достаточно ужасов и страданий, но это не прервало бы развитие этических отношений между большими объединениями человечества, между народами и государствами, считает Фрейд. Но война оказалась кровопролитной и разрушительной. Она высветила почти невероятный феномен: взаимное понимание между цивилизованными нациями так слабо, что оно может обернуться злобой и ненавистью…
Воюющее государство позволяет себе все те злодеяния, все те акты насилия, которые опозорили бы частное лицо. Оно применяет не только традиционные военные хитрости, но и преднамеренную ложь и обман противника. Государство освобождается от гарантий и договоров, которые оно заключало с другими государствами, и беззастенчиво признает свою жадность и вожделение власти, призывая затем частное лицо санкционировать все это во имя патриотизма.
По мнению Фрейда, все это свидетельствует о том, что наше сознание не является непреклонным судьей, каким учителя этики имеют обыкновение провозглашать его. «Когда общество не делает упреков, прекращается подавление низменных страстей, и люди совершают жестокие, мошеннические, предательские и варварские поступки, настолько несообразные с их цивилизацией, что их (эти поступки) можно было бы считать невозможными»[2].
Фрейд называет две вещи, которые вызвали в этой войне (имеется в виду Первая мировая война) чувство разочарования: моральная нищета, продемонстрированная государствами, которые в своих внутренних отношениях выступали как враги общепринятых моральных норм, и жестокость в поведении людей. Психоаналитическое исследование показывает, что сущность человеческой натуры состоит в элементарных инстинктах, которые являются общими для всех людей и нацелены на удовлетворение определенных примитивных потребностей. Эти инстинкты, которые породило общество, по оценке Фрейда, сами по себе ни добродетельны, ни пагубны, но общество осуждает их как пагубные, например, эгоистичность, жестокость, относятся к примитивным. Эти примитивные инстинкты проходят длительную эволюцию, причем им дается воля во взрослом человеке. Они, как считает Фрейд, сдерживаются, направляются на другие цели, изменяют свои объекты и в какой-то степени обращаются против своих владельцев.
Трудность в разделении двух классов инстинктов в их реальных проявлениях — вот что давно мешало психоаналитикам распознать их. Редко бывает так, что действие оказывается результатом одного единственного инстинкта. Чтобы действие стало возможным, должна быть, как правило, комбинация соединения мотивов.
Инстинкт разрушения функционирует в каждом живом существе и старается привести его к гибели, сводя жизнь до первоначального состояния неодушевленной материи. Инстинкт смерти только тогда превращается в инстинкт разрушения, когда он направляется на объекты. Живое существо сохраняет свою собственную жизнь, разрушая чужую. Но некоторая часть инстинкта смерти остается действовать внутри живого организма.
Итак, выводы Фрейда: пытаться избавиться от агрессивных склонностей людей бесполезно. Нет такой расы или такого региона Земли, где жизнь проходит в спокойствии и где нет ни принуждения, ни агрессивности. Не возникает вопроса о полном избавлении от человеческих агрессивных импульсов. Достаточно попытки изменить их направление до такой степени, чтобы эти инстинкты не искали своего выражения в войне. Против разрушения следует пустить в ход Эрос. Все, что способствует росту эмоциональных связей между людьми, будет работать против войны. Следовало бы также подчинить инстинктивную жизнь диктатуре разума.
Психические изменения, идущие рука об руку с культурным процессом, поразительны и недвусмысленны. Они заключаются, по Фрейду, в постепенном смещении инстинктивных целей и ограничении инстинктивных импульсов. Представляются две самые важные психологические особенности культуры: усиление интеллекта, который начинает управлять инстинктивной жизнью, и перенесение вовнутрь агрессивных импульсов со всеми последующими преимуществами и опасностями.