Третий отдел О ПОНЯТИЯХ РАССУДКА

Основные формы рассудочных понятий и их логическое развитие

Эмпирические единичные понятия

Положение, гласящее, что для всякого познавания необходимы две составные части: эмпирически данная материя и форма, придаваемая этой материи нашим мышлением, образует молчаливо подразумеваемую или определенно формулируемую предпосылку каждого общего рассмотрения познавательного процесса. Ведь раз вообще возникло понятие познавания, тогда в нем содержится и различение объекта, предполагаемого данным, и познавательной деятельности субъекта. Так как Кант старался свести материю познавания на последний, далее не разложимый уже элемент и вывести формирующую деятельность познавания из наиболее общих функций единства мышления, то в качестве эмпирической материи у него подучилось чистое ощущение, как его надлежит мыслить себе за вычетом не только всех определений, имеющих характер понятий, но даже и принадлежащей ему пространственной и временной формы. Поэтому в качестве вносящих порядок форм, которые должны принадлежать познающему субъекту, у него остаются не только рассудочные функции единства, наиболее общие понятия, но и вносящие порядок формы воззрения, пространство и время.

Несомненно, это было шагом вперед по сравнению с прежними теориями познания, которые или не устанавливали никакого различия между материей и формой познания, или же признавали только логические (begriffliche) формы порядка, данного нам. Однако различение бесформенной материи и вносящих в нее порядок форм само оказывается лишь продуктом нашего мышления. Обособление их вызвано определенными логическими мотивами, которые, как мы убедились в этом при рассмотрении воспринимающего познания, опять-таки различны по отношению к воззрительным и к логическим (begrifflichen) формам содержания восприятия: в первом случае мотивы эти состоят в специфических условиях независимого изменения пространственного временного порядка, во втором — во всех тех свойствах восприятия, которые приводят к разграничению объектов друг от друга и от субъекта, после чего лишь вслед за этими первоначальными различениями может установиться логический (begriffliche) распорядок полученного таким образом множества содержаний познания. А если обстоятельства таковы, тогда прием Канта, состоящий в выделении абстрактнейших понятий, к которым в конце концов приводит прогрессивное логическое разложение восприятия, и в обращении затем всего познания в совместное действие этих конечных продуктов логического разложения, не может быть признан ведущим к действительному разрешению проблемы познания. Ведь бесформенная материя настолько же продукт логического отвлечения, при образовании которого необходимо совместное действие объективных условий и логического мышления, как и совсем не содержащая в себе материи форма. Итак, неправилен взгляд, согласно которому чистое ощущение есть нечто эмпирически данное, а вносящие порядок формы воззрения и мышления суть a priori в нас лежащие функции. В нас лежат только общие функции логического мышления, стало быть, те деятельности соотносящего сравнения, которые находят свое абстрактное выражение в основных логических законах, и которые сами предполагают в свою очередь содержание восприятия как адекватный материал для своей деятельности. Все продукты разложения и сочетания, возникающие вследствие обработки мышлением указанного материала, суть, таким образом, продукты, сообща произведенные и мышлением, и опытом. Коль скоро вообще отличаются различные объекты, существует уже и мысленное сравнение, из которого только и может вытекать подобное различение. Как нет логического мышления, которое не было бы мышлением о предметах, значит, не было бы приурочено к какому-либо эмпирическому содержанию, точно так же нет и эмпирического содержания, которое уже не было бы как-нибудь обработано мышлением. Итак, чистый опыт и чистое мышление оказываются отвлеченными (begriffliche) фикциями, не встречающимися в действительном опыте и в действительном мышлении. Они суть предельные понятия, и приближаться к ним мы можем, лишь связывая с определенными эмпирическими мысленными образованиями известные требования. Стало быть, единственное содержание, которое мы можем дать понятию чистого опыта, состоит в том, что мы предполагаем некоторое содержание восприятия, по отношению к которому мы представляем себе всю в действительности никогда не отсутствующую работу мышления еще не исполненной, предполагаем, следовательно, что по отношению к такому содержанию восприятия не произведено еще отграничения материи и формы, представлений-объектов друг от друга и от субъекта. Тогда этому содержанию чистого опыта противостоит равным образом чистое мышление как только идейное требование, как деятельность, выразившаяся в законах мышления, при которой мы отрешаемся мысленно от всякого реального содержания. А так как эта деятельность находит себе субстрат прежде всего в первоначальном содержании восприятий, то, в силу вышеизложенных условий, должны возникать все те различения, в силу которых этот субстрат распадается прежде всего на множество представлений-объектов, затем на содержание ощущений и на пространственно-временную форму, наконец, на субъект и объект, на представление и на предмет.

