Очерк XXIII НОРМЫ ТВОРЧЕСКОЙ РАБОТЫ. 
МАКСИМУМ И ОПТИМУМ

От большинства людей творческого труда приходится слышать, что с возрастом им работается тяжелее. В 1967 г. Д. Д. Шостакович говорил: «У меня много разных планов на будущее, но мало сил и энергии. Писать я стал медленнее и труднее»^[1]. Полушутя, полусерьезно К. С. Станиславский уверял, что в искусстве самое трудное — это первые 25 лет, а дальше… дальше еще труднее.

Но, может быть, это не более чем обычные сетования тех, кто долгие годы занимался тяжелым, изнурительным трудом? Сетования, которые так легко понять и объяснить? Нет, не в этом суть. Специальные наблюдения, проводившиеся психологами, показывают, что у людей немолодых действительно уменьшается — и подчас заметно — количество написанных книг, сыгранных ролей, поставленных фильмов и спектаклей, исполненных публично концертных программ и т. д. Притормаживается темп творческой работы, затрудняется ее ход. Несомненно, сказываются прежде всего факторы объективного порядка: сдает здоровье; иссякает энергия, казавшаяся неисчерпаемой в молодости; накапливается усталость; отказываются воспарять с прежней легкостью фантазия и воображение; «скудеет творческая сила» (В. М. Инбер).

Это одна группа причин, но есть и другая. С возрастом усиливается требовательность к себе, растет чувство ответственности; повышается самокритичность, ужесточается внутренний самоконтроль; болезненнее дает о себе знать недовольство сделанным.

Оно и понятно: в пожилом возрасте труднее рисковать, нежели в молодости. Зрелому мастеру, если он действительно мастер, есть что терять: имя, авторитет, заслуги, высокое место в профессиональной иерархии. Никто из больших художников не забывает об этом.

Примечательный факт. Актеры, концертирующие музыканты, представители других творческих профессий, занимаясь своей работой, волнуются год от году все больше, все сильнее. С кем из них не заговоришь на эту тему, каждый подтвердит, что это так. Казалось бы, у человека и солидный стаж, и отменное мастерство, и многолетняя привычка, а он со временем волнуется все больше.

Один из литературных героев Э. Золя, живописец Бонгран — известный, признанный мэтр — говорит молодым собратьям по искусству: «Ведь если вы и забракуете какое-нибудь творение, вы тут же можете создать лучшее, ничто не давит на вас; а вот мы, старики, достигшие славы в меру своих способностей, мы обязаны быть достойными самих себя; уж если мы не в состоянии идти вперед, то не имеем права отставать или уклоняться в сторону…»^[2]

И, наконец, еще одно. Будучи немолодым, ощущая наступление «золотой осени», художник нередко отваживается на самые сложные для себя, самые увлекательные и трудноразрешимые задачи. Посягает на покорение вершин, которые он в молодости лишь созерцал издалека. А чем крупнее, значительнее творческие задачи, тем, понятно, тяжелее тому, кто их решает, гем больше требуется от него усилий, напряжения, нервно-психических затрат.

Итак, с возрастом работается труднее. Однако если разобраться, это не должно ни смущать, ни огорчать. И не только потому, что все и в жизни, и в искусстве, проистекающее естественным образом и согласно существующему порядку вещей, следует принимать спокойно, без протестов. Не мешает вспомнить к тому же и о знаменитом постулате Бенедикта Спинозы, согласно которому истинно прекрасное в искусстве столь же трудно, сколь и редко.

Поскольку с возрастом приходится тяжелее, первостепенное значение для человека начинает приобретать все, что связано с упорядочением его жизненного и творческого обихода. Задумываются на эту тему люди все чаще, все настойчивее, свидетельством чему являются многочисленные высказывания ряда крупных ученых, писателей, музыкантов и в доверительных беседах и на страницах прессы. Их нетрудно понять. Каждому, вкусившему сладость творчества, хочется, естественно заниматься своим делом дольше и по возможности успешнее. Особенно когда достигнуто что-то действительно значительное, когда человек знает, верит, понимает, что в силах продолжать свой труд. Отсюда постоянно усиливающееся внимание к такой организации своего каждодневного бытия, собственного «Я» вообще, при котором с максимальной полнотой выявлялись бы все заложенные в человеке творческие возможности и ресурсы.

Врачи, психологи, социологи в один голос предупреждают о серьезных опасностях, которые может нести современный образ жизни. Не остаются незамеченными эти опасности и представителями творческих профессий. Прямое следствие образа жизни, о котором идет речь, — хроническое эмоциональное напряжение и перенапряжение: ощущение усталости, почти не покидающее человека; постоянная нервозность, взбудораженность, лихорадочность, взвинченность; острый дефицит тишины, одиночества, покоя.

