Спектр антропологических идей

Сегодня на книжном рынке множество прежде недоступных нам сочинений. Круговорот мыслей, древних и современных, способен кого угодно сбить с толку: потому как столь различны жанры, в которых осмысливается проблема человека. Научная констатация — одно, философское предположение — совсем другое, мистическое откровение — нечто иное… Их можно сталкивать, но их следует различать…

Мистическое откровение

Они собрались в горной долине, у самой излучины реки, разожгли костер, подтащили к нему тяжелые камни, расположив их в известном порядке. Набросили на девушку покрывало. Потом все закружились в танце. Заклиная силы Солнца, страстно и пронзительно закричал юноша. Ему нетерпеливо откликнулось эхо.

Это не картинка доисторических времен, не сцена из жизни первобытных охотников, не эпизод укрощения стихии, извлеченный из мифического предсказания — именно так начинают свой день члены молодежной общины, живущей в наши дни в швейцарской деревушке. Поклоняясь природе, они полагают, что обожествление древних сил может изменить судьбы человечества, вернуть утраченные порывы духа.

Не возрождается ли в этом ритуале древнее «темное знание»? Многие люди сегодня увлечены мистикой. Они верят в существование иных миров. Истово собирают сведения о гуманоидах и супербогах из космических цивилизаций. В мистических трактатах они пытаются отыскать древнее утраченное знание, в мантре (молитве) — возможность слиться с Духом. Кое-кто побаивается всесильного дурного глаза. Многие надеются на помощь при внезапном и исступленном богообщении. Кому-то ужасно хочется набросить на себя желтое сари и поставить чудодейственную точку над переносицей.

Как следует относиться к этим увлечениям? Прежде всего отметим, что мистика — древнейший тип сознания. Еще не было философии, не возникла религия, а человек уже был захвачен мистическим опытом. Он испытывал какие-то странные, непостижимые переживания, которые потрясали все его существо. Мистическая духовная традиция — древний и ценнейший пласт культуры. Невозможно представить себе изначальное восхождение к знанию без тайноведения, античную культуру — без мистерий, а Средневековье — без гностической эзотерики. Мистика — исторически давний и разноликий феномен. Она вплетена в ткань человеческой культуры, неотторжима от нее.

Однако мистический ареал культуры изучен слабо. Несмотря на усилия таких мыслителей, как Я. Бёме, Э. Свёденборг, Р. Штейнер, мистериальные интуиции Е. Блаватской, Н. Рериха, Г. Гурджиева, многие грани этой традиции остаются неизведанными. Далеко не все философы оценивали мистику как свод наивных иллюзий, слепых верований, помутнений души. Например, русские философы видели в истоках культур разных эпох просветление разума и чудо, веру и знание, прагматизм и романтику, рассудочность и интуицию, упорядоченность духа и экстаз, аскетизм и чувственность.

Современный человек, зачарованный успехами науки, с подозрением относится к мистике. Между тем древние в определенном смысле знали гораздо больше, чем мы. В этом одно из поразительных открытий XX столетия. Физики, создающие картину мироздания, обнаруживают контуры своих космогоний в индийской и буддийской тантре. Химики высказывают предположение, что их наука — ответвление утраченной алхимической мудрости. Биологи констатируют известную исстари способность мельчайшей клетки воспроизводить целостность живого существа. Реаниматологи читают как некое пособие тибетскую «Книгу мертвых», записанную двенадцать веков назад. Психологи, разъясняющие природу фантомов сознания, обращаются к шаманизму. Культурологи озабочены потрясающими провозвестиями, заключенными в текстах далекой старины. Астрологи предвещают события, предлагая соотнести собственное поведение с космическими ритмами.

Что же такое мистика? Чем она отличается, скажем, от религии или науки? Ответить на эти вопросы важно хотя бы потому, что некоторые философы были одновременно и мистиками, а другие мыслители, допустим В. С. Соловьев или Н. А. Бердяев, высоко оценивали мистику в целом. Как писал Бердяев, мистика есть глубина и вершина духовной жизни. Кроме того, в мистике есть немало прозрений о человеке, и вполне можно говорить о мистической антропологии. Все это требует конкретного анализа.

В основе мистики — мистический опыт, т. е. неожиданная встреча со сверхъестественным, акт непосредственного живого общения с Богом, с таинственным. Такой опыт постигался, например, участниками древних мистерий. Но при этом путь к тайнам универсума пролегал через мир ужасов. Никто из тех, кто приобщился к таинствам мира, не имел права разглашать приобретенное знание. Известно, что древнегреческого драматурга Эсхила обвинили в том, что он перенес на сцену кое-что из того, что узнал из мистерий. Эсхил бежал к алтарю бога Диониса, чтобы спасти жизнь. Разбирательство показало, что он не был посвященным и, следовательно, не выдавал никаких тайн.

