Религиозный характер философии Г. Гегеля

Г. Гегель — религиозный мыслитель. Отправным пунктом гегелевской философии являются истины христианского Откровения. Безрелигиозность человека для Г. Гегеля означала бы совершенно непозволительное впадение в нигилизм, т. е. в отрицание высших и универсальных ценностей истины, добра и красоты. Вся гегелевская философия есть выросшая на протестантской почве самостоятельная и дерзновенная, грандиозная по своему объему интерпретация Священного Писания и христианства вообще. По Г. Гегелю, религия не только частное дело индивида, как у И. Канта, но и дело философии. Гегелевская философия может быть изложена в религиозных терминах. Он и сам использует два ряда понятий —собственно философские и религиозные. Они взаимно дополняют и проясняют друг друга. Кроме того, что религия представляет собой внутреннее содержание всей системы, хотя Г. Гегель посвящает религиозным проблемам специальное сочинение — два тома «Философии религии».

В основе всей его философской системы лежат две особенности понимания им Бога и божественного. Во-первых, Бог есть сугубо разумное существо. Он есть максимум разумности, следовательно, логичности. Вовторых, земная реальность, в той части, в которой она действительна, есть не что иное, как земной путь Божества. Из этих двух тезисов следует, в частности, то, что разум человека есть проявление божественного начала, в отличие от начала животного — земного и тварного. Мир в основе своей разумен, а значит, божествен. Внедрение в мир разумности есть не что иное, как творение мира Богом, как оно понимается христианством. Творение это происходит из материального ничего, но из божественного разума, согласно божественному плану. Однако божественное сталкивается в земной жизни с его коренными несовершенствами. Отсюда внутренняя противоречивость и трагизм развертывания божественного в мире. Трагедия Божества есть одновременно трагедия разума. Но Г. Гегель полагает, что эта трагедия может быть принципиально разрешена, хотя и не устранена из земной жизни. Она разрешается в гегелевской философии. Это означает, что мудрец, освоивший и принявший гегелевскую философию, приобретает невозмутимость духа, осознавая трагизм бытия как неизбежность и в то же время наперед зная, что разум в конечном итоге восторжествует.

В отличие от И. Канта, утверждавшего сверхразумность истин веры, Г. Гегель настаивает на их доступности разуму, в том числе и человеческому, хотя разумное понимание истин веры требует особых усилий. Осуществляется оно не в рамках религии, а в рамках философии. Религия же основывается на полусознательном и полуразумном эмоциональном чувствовании, на начале «сердца». Сердце верно чувствует и предчувствует истину, но не в силах выразить и обосновать ее рационально. В этом у разума значительное преимущество. Именно поэтому в обосновании и рациональном выражении истин веры главная роль принадлежит философии. В признании непознаваемости Бога, а значит его сверхразумности, Г. Гегель видит умаление человека. Мыслитель не хочет с этим согласиться, поэтому настаивает на познаваемости Бога средствами спекулятивного (теоретического) разума. Она весьма далеко отстоит от попыток отказаться от христианства. Гегелевская трактовка религии остается в рамках христианства, являясь «вариациями на христианские темы». Однако в ней легко усматривается тенденция обосновать культ разума. Лишь свойственные Г. Гегелю (и его философии) чувство меры и уравновешенность удерживают его от крайних выводов. Однако таковые получаются независимо от желания автора.

