Б. Начало регулировании рождаемости в России

Принято считать, что если общая рождаемость составляет 40−50 на тысячу человек населения, то брачная плодовитость находится на физиологическом пределе и волевого сознательного ограничения числа детей у женщин не существует. Тезис о всеобщности стихийной рождаемости в России до середины XIX в., а для крестьянства — до 1930;х гг. нуждается в корректировке прежде всего потому, что у людей имелось желание ограничить рождаемость и они знали способы, как это сделать.

Для всего исследуемого времени желание предотвратить беременность или избавиться от нежелаемого ребенка было свойственно женщинам, которым приходилось рожать вне брака, поскольку это считалось большим позором и для женщины, и для ее родственников. В Европейской России уже в середине XIX в. насчитывалось около 260 тыс. женщин с внебрачными детьми. Доля зарегистрированных православными священниками незаконнорожденных детей в общем числе новорожденных в первой половине XIX в. колебалась от 2% в Киевской губернии до 7% в Московской губернии, составляя в среднем по Европейской России 3,3%. В 1859—1863 гг. православные женщины регистрировали в среднем в год 99 тыс., в 1910 г. — 106 тыс. незаконнорожденных. Однако их доля в общем числе новорожденных снижалась: 1859−1863 гг. — 3,4%, 1870 г. — 3,0%, 1885 г. — 2,7%, 1910 г. — 2,3%. Итак, по мере модернизации, урбанизации и индустриализации происходило относительное уменьшение числа внебрачных детей у православных женщин, в то время как у старообрядцев, католиков, протестантов и иудеев увеличивалось. Как можно интерпретировать этот парадокс?

Единственное удовлетворительное объяснение состоит в том, что женщины. вступавшие во внебрачные отношения, применяли противозачаточные меры, а забеременевшие вне брака избавлялись от плода путем аборта или искусственного выкидыша. Только это объяснение может примирить противоречащие на первый взгляд факты, наблюдавшиеся в пореформенное время: 1) число незамужних женщин, вступавших во внебрачные половые связи, по общему мнению современников, возрастало; 2) возможность скрыть факт беременности и внебрачного рождения как от родственников, так и от священников, увеличивалась; 3) среди старообрядцев, католиков, протестантов, иудеев и мусульман женщины, не состоявшие в браке, но рожавшие детей, не осуждались столь сурово, как среди православных, а их дети не дискриминировались; 4) женщинам не было смысла уклоняться от регистрации внебрачного ребенка потому, что, согласно религиозным представлениям, некрещеный младенец не попадал в рай, воспитательные дома, куда можно было сдать ребенка, в 1891 г. ввели ограничения на их прием. Если наше предположение верно, то число женщин, применявших противозачаточные средства или делавших аборт в течение года, в 1910 г. превышало 126 тыс. Эта цифра получена следующим образом. В 1859—1863 гг. число внебрачных детей составляло 99 тыс., а их доля среди всех новорожденных — 3,4%. Если бы женщины не применяли мер против рождения только незаконнорожденных детей, то число последних должно было бы составить в 1910 г. как минимум 232 тыс. (по проценту незаконнорожденных в 1859—1863 гг. от общего числа новорожденных в 1910 г.). Между тем фактически было зарегистрировано 106 тыс. внебрачных детей, т. е. на 126 тыс. меньше.