Но в эти разнообразные расчленения первоначального содержания восприятий вмешивается связанная с различающей функцией мышления соотносящая деятельность, посредством которой возникают разнообразные сочетания указанных продуктов разложения, вытекающие из их отношений. На этих основывающихся на первоначальных актах различения и отчасти перекрещивающихся с ними процессах соотнесения и сочетания зиждется все образование понятий, а следовательно, и переход от познания воспринимающего к познанию рассудочному. При этой логической обработке содержания опыта образуются прежде всего опытные понятия, содержание которых в высшей степени ограничено. Мало-помалу к ним присоединяются более обширные опытные понятия, и на основе последних — классы наиболее общих понятий. Наконец, к последним присоединяются абстрактные понятия, выражающие отношения, при образовании которых заранее имелось в виду не подведение какого-либо итога опытов, а фиксирование представляющихся в содержании опыта для размышления определенных самих по себе сторон. Необходимо, чтобы общее рассмотрение системы понятий, служащей для приведения в порядок наших познаний, шло этим путем, каким идет само действительное познание, но это отнюдь не потому, например, чтобы таким образом психологически из наших представлений мало-помалу вытекали различные формы понятий, что в действительности лишь отчасти бывает справедливо, а потому, что это — единственный логически правильный порядок. В самом деле, коль скоро признается, что логическое развитие понятий начинается с обработки первоначальных представлений-объектов, тогда невозможно никакое другое развитие наряду с ним. Поэтому ошибочно утверждение, будто в единичном опытном понятии содержится уже самое общее рассудочное понятие, которое в конце концов может быть из него выведено при посредстве логической обработки: будто, например, понятие единичного предмета содержит уже, следовательно, в себе понятие субстанции, понятие какого-либо отдельного временного процесса — понятие причинности, и т. д. Конечно, указанные единичные понятия служат предварительными ступенями при образовании этих абстрактных понятий. Но в них вовсе еще отсутствуют именно существенные элементы последних. В обиходном понятии вещи отнюдь не замечается требование неизменного пребывания независимого от изменяющихся атрибутов субстрата; в связи элементов события отнюдь не замечается понятие правильной зависимости этих частей. Нельзя согласиться и с тем, что указанные общие понятия составляют предварительные условия соответственных опытных понятий, что, стало быть, нельзя было бы отличить вещь, хотя бы как нечто относительно постоянное, от ее изменяющихся свойств, или же привести в связь друг с другом два независимых элемента какого-нибудь события, не привнося мысленно уже при этом в первом случае понятия субстанции, во втором — понятия причинности. Это утверждение могло бы казаться верным, если бы вообще в предметах нашего опыта дано было лишь непрестанное изменение свойств и не было в них ничего такого, по отношению к чему прекращался бы этот поток изменений. В действительности же понятия единичной вещи, единичной связи всегда образуются лишь тогда, когда имеются налицо такие логические мотивы. Какие-либо признаки должны оставаться постоянными при изменении других; элементы единичного процесса должны отделиться благодаря неоднократному их сочетанию от других одновременных событий для того, чтобы возникли понятия единичной вещи, единичного связного процесса. Но в этих эмпирических понятиях оказывается именно столько же постоянства и правильности, сколько на самом деле принадлежит объектам опыта. Итак, эмпирическое понятие вещи предполагает лишь относительное постоянство, эмпирическое понятие связи событий — лишь относительную правильность. Превращение этих относительных свойств в абсолютные, бывает лишь конечным уже результатом эмпирической обработки названных эмпирических единичных понятий. Итак, с обособления единичного представления-объекта начинается действительно как сам опыт, так и логическое развитие опытных понятий. Правда, отграничение единичного объекта от других есть прежде всего психологический процесс. Но результаты этого процесса необходимо становятся тотчас же и предметами логического обсуждения. Таким образом к разложению содержания сознания на единичные представления-объекты, производимому при посредстве ассоциаций, присоединяется логическое различение этих объектов, сравнение их по сходственным и отличительным признакам, и, наконец, расчленение более обширных комплексов объектов на их составные части. Таким образом логическое мышление превращает согласно определенным, все более и более произвольно выбираемым точкам зрения содержания восприятия, возникшие благодаря психическому механизму, в логически раздельные объекты мышления. С одной стороны, оно вызывает таким образом прогрессивные разложения, идущие значительно далее того, что требуется мотивами, непосредственно содержащимися в восприятии. С другой стороны, оно способно также устанавливать отношения и связи, становящиеся возможными благодаря психологическим отношениям, но не требуемые последними непосредственно. Таким образом от нераздельного, в представлении и предмета, отделяются некоторые его свойства, прежде всего те, на отличение которых от других наводит их изменение, но затем и такие свойства, которые вообще оказывается возможным изолировать в понятиях. Равным образом и объекты, или в силу их сосуществования в пространстве, или вследствие их связи во времени, соединяются в конце концов в единое более сложное представление-объект, между отдельными членами которого возникают отношения зависимости. Пока образование понятий при этом ограничивается только единичным данным в восприятии предметом или воспроизводимым в сознании представлением последнего, — мы остаемся в области эмпирических единичных понятий.

