Психологические идеи. 
Система философии

Общие условия психологической проблемы

Те трансцендентные вопросы, которые заключает в себе космологическая проблема, могут быть поставлены и разрешены без того, чтобы принималось в расчет вмешательство (Hereingreifen) духовных процессов в ход явлений природы. Как ни многосторонне определяют они ход явлений природы в частностях, ими не затрагиваются упомянутые предельные вопросы, относящиеся к мировому целому и его последним материальным элементам. Иначе обстоит дело по отношению к трансцендентной проблеме психологии. Как учит опыт, духовная жизнь всюду связывается с определенными процессами во внешней природе, а потому неизбежно, что или космологическое понимание оказывает влияние на психологическое, или что космологические идеи приходится преобразовывать и дополнять применительно к духовной стороне явлений.

Идея души как единства всех духовных процессов сама по себе заключает в себе два ряда мыслей, которые соответствуют двум космологическим вопросам о совокупности вселенной и о последних элементах всех могущих быть воспринимаемыми вещей. Внутренний опыт прежде всего индивидуален и как таковой он относится к единичному субъекту; но затем мышление и хотение индивидуума пребывают в связи с другими духовными единицами подобного же рода, и поступательное движение этих отношений нигде не представляется определенно ограниченным. Тем не менее первоначально мысль о духовном космосе была настолько же далека от кругозора психологии, принципиально ограничивавшейся субъективным опытом, как и от философского мышления, всюду приурочивавшего свои представления о душе лишь к индивидуальным явлениям жизни. Таким образом понятие души издавна получило исключительно индивидуальный характер. Наряду с этим психология большей частью отводила этому понятию ложное положение еще вследствие того, что она рассматривала его или как эмпирически данное понятие о предмете, или, если она и не впадала в эту грубейшую ошибку, по крайней мере, как гипотетическое вспомогательное понятие, служащее для объяснения связи внутреннего опыта подобно тому, как это требовалось от вспомогательного понятия материи по отношению к внешнему опыту. История психологии свидетельствует о том, что названное понятие не оказало этой услуги, а из сущности дела и из условий психологического опыта вытекает, что оно и не могло ее оказать. Вспомогательное понятие материи связано с опосредствованным или отвлеченным (begriffliche) характером всего познания природы. Прямо-таки непонятно, каким образом в подобном вспомогательном понятии нуждался бы непосредственный и воззрительный опыт, составляющий предмет психологии. Ведь здесь все единичное именно потому, что оно рассматривается как непосредственный факт, дано в то же время абсолютно без противоречий, так что в этом случае совершенно исчезает единственное побуждение, вызывающее в области естественнонаучного опыта переход от представленияобъекта к образованию тех понятий, которые его заменяют. В действительности поэтому и метод эмпирической психологии всегда состоит лишь в том, что она анализируете данные непосредственные опыты и старается познать их в их взаимной зависимости. Стало быть, вопрос о сущности души, как правильно понял Кант, остается трансцендентной проблемой: она возникает, раз мы восходим от опыта к не данным в опыте и не могущим быть выведенными из опыта основаниям процессов. Между тем как понятие материи есть понятие гипотетическиэмпирическое, которое становится трансцендентной идеей лишь при постановке вопроса об абсолютно последних элементах материальной субстанции, вопрос о душе искони трансцендентен: при постановке его имеется в виду не отыскание такого объективного понятия, которое можно предположить вместо данных эмпирических объектов в качестве их реального субстрата, но к связываемым согласно принципу основания и следствия непосредственным эмпирическим фактам подыскивается такое последнее основание, которое делало бы понятной наличность всех их, а само не допускало бы никакого далее идущего вопроса. Благодаря этому трансцендентная психологическая проблема получает такую форму, которая тотчас позволяет и в ней распознать две заключающиеся в космологической трансцендентной проблеме составные части: последнего основания психологического опыта можно искать в единстве, которое мыслится или как индивидуальное, или как универсальное. Важное различие состоит лишь в том объяснимом вышеуказанными моментами историческом факте, что всякое общее трактование космологической проблемы всегда заключает в себе обе стороны, как одновременное поступательное движение к бесконечно великому и к бесконечно малому, тогда как в отношении психологического вопроса индивидуализм и универсализм противостоят друг другу как борющиеся друг с другом философские направления. Руководясь воззрениями традиционной психологии, Кант вообще рассматривал вопрос лишь индивидуалистически, причем эта тенденция еще усиливалась у него под влиянием того обстоятельства, что противоположное направление всегда превращало в то же время психологическую проблему в онтологическую.