С середины XIX в. среди замужних женщин всех сословий, включая крестьянок, обнаружилось явное желание уменьшить число детей. Уже в народных пословицах, собранных В. И. Далем в 1840—1850-е гг., имеются такие, которые иронизируют над многодетностью и не рассматривают ее как безусловное благо: «Детки — на руках железа»; «Малые дети не дают спать, большие не дают дышать»; «Без детей горе, а с ними вдвое». В 1860-е гг. появляются первые свидетельства современников о том, что матери стараются избежать зачатия и беременности, число которых со временем увеличивалось. Рост числа подкидышей мог бы служить хорошим показателем увеличения количества нежеланных детей. Но, хотя дети подкидывались по всей России на протяжении всего изучаемого периода, полных сведений об этом нет. Представление о динамике рождаемости нежеланных детей дает деятельность двух самых больших воспитательных домов в России, находившихся в Москве и Петербурге. В 1791—1800 гг. в оба дома поступали ежегодно 3342 младенца, в 1841- 1850 гг. — 13 092, в 1871—1880 гг. — 20 169, в 1881—1890 гг. — 24 298, в 1891—1900 гг. — 17 785, в 1901;1910 гг. — 19 218. Следовательно, за 120 лет число подкидышей возросло в 5,8 раза, в то время как население России увеличилось в 2,9 раза. Число подкидышей, принятых в воспитательные дома, зависело не только от количества матерей, желавших их сдать, но и от возможностей и политики воспитательных домов. Поэтому, например, снижение численности подкидышей в 1891—1910 гг. вовсе не означает, что их действительно стало меньше, — просто воспитательные дома ввели ограничения на их прием: стали требоваться свидетельства от полиции и священников, подтверждающие, что приносимые в дома дети — незаконнорожденные. Это сразу уменьшило число желающих сдавать детей в воспитательные дома.

Итак, в пореформенное время сотни тысяч русских женщин стали тяготиться многочисленными детьми и задумываться над тем, как облегчить бремя материнства, как уменьшить многодетность. Знали ли женщины средства против этого? В древнерусских памятниках XI—X11 вв. встречаются свидетельства, что женщины использовали лекарства для вытравливания плода и нагружали себя тяжелой физической работой, чтобы вызвать выкидыш. Судя по вопросникам, составленным монахами для исповеди в XIV—XVIII вв., священники спрашивали женщин на исповеди: «Не травила ли младенца во утробе? Не убила ли младенца во утробе?» Кроме того, и мужчин, и женщин постоянно призывали покаяться за отклонения (они во множестве перечислялись) от ортодоксального способа полового акта, признаваемого в православной церкви, которые могли использоваться для избежания беременности. В одном вопроснике, относящемся к началу XVIII в., имеется такой вопрос: «Не вступал ли муж в половой контакт с женой после извержения семени?» Это указывает на то, что coitus interruptus был известен, но его использование считалось грехом. Врачи и судебные следователи отмечали следующие способы предотвращения или прекращения беременности, известные женщинам в конце XIX в.: механические (поднятие тяжестей, прыжки, тугое бинтование и разминание живота, трясение всего тела и т. п.), лекарственные (от различных трав до ртути и фосфора, употребляемых внутрь), вытравливание плода, удлинение лактационного периода, аборт и др. В каждом селении были знахарки, занимавшиеся изгнанием плода.

Если люди имели потребность регулировать деторождение и знали, как это делать, то естественно ожидать, что они применяли эти, пусть весьма несовершенные, методы. Так оно и было в действительности, хотя соответствующая информация скрывалась, поскольку по духовным законам все средства предотвращения беременности считались грехом, а по гражданским законам аборт был запрещен и уголовно наказуем, причем привлекались к ответственности и врачи, и пациенты. В деревне большой популярностью пользовалось увеличение срока кормления грудью до 2 и более лет. В 1860-е гг. горожане познакомились с абортом раньше, и в начале XX в. промышленные города были охвачены «эпидемией абортов». 11рерывания беременности в большинстве случаев были криминальными, поэтому можно составить лишь приблизительное представление об их числе. Если за 1840−1890 гг. во всех российских родовспомогательных учреждениях было сделано всего 247 официально разрешенных по медицинским соображениям абортов, то в 1910;е гг. только в Москве совершалось около 10 тыс. абортов в год. При этом менее 1 % женщин, сделавших аборт, предстали перед судом, причем в 75% случаев они были оправданы. В 1913 г. под влиянием общественного движения за отмену уголовного преследования врачей и пациентов за производство абортов Двенадцатый съезд русских врачей поддержал это требование. Однако аборт в России был легализован только в 1920 г.