Современный образ жизни труден практически для всех, но в первую очередь для тех, кто занят работой, требующей (по самой природе) внутренней самоуглубленности, сосредоточенности, уединения, погружения в себя. «Истинно лишь то искусство, которое творит в тиши», — говорил Анатоль Франс. Это верно не только для времени, когда жил и работал автор «Острова пингвинов», но и для наших дней. Однако именно «тиши» и недостает чаще всего художнику конца XX — начала XXI в.

Поэтому, как уже говорилось, первое, к чему обращаются, ощущая возрастающее с годами бремя творческого труда, — это отладка повседневного бытия. Упорядочение собственного времяпрепровождения. Нарастающее изнутри стремление держаться подальше от той суматошной житейской круговерти, которая отнимает столько энергии и времени. Освоение трудного, но абсолютно необходимого для творческого человека умения говорить при определенных обстоятельствах «нет», решительное и категорическое «нет» то одному, то другому. Кое-кто расстается с беспокойной и шумной городской квартирой, поселяясь где-нибудь на природе. Другие слагают с себя излишние, необязательные нагрузки (в том числе порой и весьма почетные); оставляют различные административные должности, посты. Зачастую отказываются от того, что прежде принималось с радостью и без раздумий: от завидных творческих заказов, от возможности лишний раз выйти на сцену.

Следует специально оговорить: люди, поступающие подобным образом, ограничивают себя не в труде как таковом, не в работе вообще. Бывает, конечно, и так, но речь сейчас о другом. Отказываются от тех видов труда, которые считают не самыми важными и интересными. Снижают, или пытаются снизить общее количество своих нагрузок и обязанностей, а не интенсивность главных из них; эта интенсивность остается, как правило, достаточно высокой.

Что же касается собственно норм творческой работы в немолодом возрасте — объема, масштабов этой работы и т. п. — можно сказать одно: вопрос это непростой, дискуссионный, но сути.

Бытуют различные взгляды по поводу того, как и сколько следует трудиться в немолодом возрасте. Одни полагают, что с годами надо бы несколько умерять пыл в работе. Давать себе кое-какие поблажки, «сбавлять обороты», побольше отдыхать. Как-никак организм изнашивается, и с этим приходится считаться. Человеку нужны паузы, перерывы в действии, — писала в весьма преклонном возрасте Мариэтта Шагинян. Можно было бы сослаться на многих больших мастеров, придерживавшихся подобной же точки зрения, делавших паузы в своей работе — «перерывы в действии» — и довольно значительные.

Другие рассуждают иначе, стоят на диаметрально противоположных позициях. В старости надо делать больше, чем в молодости, — любил повторять Гете. Можно сказать и по другому, используя небезызвестный афоризм: мозг человека подобен старой лошади, — для сохранения работоспособности ему нужно постоянно упражняться…

Иными словами, чем старше становится человек, тем больше, по Гете, ему следует загружать себя работой. (Не всякой, разумеется. Выше говорилось об избирательности в отношении различных ее видов и типов.) Загружаться работой — дабы не расслабляться, не сдавать позиций, не поддаваться «закатным» настроениям.

И потом: чем больше изнашивается с возрастом организм, считают те, кто солидаризируется с Гете, тем активнее надо его тренировать. Слабеют те или иные узлы системы, звенья ее, значит, надо возлагать на них дополнительную нагрузку. Таков единственный способ сохранить их работоспособность.

На чьей же стороне правда? Она, как нередко случается, с равным успехом может быть и там, и там. Она в данном случае непостоянна, изменчива, диалектична, главное же — сугубо индивидуальна. Даже для одного и того же человека в различных ситуациях она может выглядеть по-разному.

Единственная и неизменная правда в том, что, только внимательно всмотревшись и вслушавшись в себя, можно определить свой рабочий оптимум. Не максимум, который устанавливается значительно проще, а именно оптимум. Только самому, поискав, попробовав, что-то приняв, что-то отторгнув, можно найти наиболее эффективную норму творческой занятости. Ту норму, которая выводится с учетом своего психофизиологического состояния, а также иных переменных.

В то же время нельзя не отметить и такой факт: определенная часть людей, имеющих отношение к научной или художественнотворческой деятельности, разделяет точку зрения, согласно которой, чем больше возлагаем на себя — тем больше выносим.

Больше расходуем сил — шире и интенсивнее их приток. В книге «Поэзия педагогики» режиссер М. О. Кнебель писала: «Да, каждый несет только то, что ему под силу. Но чем больший груз мы несем, тем большие зреют в нас силы. К сожалению, эту истину понимаешь не сразу, а лишь с годами»^[3].

Как правило, выдающиеся люди в науке и искусстве трудились в немолодом возрасте по самым высоким меркам. Великими тружениками были Бетховен и Рембрандт, Бальзак и Вальтер Скотт, Гете и Гюго, Чайковский и Римский-Корсаков, Брамс и Вагнер, Крамской и Суриков, Шостакович и Прокофьев, перечень можно было бы продолжать и продолжать. Труд был для них и привычкой _у сложившейся за долгие годы, и внутренней необходимостьюу и смыслом бытия. К тому же, работая с предельными (а то и запредельными) нагрузками, выдающиеся мастера нередко рассуждали так: все в творческой работе достигается лишь в известном приближении: наполовину от того, что задумывалось, или на 2/3, или около того. Следовательно, чтобы добиться 100%- го результата, ставку надо делать на 150—200%.

