Соотношение науки и религии

В каждой культуре во все времена можно различить, например, такие ее специфические компоненты, как религия, техника, искусство. В отношении же науки возникает затруднение. Многие науковеды убеждены, что далеко не всякая культура сопряжена с институтом науки. М. К. Петров ясно показал, что в возникновении подлинной науки решающую роль сыграли христианство и христианская теология. Даже в современном мире фундаментальные исследования в области естествознания проводятся лишь в нескольких десятках стран (в том числе в России), а большинство народов к систематическому производству научных знаний никакого прямого отношения не имеет.

Значит ли это, что связи «религии —техника» или «религия — искусство» универсальны и являются атрибутами любой культуры, а связь «религия — наука» имеет характер культурной случайности, исторического зигзага? Если да, то, в принципе, человечество может обходиться без фундаментальной науки, но никогда не могло обойтись без религии, техники и искусства. Что же такое наука и какую альтернативную (в отношении к религии) роль она играет в европейской культуре?

Нет единого и общепринятого определения науки, конкурирующие же дефиниции этого понятия туманны и широки. Например, А. И. Ракитов предложил считать наукой любое знание, производящее новое знание: наука — это «особого рода машина по производству знаний». Под столь широкую «науку» подпадает любое знание (обыденно-техническое, художественное, философское, политическое и т. д.) в той мере, в какой оно саморазвивается и обновляется.

В отечественной литературе часты ссылки на дефиницию П. В. Копнина: наука есть знание, имеющее свой предмет, системную организованность и метод. Из этого определения, в частности, следует, что науками можно называть любые процессы обучения (слесарному делу, иностранному языку и пр.), так как всякое нормальное обучение предполагает предмет, систему и метод. Изза отсутствия удовлетворительного исходного определения науки людям остается руководствоваться интуитивным пониманием природы и сущности этой формы общественного сознания.

Естествознание в первую очередь озабочено вопросами об устройстве природы и функциях ее различных частей. При этом наука познаёт не необозримый мир как целое и не всю сумму частей мира, а лишь некоторые исторически доступные ученым фрагменты универсума; ученый реально вовлечён в наблюдаемый предмет. Поскольку у ортодокса-естествоиспытателя образ целого очерчен экспериментально доступным и измеряемым горизонтом физических объектов, то он с подозрением относится к философии и религии, предельно общие предметы которых далеко уходят за границу инструментально доступного и измеряемого, а потому трудно различимы.

Религию, в отличие от науки, волнуют другие вопросы. Как человеку следует жить (не по-звериному, а по-Божески)? Какими должны быть его отношения с миром и безусловным началом всего существующего? Как бы ни отличались научные и религиозные представления о мире, они подчас столь же не противоречат друг другу: например, утверждение скульптора о наличии фигуры Венеры в глыбе мрамора не противоречит мнению физика, что глыба мрамора состоит из атомов.

Поскольку эссенциальные задачи у науки и религии столь различны, то правомерно ли говорить о глубинных противоречиях между ними. Почему все же периодически возникает феномен конфликта между этими взаимодополнительными формами общественного сознания?

Кант различал мир феноменов и мир ноуменов, ставя под сомнение возможность человека истинно познавать всщи-в-себе и научно доказывать бытие Бога. По Канту, наука интересуется миром феноменов, Бог же принадлежит к ноуменальному миру и не поддается осмысленному научному описанию. Наука должна заниматься посюсторонним миром явлений и отмежеваться от религии. Гёте на это возражал: «Хочешь узреть Невидимого — взгляни на видимое». Но так ли уж непроницаем барьер между вещественным и существенным мирами и во всех ли случаях наука способна обходиться без религии, а религия без науки?

Ученые иногда признаются, что мало просто ответить на вопрос, как нечто существует, но важно также понять, почему описываемые ими явления природы именно такие, а не иные. Наука никогда не сможет ответить, например, на следующие вопросы: что вызвало Большой взрыв? почему процессы природы носят законосообразный характер? почему мир вообще существует? Внутреннее научное обоснование законов природы оказывается невозможным без специальных трансцендентальных допущений и обращения к религиозным представлениям о целостности бытия. Наука далеко не всегда нейтральна в отношении сакральных идеалов порождающей ее культуры, а воспитание и становление ученых всегда происходит внутри господствующего мировоззрения и, следовательно, под сильным влиянием религий (теистических либо атеистических).

Понятие «чисто научного» (нейтрального в религиозном и идеологическом смысле) воспитания и образования — наивная абстракция. Если бы на самом деле, скажем, ученый-физик формировался только под влиянием языка науки (например, математики) и учебников по современной физике, то вряд ли бы ему была свойственна человечность, которой на самом деле отличаются подлинные творцы науки.

А. Н. Введенский настаивал на важности влияния сердца как царства религии на разум ученого. В противном случае, пишет этот замечательный православный полемист, «одно научное просвещение само по себе дает лишь дрессировку разуму, и если человек, но своей природе хищный зверь, то образование только изощрит ему зубы и отточит ему когти. Еще Ф. М. Достоевский сказал: „Если негодяю дать высшее образование, то из него получится утонченный негодяй и опаснейший для общества“. Значит, без религии человечество одичает, морально опустится и превратится в настоящего зверя, на которого придется надеть оковы»^[1].