Дело прежде всего в том, что в гегелевской системе земной мир восстает против божественного. Будучи проницательным и трезвым мыслителем, Г. Гегель не может игнорировать в природе, обществе и человеке то, что ни при каких условиях не может быть отнесено к божественному. Он включает в свою систему все — в том числе самые неумеренные проявления человека, ужасы и трагедии истории, несовершенства и борьбу за существование в живой природе, застывшую неживую природу. Согласно замыслу Г. Гегеля, ничто в сущности своей не должно быть лишено божественного элемента, хотя степень присутствия божественного различна. Однако в ходе реализации замысла выясняется, что множество проявлений земной жизни не могут быть отнесены к божественному не в силу их актуального несовершенства, но в силу самой их природы. Так, например, выясняется, что человек, сколь бы ни представлять его совершенствование бесконечным, все равно сохранит в себе элементы небожественного, несовершенного. Последнее Г. Гегель связывает с неустранимостью в человеке конкретно-чувственной природы. То же самое получается у него, например, с государством. Даже самое совершенное — мыслимое, а не существующее — («абсолютное») государство сохранит элементы насилия над гражданами (иначе оно перестанет быть государством). Согласно замыслу, если что-либо не поддается совершенствованию в принципе,

то оно не может стать органическим элементом божественного плана, должно быть исключено из него. Однако тогда пришлось бы исключать слишком многое, слишком многое пришлось бы отнести не к «образам» (так названо то, что божественно, в отличие от явлений, которые не божественны), а к явлениям. Поэтому Г. Гегель не идет по данному пути. Это хорошо видно на трактовке им проблемы государства. «Основной тезис: «не все исторические государства осуществляют собою образ Государства», — пишет И. А. Ильин, — должен быть заменен другим: «ни одно государство не может быть осуществлением образа Государства, ибо государство вообще не образ…» Но Гегель не произносит этого второго тезиса; напротив, поддерживая первый, он как бы продолжает: «Но вот начертанное мною Государство есть действительно мировой образ», не замечая, что он начертал слабый компромисс и тем дал повод упрекать себя в «идеализации» дурной политической современности«‘. Заметим, что Гегель дал также повод некоторым романтически настроенным людям, лишенным гегелевской умеренности и реализма, всерьез мечтать об «отмирании» государства, если уж в самом его понятии неустраним элемент несовершенства.

В системе Г. Гегеля, согласно ее смыслу, идет постоянная борьба между земным и божественным. Земное во многих случаях играет роль внесистемного элемента, не выводимого из исходных принципов, поэтому нарушающего стройность системы на всем протяжении ее изложения. Это не проявляется только тогда, когда речь идет о божественном самом по себе; когда же оно вступает в пределы земного бытия — в природу, общество и человеческую жизнь, то оказывается не в силах преодолеть сопротивление «неразумной» земной природы. Тем самым Бог лишается всемогущества, продекларированного вначале. Но не всемогущий Бог — это не Бог, по меньшей мере, в рамках христианства. Испугавшись такого вывода и желая сохранить христианский дух своей философии, Г. Гегель идет на то, чтобы во многих случаях искусственно подтягивать земное несовершенство к божественному совершенству. Иначе говоря, мыслитель вынужден оправдывать в земной жизни слишком многое, достойное не оправдания, а осуждения. Справедливости ради следует отметить, что он умело компенсирует непоследовательность системы тем, что, во-первых, не устает повторять о своей приверженности свободе, истине, добру, красоте, человеколюбию, принципам нравственности, равенству людей перед законом, либерализму и др. Эти декларации могут быть восприняты как лицемерие, но, однако, они предохраняют от цинизма, который был бы неизбежен в их отсутствие. Г. Гегель ни в коей мере не хочет выглядеть циником. Во-вторых, непоследовательность системы позволяет ему в ряде случаев давать непредвзятый и реалистичный анализ предмета. Философ на время словно забывает об общей схеме, погру-^[1]

жаясь в фактический материал. В этих случаях обнаруживается острота мысли и взгляда, замечательное мастерство слова и интуиция, действительная мудрость знающего человека. Однако это происходит не благодаря общему замыслу открыть роль божественного в мире, а помимо него. В целом же война мира и Бога, в которой Бог обнаруживает свое бессилие и поэтому страдает, — эта война неустранима из гегелевской философии, несмотря на все старания автора.

• [1] Ильин И. А. Указ. соч. С. 453.