Но положение, занимаемое психологическим вопросом, имеет особый характер еще в ином отношении. Изолировать количественную и качественную сторону этого вопроса прямо-таки невозможно: как единичная душа, так и духовная вселенная, или дух мира, не могут мыслиться чисто количественно, первая как индивидуальная единица, вторая — как не имеющая определений совокупность духовного, иначе ими утрачивается в то же время тот их признак, что они — духовные принципы. Духовное должно иметь какое-либо качество, вкладывается ли последнее в качество самого внутреннего процесса, представливание, чувствование, хотение, или, как это делал Гербарт, оно рассматривается как трансцендентное, что, конечно, противоречит непосредственности психологического опыта, но все же объяснимо трансцендентностью понятия души. Ведь как это последнее само принимается за трансцендентное основание внутреннего опыта, так и трансцендентное же качество души может рассматриваться как основание качественной эмпирической определенности последнего. В этом случае тем более обнаруживается, что в психологической проблеме разума моменты реальной и воображаемой трансцендентности нераздельны, так что здесь, стало быть, все гипотезы должны принимать воображаемый характер. Таково необходимое следствие именно той непосредственности психологического опыта, которая исключает гипотетические вспомогательные понятия для рассудочного связывания опытов и не позволяет также, чтобы некоторые лишь формальные составные части опыта получали самостоятельность и рассматривались как реально существующие, тогда как качественная определенность их содержания все-таки остается проблематичной. Бесконечное время, существующее бесконечное пустое пространство все же возможны как идея. Intellect us infinitus, не имеющий в действительности никакого мысленного содержания, невозможен даже в идее: о нем можно сказать, что его содержание неизвестно, но о нем нельзя сказать, что он может не иметь никакого содержания. Но, хотя эта воображаемая трансцендентность и придает психологическим идеям характер гипотез, которые всегда останутся спорными, как об этом свидетельствует и то, что каждая из них неоднократно оспаривалась, все-таки эти идеи сохраняют то значение, которое и им должен придать тот факт, что в них содержатся ответы на необходимо возникающие вопросы разума. При объективном рассмотрении это значение прежде всего оказывается тождественным с тем, которое принадлежит воображаемым космологическим гипотезам: в них наш разум находит удовлетворение той потребности в единстве, которая заставляет его соединять данные эмпирически познания с неданными их предпосылками в единую замкнутую в себе систему оснований и следствий. Но все те вопросы, которые относятся к духовному миру и к последним условиям нашего собственного бытия, имеют для нас несравненно большее значение, чем какое когда-либо может приобрести для нас интерес к космологическим вопросам, а потому психологическая проблема получает в то же время практическое значение, которое одно только и делает объяснимым то обстоятельство, что источником почти всей борьбы между философскими мировоззрениями служили различные попытки разрешить эту задачу. Прежде всего, именно вследствие этого воображаемого характера трансцендентных психологических вопросов, возможность их разрешения подлежит сомнению в гораздо большей степени, чем возможность разрешения космологических проблем. По отношению к последним все-таки то реальные виды бесконечности — пространство и время, — то известные гипотезы, возникающие еще на почве эмпирического образования понятий, и для воображаемых дополнений действительности дают точки опоры, благодаря которым эти дополнения могут при некоторых обстоятельствах представляться непосредственными продолжениями начинающегося уже в самом опыте поступательного движения. Так как трансцендентные гипотезы относительно единства и совокупности духовного бытия не находятся в столь выгодном положении, поэтому распространенные философские направления вообще отрицают право этих проблем на существование, или, как эмпиризм, признавая познаваемым лишь эмпирически данное, или даже, как скептицизм, умозаключая от неразрешимости последних вопросов к непознаваемости даже и единичного. Очевидно, что обе эти точки зрения не могут быть опровергнуты путем непреодолимой логической аргументации. Но настолько же достоверно, что единственным их опровержением служит уже само всеобщее существование логического мышления. Ведь противоречиво предаваться связыванию единичных фактов как оснований и следствий и в то же время отвергать необходимую предпосылку, подразумеваемую при этом связывании при посредстве мышления и состоящую в том, что должна быть предположена единая совокупность оснований и следствий, в которую всякая отдельная связь входит как особая часть. Если же эта предпосылка необходима, тогда и предположения относительно продолжающейся за рубежом опыта связи логических условий законны, и, поскольку такое продолжение основывается на требовании, заключающемся в самом принципе основания, они и необходимы. Совсем уже нелепо, однако, признавать, как это делает скептицизм, существование познавательных функций в их применениях и в то же время отрицать, что эти функции имеют предмет, к которому они могут относиться. Итак, эмпиризм и скептицизм научно ценны не в качестве имеющих самостоятельное значение образов мышления. Немалая их заслуга состоит скорее в том, что они сдерживают умозрения метафизических систем, научая заботиться о том, чтобы трансцендентные проблемы не перемешивались с задачами рассудочного познания.