Поэтому отличительным признаком эмпирического единичного понятия следует признать то его свойство, что оно не нуждается в заместительном представлении, но находит свой полный субстрат в том объекте, к которому оно относится. От представления в психологическом смысле оно отличается лишь тем, что в нем к представляющей деятельности присоединяется еще логическое размышление о содержании последней, посредством этого размышления единичный объект сравнивается с другими объектами и приводится к ним в отношения согласия, различия, зависимости. Тот факт, что такие сравнения производятся, свидетельствует уже о том, что при этом исполняется основное условие, которому должно удовлетворять всякое понятие, а именно, чтобы оно само мыслилось данным в акте сравнения как постоянное, стало быть, изъятое от изменчивости представления. В то же время в этом фиксировании представления в одном данном состоянии содержится первый намек на развивающиеся при высших формах понятий заместительные символы. Ведь с самого начала между понятием и представлением-объектом отнюдь не существует полного соответствия, так как объект сам не остается непременно постоянным, между тем как для целей мышления он предполагается постоянным в продолжение каждого акта мышления. Наоборот, содержание понятия целиком сохраняет характер представления. На этой ступени мышление оказывается, стало быть, мышлением в представлениях, причем, помимо указанного неустранимого фиксирования преходящих явлений, понятие и представление приравниваются друг к другу без всякой побочной мысли. Это означает, что здесь еще не различаются понятия внутреннего и внешнего опыта и после того, как давно уже произошло отделение субъекта от объектов. Итак, на этой ступени внешний и внутренний опыт отличаются лишь тем, что в первом принимаются в соображение только объекты, во втором же их отношения к субъекту, а потому на этой ступени в общем еще не обнаруживается противоречие, состоящее в том, что одно и то же должно быть мыслимо в одно и то же время и как объект, и как представление.

Каждое эмпирическое единичное понятие обнимает собой один единичный опыт. Лишь благодаря соединению в одно понятие единичный опыт отличается от других содержаний опыта и таким образом возводится на степень самостоятельного предмета познавания. Поэтому ступень единичных понятий вообще соответствует опыту в обычном вышеупомянутом смысле слова. В этом смысле опыт означает познание, которое относится к единичному, и предмет которого дан, а не образован нашим собственным мышлением. Так как предметы опыта отличаются таким образом от таких объектов-понятий, которые возникают лишь благодаря работе мысли, направленной на множество единичных предметов, а следовательно, сами не даны нам, то опыт и мышление ошибочно противопоставлялись друг другу, причем утверждалось, что чистый опыт есть познание предметов, в котором вообще отсутствует вовсе всякая обработка при посредстве понятий. В действительности такого опыта нигде не оказывается. Он может, как мы уже заметили, быть удержан разве лишь как предельное понятие, которым пользуются для того, чтобы дать себе отчет в деятельности мышления, совершающейся при образовании эмпирических единичных понятий. Но то, что тогда останется, будет уже не опыт, а идейный материал для возникновения опытов. Следовательно, понятие об опыте как о познавании, предшествующем всякому мышлению, ошибочно уже потому, что не может существовать никакого познавания, которое не было бы мышлением. Конечно, с другой стороны, понятие опыта настолько же часто претерпевало незаконное перенесение смысла в противоположном направлении, а именно, когда под него подводились все дальнейшие понятия, образовавшиеся из эмпирических единичных понятий, коль скоро они вообще относились к какому-либо содержанию, которое должно быть признано данным нам. Вопреки этому надлежит придерживаться определения, согласно которому всюду можно говорить об опыте лишь в тех случаях, когда рассматриваемый акт познания не только вообще относится к чему-либо данному, но в то же время это данное принимается за единичное. Последнее условие само собой ведет к исключению всех тех познавательных функций, которые состоят в сравнении и сочетании нескольких предметов, и продукты которых выходят, следовательно, за пределы ступени эмпирических единичных понятий.

Но и об этом понятии опыта в собственном смысле следует сказать, что, хотя под него и подходят многие отдельные познания, им самим не обозначается какая-либо ступень познания, которая могла бы сама по себе существовать изолированно, или которую можно было бы прочно фиксировать при посредстве определенного решения мышления. Напротив того, уже практический житейский опыт, основывающийся преимущественно на эмпирических единичных понятиях, постоянно выходит за пределы последних в том отношении, что он образует общие понятия, в основе которых лежат, конечно, эмпирические единичные понятия, на которые сами не принадлежат уже к опыту в собственном смысле. Ведь они относятся не к единичным предметам или к их признакам, а к тому, что, будучи общим различным предметам, должно сперва быть найдено при посредстве мышления.