Феноменологическое восприятие было известно человеку до того, как оно было описано научно. Если бы феноменологическая установка не присутствовала в обыденной жизни, между людьми не происходили бы Встречи и мы не могли бы любить друг друга. У нас просто не было бы способа обнаруживать сущностное, настоящее друг в друге, и тогда мы должны были бы удовлетворяться несущественным, поверхностным, т. е. оставаться лишь в функциональных отношениях, которые, вероятно, могли бы удовлетворить наши потребности, но не нас как личностей.
Человек феноменологичен по самой своей сути. Он именно так ведет себя, когда пытается другого человека (или себя самого) увидеть и понять. Когда мы превращаемся в феноменологов, мы открыты для воздействия, готовы к тому, чтобы принять то, что вызывает в нас другой человек, даем себе право чувствовать, можем внутренне соприкоснуться с персональностью другого и дать ей звучать в нас. Способность к феноменологии интенсивнее всего проявляется в любви: здесь мы видим, чувствуем и ощущаем что-то от сущности любимого человека (Scheler, 1954, 1970). Эта сущность другого захватывает нас, и мы постигаем ее. Если мы любим, то нам видна и доступна несравненность и несравнимость человека, поэтому любовь исключает возможность замены любимого кем-то другим. Поэтому мы и остаемся отданными во власть любовной боли — любимый незаменим. Однако если мы с другим человеком просто удовлетворяем свою потребность, то его заменить вполне возможно. Кроме того, существование феноменологии предполагает принципиальную познаваемость мира (не только научную) — это роднит ее с естественной наукой. Отличие заключается в том, что феноменология подразумевает познаваемость важного (существенного) и единичного, а естественная наука — познаваемость измеряемых закономерностей.