Сошлемся на известного средневекового мистика Якоба Бёме (1575—1624). Как рассказывают его биографы и он сам, многие десятилетия он вообще ничего не ведал про мистику. Был сапожником, имел многодетную семью, почти совсем не был обучен грамоте и не знал тем более никаких иностранных языков. Но вот однажды, как он сам свидетельствует, у него произошла какая-то непостижимая встреча: некое светоносное существо при встрече с Бёме раскрыло перед ним потрясающую картину Вселенной.

Бёме стал писать книги, в которых он излагал неожиданно приобретенное знание. Например, в книге «Аврора, или Утренняя Звезда» он описал многочисленные ярусы, из которых состоит мир. Рассказал о таинственных созданиях универсума. Но вот вопрос: насколько все это достоверно? Кто-кто, а уж философ должен критически подойти к таким фантазиям. Зачем, вообще говоря, включать все это в философию?

Здесь можно высказать два соображения. Во-первых, все, что рассказывает Бёме, поразительно совпадает со свидетельствами других мистиков разных эпох. Отчего такое потрясающее единомыслие? А, во-вторых, философ далеко не всегда опирается на конкретные факты. Он философствует свободно, раскованно, занятие это само по себе сходно с мистикой. Мысль философа порою так воспаряет, забегает в такие дали и глубины.

что любые фантазии могут показаться наивными. Если бы философия опиралась только на конкретные, проверенные факты, она не смогла бы мыслить так свободно. Но у нее другое предназначение.

Когда-то, работая в техническом вузе, я долго не мог привить своим воспитанникам вкус к гуманитарному отвлеченному знанию. Однажды я преднамеренно попросил своего студента прочитать Бёме и пересказать книгу на семинаре по философии. Мой студент, увлеченно излагая прочитанное, сообщил о разных существах, которые живут во Вселенной. Все зачарованно слушали. А один скептик, положа нога на ногу, неожиданно спросил: «Слушай, а как он все это доказывает?».

Доказывать можно по-разному: с помощью логически выстроенной мысли, например, или проверяя закон в лабораторном эксперименте. Но мистик ничего не доказывает, как не доказывает свидетель. Он свидетельствует о том, что явилось ему в миг просветления. Он видит, чувствует, переживает, а потом рассказывает об увиденном. Да, именно так, мистик и сам толком не знает, откуда взялось знание. Он не может ничего аргументировать. Еще раз спросим: коли так, стоит ли обращать внимание на эти провозвестия? С точки зрения ученого, может быть, и не стоит. Ведь в науке любое знание добывается путем постепенного восхождения от конкретного, частного к общему. Наука опирается на законы, она знает разветвленную систему доказательств. Вполне логично, что ученый может снисходительно пройти мимо свидетельств такого духовидца.

Иное дело философ. Ведь он часто задумывается над такими вопросами, для которых наука не подготовила никакой реальной почвы. Что же, стреножить мысль? Остудить фантазию? Или, скажем, наоборот, прильнуть к мистическому источнику? Из глубин далекой старины, когда еще не было философии, мистикам в мистическом опыте открывалась некая истина. Скажем, родилась интуитивно мысль, что между человеком и Вселенной существует некая всемирная связь. Структура человека повторяет структуру Вселенной, сказали бы мы, пользуясь более научными терминами. Человек есть ключ к познанию Вселенной. Изучая человека, можно непостижимым образом проникнуть в тайны универсума.

Мистики пользовались двумя терминами — микрокосм (малый мир) и макрокосм (большой мир). Учение о параллелизме человека и Вселенной — одна из древнейших концепций. Она использовалась не только мистиками, но проникла и в философию. Индийская и китайская философии издавна рассматривали связь человека и универсума. Древнегреческий философ Демокрит (ок. 460 до н. э. — год смерти неизвестен) утвердил в философии такую идею: «Человек — это малый мир». Большой мир — это бесконечная Вселенная.

Мистик полагает, что приобщиться к тайнам Вселенной можно не только путем размышления, эксперимента, анализа, но и посредством интуиции. То же самое может сказать и философ. Но мистики опирались не только на интуицию. На протяжении веков они вели тонкую и своеобразную работу с человеческой психикой, пытаясь понять тайны подсознательных, глубинных предощущений. Опыт медитации, т. е. предельного духовного сосредоточения, многодневных постов, умерщвления плоти, рождал, разумеется, множество мыслей, позволяя приобщаться к тайнам мироздания.

Но вот что самое поразительное: мысль о том, что человек подобен Вселенной (т.е. их структура, форма соотносимы), подтверждается современной наукой. Об этом сегодня хорошо осведомлены физики. Стало быть, древние мистики были правы. Сказать такое еще не означает выразить существо проблемы. Своей догадкой древние мистики помогли философам продумать чрезвычайно интересную идею. Эта идея в свою очередь оказала неоценимую услугу науке, подсказав направление поисков.

Не случайно Бердяев в книге «Дух и реальность» много внимания уделяет мистической антропологии. Он отмечает, в частности: «Мистика есть пробуждение духовного человека, который видит реальность лучше и острее, чем человек природный, или душевный. Мистика есть преодоление тварности»^[1]. Бердяев имеет в виду под тварностью живое, биологическое существование.

• [1] Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М., 1994. С. 160.