Нельзя без глубокого волнения читать строки, посвященные И. Е. Репину и последним годам его жизни. Так, Корней Иванович Чуковский вспоминал: «И когда к старости у него [Репина] стала сохнуть правая рука, и он не мог держать ею кисть, он сейчас же стал учиться писать левой, чтобы ни на минуту не оторваться от живописи.

А когда от старческой слабости он уже не мог держать в руках палитру, он повесил ее, как камень, на шею при помощи особых ремней и работал с этим камнем с утра до ночи"^[4].

Обессиливший от недуга незадолго до кончины С. В. Рахманинов тревожился лишь о том, что не может заниматься на рояле. В последние годы жизни С. С. Прокофьев несмотря на категорический запрет врачей не прекращал напряженной творческой работы: случалось, он трудился над семью (!) новыми сочинениями одновременно. До 18 часов в сутки мог работать, находясь в увлеченном состоянии, Н. Я. Мясковский. Рассказывая о Святославе Рихтере, Нина Львовна Дорлиак отмечала, что чем старше тот становился, тем больше занимался на рояле, полагая это принципиально важным для того, чтобы не потерять форму.

Симптоматично, что у многих людей творческого труда все меньше места с годами остается для непосредственных контактов с окружающим и окружающими, даже с теми, кто всегда стоял сравнительно близко к ним, не говоря уже об остальных. Сужается зона общения с внешней средой, все более замкнутыми и нелюдимыми делаются нередко сами люди, всецело занятые работой и мыслями о ней. В мемуарной литературе, посвященной П. И. Чайковскому, можно прочитать, что «он избегал людей и лучше всего чувствовал себя в одиночестве, и это до такой степени, что даже такие близкие его сердцу люди, как сестра и братья, бывали ему в тягость и в некоторые периоды он по временам был счастлив тогда, когда, кроме слуг, при нем никого не было… По рассказам очевидцев, „удрать“ от поклонников и спрятаться от друзей было заветнейшим и непрестанным его желанием»^[5].

Возможно, что у II. И. Чайковского это желание «удрать», «спрятаться» даже от друзей и близких проявлялось в формах несколько гипертрофированных. Суть не в формах, а в том, что здесь дает о себе знать правило, а не исключение из него. Причем этому правилу нетрудно дать объяснение. Ничто так не обогащает, как контакты с людьми, но ничто и не истощает в такой мере, как эти контакты. Ничто не дает так много творческому человеку, но, давая, одновременно и отбирает, заряжает сильными душевными импульсами и столь же сильно изнуряет.

Пожалуй, из того, что происходит с художником на склоне лет, эти меняющиеся взаимоотношения с окружающими — внешне самое заметное, наиболее бросающееся в глаза.

Нередко можно услышать жалобы: трудно, дескать, подступиться к знаменитым мастерам, почти невозможно непосредственно пообщаться с ними. И все, мол, по причине их самомнения и высокомерия, неуклонно возрастающих вместе с известностью и славой. Что ж, бывает и такое. Хотя причина зачастую не в этом. И даже не в том, что у больших художников и ученых время обычно расписано, но минутам; свободные минуты могли бы найтись. Однако когда они и находятся, отдать их всегда хочется тишине, отдыху, нервной разрядке. Главное же — одиночеству. У Роберта Шумана есть статья под весьма красноречивым заголовком: «Влияние одиночества па совершенствование ума и облагораживание души». Постановка вопроса вполне ясна и понятна. «Одиночество, — писал Шуман, — это общение с самим собой… Все великое, что когда-либо было задумано, все прекрасное, что когда-либо было совершено в мире, зародилось исключительно в школе одиночества»^[6].

«Я никогда не встречал партнера столь общительного, как одиночество», — заявлял видный американский писатель и философ XIX в. Генри Дэвид Торо, и это не просто парадокс.

Таковы причины, в силу которых воздвигаются барьеры между большими художниками и учеными и остальным миром. Высокомерие гут подчас ни при чем.

• [1] Цит. но: Новый мир. 1982. № 12. С. 143.
• [2] Золя Э. Творчество // Золя Э. Собрание сочинений: в 18 т. Т. 11. М.: Правда, 1957. С. 156.
• [3] Кнебель М. Поэзия педагогики. М., 1976. С. 17.
• [4] Чуковский К. Современники. Портреты и этюды. М., 1963. С. 587.
• [5] Бертенсоп В. Б. Листки из воспоминаний // Воспоминания о Чайковском.С. 397.
• [6] Шуман Р. О музыке и музыкантах. Т. Н-Б. М., 1979. С. 198, 199.