В городах движение женщин против многодетности приняло более широкие масштабы. Например, в таком среднем по численности населения городе России, как Харьков, распространение презервативов и абортов началось уже с конца 1860-х гг. С 1890-х гг. образованные классы населения стали широко применять презервативы. Однако по религиозным причинам и из-за дороговизны презервативы в крестьянский быт не входили.

Регулирование рождаемости постепенно входило в жизнь и начинало приносить свои результаты. Рождаемость в Петербурге с 1861—1865 гг. по 1911;1915 гг. упала с 38 до 26 новорожденных на тысячу человек населения, в Москве в 1867—1880 гг. всего 23 на тысячу, но в отличие от Петербурга к 1911;1913 гг. повысилась до 29 новорожденных на тысячу вследствие огромного притока крестьян. Данный уровень рождаемости свидетельствует о том, что она стала регулироваться. Об этом говорит и тот факт, что общая и брачная плодовитость в Петербурге имела не только межсословные, но и внутрисословные отличия. В 1907;1912 гг. женщины бедных классов рожали в 3 раза чаще, чем представительницы богатых слоев, жены квалифицированных рабочих рожали в 2 раза реже, чем жены неквалифицированных рабочих. К 1910 г. насчитывалось 15 губерний, где рождаемость была ниже 40 младенцев на тысячу и, следовательно, определенно контролировалась.

Знание методов регулирования рождаемости проникало в деревню через отходников. В волостях с развитым отходничеством женщины обыкновенно рожали через 3,5 года, хотя мужья ежегодно на два-три месяца приходили домой, а в волостях «оседлых», крестьяне которых не занимались отходничеством, — через 1−2 года. Поэтому в первых женщины рожали за репродуктивный период 5,3 раза, а во вторых — 9,2 раза, т. е. на 74% больше. При этом в «отхожих» семьях совсем не рожавших женщин насчитывалось 11%, а в «оседлых» — 3 %. Это дает веские основания для заключения, что мужчины-отходники приносили из города знания о том, как не допускать зачатия. В Ярославской губернии 1880-х гг., где 37 % взрослого населения занималось отхожими промыслами, крестьянки имели первые роды спустя 2,9 года после вступления в брак, в то время как в земледельческих губерниях — на первом году брака. Последний ребенок у ярославских женщин появлялся на свет, когда в среднем им было около 38 лет, а климакс наступал в 42 года. Эти факты ясно указывают на то, что ярославские женщины регулировали рождаемость. Согласно данным проведенного в 1927 г. обследования украинских крестьянок в возрасте свыше 50 лет, т. е. которые были рождены до 1877 г. и большую часть репродуктивного возраста которых прошла до 1917 г., 9% из них пользовалось тем или иным способом, чтобы предотвратить зачатие, чаще всего coitus interruptus. При этом в среднем на каждую женщину, применявшую меры защиты, пришлось 7,4 рождения, а в среднем на всех женщин — 9,5 рождения. 9—10% женщин, предохранявшихся от беременности, — это был тот уровень, который достигло стихийное движение за сокращение рождаемости к 1917 г. При этом среди женщин в репродуктивном возрасте на Украине в 1930 г. предохранялись от беременности всего 15%, в Саратове в 1927 г. — 19,4% (в том числе 30,1% интеллигентных женщин и 14,5 % неинтеллигентных). В 1880-х гг. в деревнях, особенно в подгородных, стали входить в практику аборты, производимые преимущественно «бабками» и знахарками. Об их распространенности до 1917 г. дают представление первые всероссийские данные об абортах, произведенных в больницах СССР в 1925;1926 г., через 5−6 лет после их легализации: в губернских городах абортировались 4,3 % женщин в возрасте 15−49 лет (от 2,5% в Астрахани до 13 % в Симферополе), в прочих городах — 2,8% (от 0,4 % в городах Тверской губернии до 5,6 % в городах Крыма), в сельской местности — 0,5 % (от 0,06% в Тверской губернии до 1,1% во Владимирской губернии). Это число нужно увеличить примерно на треть за счет подпольных операций. Следовательно, до революции, т. е. за 8−9 лет до 1925;1926 гг., к ним ежегодно прибегало менее 3−4 % горожанок и менее 0,5% крестьянок. По состоянию на 1964 г. — год максимального числа абортов за весь XX в., их сделали более 16% россиянок фертильного возраста, в 1985 г. — 10%, в 2001 п —5,2%.

