Цель. 
Система философии

понятие субстанциальной цели. Борьба между причинным и телеологическим миросозерцаниями

Исходным пунктом развития понятия цели, а равно причинности событий служит действующая личность. Действие есть причина внешнего результата и в то же время средство, благодаря которому последний достигается. Эта психологическая общность происхождения обоих понятий повлияла и на понимание их логического отношения. Той субстанциальной причине, при которой причинные процессы признаются внешней акциденцией субстанции, как эквивалентное понятие противостоит понятие субстанциальной цели. Если с предположением о субстанциальной причине связывается постулат необходимости ее действий, то в этом в то же время заключается отрицание цели: так как все действия количественно и качественно определены в субстанции, то выбор между различными возможными результатами, как его производит действующий сообразно целям рассудок, невозможен. Если, напротив того, субстанции приписывается свобода при произведении ее действий, так что действительные события представляются результатом совершившегося выбора, то субстанция сама есть целепричина (Zweckursache), и как таковая она изъята от всякого принудительного определения.

Таким образом, причинное и телеологическое миросозерцания противостоят друг другу как выведенные из одного и того же понятия субстанциальной причины и тем не менее враждебные воззрения. Но с разделяющими их понятиями необходимости и свободы в свою очередь связываются различные побочные мысли, а потому каждое из них опять подразделяется на два главных направления. При причинном миросозерцании или всякая необходимость рассматривается по аналогии с той формой объективных процессов, которая своим количественным единообразием преимущественно наводит на мысль об абсолютно правильном (regelmassigen) отношении, по образцу механических действий; или за прототип всех комбинаций действительного принимается та субъективная закономерность, из которой возникло всякое представление об объективных законах, — закономерность логического мышления. Первая из этих двух точек зрения, механическое миросозерцание, есть материализм; вторая —логический детерминизм — нашла развитие в системах онтологической метафизики. Телеологическое направление равным образом распадается на два воззрения: первое из них переносит допускаемое им свободное определение цели в самый субстрат процессов, как имманентную субстанции цель; второе приписывает это определение стоящей вне мира трансцендентной силе, которая заранее так предустановила субстанциальную причинность объектов, что должен возникнуть целесообразный порядок. Первое из этих воззрений, согласно которому цель имманентна, получило свое выражение в аристотелевской философии и у стоиков, а также в подвергнувшихся их влиянию анимистических и виталистических учениях. Но вследствие своего непримиримого противоречия механическому мировоззрению, устраняемого в витализме галеновской и позднейшей медицины лишь посредством жалких компромиссов, оно не могло устоять против натуралистического образа мышления. В этом главным образом и заключались те мотивы, которые повели к постепенному развитию из него второго воззрения, согласно которому цель трансцендентна. Важнейшим из философских представителей этого перехода был Лейбниц. Свои монады он характеризует, как «энтелехии»: по его воззрению, вся духовная жизнь, а так как она-то и есть истинное бытие мира, то и вся действительность вещей основывается на целедеятельных силах, имманентных существам. Однако господствующая в мире явлений природная причинность, с его точки зрения, целиком подчинена механическим законам: здесь, следовательно, целевыми принципами остаются только сами эти законы, из которых все должно быть выводимо в ненарушимой последовательности; а именно поэтому они и могут быть рассматриваемы как средства (Mittel), сообразно с которыми божественный ум целесообразно установил порядок хода событий. Если здесь, благодаря идеалистической основной мысли, господствующим остается еще принцип имманентной цели, то это совершенно изменилось впоследствии. Чем более в рациональной теологии восемнадцатого века выступал опять на первый план дуализм Бога и мира, тем удобнее оказывалась развитая Лейбницем мысль для природной причинности, способствуя примирению требований строго причинного рассмотрения с идеей мирового порядка, свободно установленного соответственно целям. Этим, конечно, был открыт вольный доступ и той поверхностной телеологии, которая в конце концов признала полезность вещей для человека за цель мирового порядка.

Эта теория полезности потеряла под собой почву с обновлением идеализма Кантом. Но и Кант не мог вполне преодолеть антагонизма цели и причины. Его теория познания находилась вполне под влиянием натуралистического образа мыслей; тем настоятельнее он ощущал потребность обеспечить свободу нравственного действования. Таким образом, между механической причинностью природы и нравственной свободой у него разверзлась бездна, и наиболее подходящим для того, чтобы перекинуть через нее мост, ему представлялось понятие цели. Ведь «целепричина» представляла собой двойственное понятие, в котором некоторый результат, обсуждаемый сообразно целям, стало быть, с точки зрения подлежащих свободному выбору мотивов, рассматривается в то же время как действие некоторой причины. Таким образом, у Канта принцип цели занял промежуточное положение между причинностью в силу механической необходимости и постулированной им для нравственного существа человека причинностью в силу свободы.

Специально относительно целесообразных продуктов органической природы он полагал, что они могут быть одновременно рассматриваемы как следствия природной причинности и как осуществления целей. Последнее же представлялось ему тем более необходимым, что причинному объяснению здесь везде положены пределы, переступить которые оно не в состоянии, так что истолкование соответственно целям, выводящее единичное из целого, становится на место того познания из причин, при котором целое понималось бы как необходимый продукт своих отдельных элементов. Если благодаря этому в каждом отдельном случае цель и представлялась идеей, имманентной самому предмету, все же осталась прежняя противоположность между целью и причиной; да и в той мысли, что определение целью (Zweckbestimmung) составляет промежуточное звено между природной причинностью и свободой воли, отзывалось еще трансцендентное понятие цели, так как Кант рассматривал волю как сверхчувственное, не подчиненное принципу причинного определения бытие человека.

При всем том в этих противоречивых выводах есть одна мысль, уже оставляющая за собой удерживаемую в них противоположность цели и причинности. Кант мог дойти до нее лишь потому, что в действительности и у него самого понятие субстанциальной причины, в котором коренится указанная противоположность, уже уступило место принципу актуальной причинности. Мысль эта заключается в его выражении, что причинное объяснение переходит от единичного к целому, а целевое объяснение нисходит, напротив того, от целого к единичному. Это положение нуждалось лишь в надлежащем обобщении, чтобы принцип цели мог занять подобающее ему положение познавательного принципа соподчиненного с причинностью.