Различаясь своими предметами, наука и религия в то же время имеют немало общего. И га и другая опираются на интуицию, способы идеального отражения незримых сущностей, на внешний опыт, основываются на формах /ш7/?-веры и6с?//е/^:веры. Научное и религиозное мироотношение составлено рациональными и иррациональными компонентами. Поэтому неточно и поверхностно распространенное мнение, будто «рациональная» наука полностью противоположна «иррациональной» религиозной вере.

Американский богослов Л. Гилки противопоставляет науку и религию следующим образом:

• — наука предпочитает объяснять объективные, доступные, повторяющиеся данные, а религия обращает внимание на порядок и красоту в мире, на внутренний опыт людей (на вину и прощение, тревогу и доверие, бессмысленность и целостность);
• — наука формулирует объективные вопросы и выясняет, как происходят те или иные события, а религия задает личные вопросы о смысле и предназначении, об истоках и судьбе;
• — авторитет науки основан на логических связях и точности наблюдений, для религии же авторитетны Бог и Его пророки;
• — науку интересуют количественные гипотезы, тестируемые экспериментальным способом, а религия прибегает к языку символов и аналогий, поскольку Бог трансцендентен^[2].

Многие историки говорят об отношении между религией и наукой как о традиционной и тотальной войне. Например, известно предупреждение Августина, что хороший христианин будет опасаться математиков, поскольку есть опасение, что математики вступили в сговор с дьяволом, чтобы помрачить дух людей и бросить их в объятья ада. Такая модель позже была популяризована Дж. У. Дрэйпером (1874) и А. Д. Уайтом (1896).

Оппоненты им отвечают, что такого рода Армагеддона нет и что невозможно обнаружить «армию» ученых, якобы наступающую на «армию» священнослужителей. Одни христиане думают, что наука и теология частично пересекаются между собой как отрасли знания, другие же утверждают, что наука и религия только взаимодополняют друг друга, но не взаимодействуют между собой.

Р. Мертон (1938) доказывал, что научная революция была навеяна концепцией пуританизма о Боге-суверене и полнейшей пассивности материи; эта концепция оказала решающее влияние на Ньютона, Бойля и ряд других ученых-протестантов. И в научной, и в религиозной среде есть плюрализм мнений, ведутся споры о природе науки, сущности религии и характере противостояния этих форм мироотношения.

Не менее сомнительны и представления о наступившем между наукой и религией полном согласии по принципиальным вопросам. Вряд ли конфликты между ними нужно объяснять только взаимным непониманием людьми науки людей веры. Удобнее всего сравнивать науку и религию в плане противопоставления научной и религиозной картин мира, когда та и другая выражены на языке философии.

В XVII—XVIII вв. богословы в первую очередь фокусировали свое внимание на физике и астрономии, а в XIX—XX вв. — на геологии и биологии. Современная генетика дает ученым почву для обсуждения традиционных этико-богословских проблем о свободе воли и нормах поведения человека. В истории взаимоотношения науки и религии бывали периоды их прочного союза и известны эпохи их конфронтации. Начиная с эпохи Возрождения в европейской науке сложился культ эксперимента. Естествознание претендует на обладание высшей истиной и на духовное руководство человечеством.

Э. Бутру, говоря об ученых-атеистах, пишет: «Наука в лице многих своих представителей хочет принципиально apriori устранить религию не за какие-либо ее отдельные идеи, чувства, утверждения, а за саму ее манеру мыслить, чувствовать, утверждать и хотеть. Религиозный человек, по мнению людей науки, дает своим способностям применение, враждебное прогрессу человеческой культуры. Научный дух не только отличен от духа религиозного, но является его прямым отрицанием. Он порожден реакцией разума, направленной против духа религии. Торжество духа науки и исчезновение духа религии — одно и то же. Итак, не столько науку и религию в собственном смысле слова, сколько дух науки и дух религии должны мы сопоставлять друг с другом»^[3].

К середине XX в. различие между «истинностью» и «научностью» стало настолько очевидным, что культ науки стал быстро угасать, оборачиваться обвинениями науки в причинении человечеству многих бед. В своей концепции «эволюционного финализма» Тейяр де Шарден говорит о возрастании возможности примирения науки и религии по мере того, как все индивиды и народы будут восходить посредством всеобщей любви к точке «Омега» — к светлому царству, где Бог будет во всем.

Равновозможны три трактовки темы соотношения науки и религии:

• 1) в главном наука и религия никогда не достигнут согласия;
• 2) уже сегодня они близки друг другу в освещении целого ряда коренных проблем мироотношения;
• 3) объединение науки и религии произойдет в неопределенно далекой эсхатологической перспективе.

Первую версию отстаивают убежденные атеисты. Вторую версию предпочитают многие философы и культурологи, не примыкающие к каким-либо конфессиям или атеизму. Третью версию предложил, например, физик М. Планк, предположивший, что параллельные линии развития науки и религии пересекутся в бесконечно отдаленном от нас времени^[4].

• [1] Введенский М. К. Протоиерей Александр Введенский. Екатеринбург, 2006.С. 65. Мир, на наш взгляд, становится все хуже и хуже, в связи с чем Б. Пастернак не случайно выразился так: «Не знаю, спасет ли мир красота, но пошлостьнепременно пожрет его».
• [2] См.: Gilkey L. Maker of Heaven and Earth. N. Y., 1959.
• [3] 5 Бутру Э. Наука и религия в современной философии. СПб., 1910. С. 310.
• [4] См.: Планк М. Религия и естествознание // Вопр. философии. 1989. № 3.С. 25—36.