Таким образом, приведенные данные прямо говорят о том, что в пореформенное время методы регулирования рождаемости стали постепенно входить в жизнь, сначала в городах, затем в деревнях, в среде образованных и богатых слоев населения, а позже и среди городских низов и крестьянства. Однако есть основания полагать, что регулирование рождаемости началось по крайней мере во второй трети XIX в., причем началось оно среди помещичьих крестьян, особенно в малоземельных губерниях. С регулированием ими рождаемости связано явление, получившее в исторической литературе название «вымирание помещичьего крестьянства». Суть его состоит в следующем. С конца XVIII в. доля помещичьего крестьянства в общем населении страны сокращалась: в 1719 г. она равнялась 48,4%, в 1762 г. — 52,7%, в 1796 г. — 53,9%, в 1811 г. — 51,7%, в 1833 г. — 44,9% и 1857 г. — 39,2%, с 1830-х гг. вообще прекратился рост его абсолютной численности. Этому феномену посвящено большое количество публикаций, но исследователи не могут прийти к общему мнению потому, что спор идет вокруг вопроса: что было главной причиной сокращения численности помещичьих крестьян — социальная мобильность или высокая смертность, о которой судили не по прямым данным, а по естественному приросту населения? Между тем обращение к прямым данным о брачности, рождаемости и смертности приводит к выводу, что более низкий естественный прирост помещичьих сравнительно с государственными крестьянами объяснялся их пониженной рождаемостью, а не повышенной смертностью (табл. III.7).

Таким образом, способность регулировать рождаемость позволила им уменьшить смертность детей, облегчить положение женщин, повысить свое благосостояние. Вполне естественно, что именно помещичьи крестьяне выступили пионерами регулирования рождаемости: у них было меньше земли, чем у казенных крестьян; они несли большие повинности; они сильнее, чем менее закрепощенные категории крестьян, тяготитились крепостной зависимостью.

Итак, анализ истории рождаемости в России за 200 лет обнаружил, что она, как и брачность, претерпела достаточно серьезные изменения. Снижение рождаемости началось во второй трети XIX в. у дворянства, чиновничества, высшей страты городского населения, а также у крепостного крестьянства; в пореформенное время это явление постепенно охватило все остальные группы населения. Снижение рождаемости в деревне с 1860-х гг. происходило под влиянием крупных, промышленных городов. Как и в случае с брачностью, действовали экономические, культурные и психологические факторы. Увеличение плотности населения и соответству ющее уменьшение природных ресурсов на душу населения в деревне во второй трети XIX в., изменение культурных стандартов у образованных классов общества и городских сословий — вот что являлось главными факторами снижения рождаемости. Оно происходило сознательно в результате снижения брачности и начавшегося со второй трети XIX в. регулирования рождаемости. Среднее число детей, которое могла бы родить женщина за свою жизнь, — 12,44; родила — 6,24; не родила — 6,20, в том числе из-за смерти в возрасте моложе 50 лет— 1,26, из-за того, что не вступила в брак, — 0,55, из-за того, что не вступила в брак в возрасте 16 лет, —2,38, из-за пребывания вне брака после овдовения — 0,41, из-за плохого состояния здоровья или прерывания беременности — 1,60.

Таблица II 1.7.

Демографические процессы в среде помещичьих и государственных крестьян и городского населения в первой половине XIX в. (на тыс. человек)