Политический союз православных с протестантами

Итак, православный русский народ в Литве был поставлен «его панами-владыками» пред совершившимся фактом — сдачи его родной церкви во власть Рима. Брошенные своими пастырями и лишенные правительственного покровительства, православные попытались найти опору в своих же соотечественниках, боровшихся конституционно за свободу веры — в протестантах. У кн. Острожского дочь была замужем за Виленским воеводой, главой литовских протестантов, кн. Христофором Радзивиллом. К этому X. Радзивиллу и обратились в первую же минуту и граждане виленцы и братства. Кн. Христофор списался с другим протестантом, минским воеводой Яном Абрамовичем, женатым на православной русской — Анне Дорофеевне Волович. За ее обрядовое благочестие муж шутливо называл свою жену: «моя русская просфорница — proskurnica moja ruska». Радзивилл спрашивал Абрамовича: как им быть с замешательством, происходящим у «панов русаков»? Ян Абрамович дал совет связать воедино свою очередную протестантскую защиту прав с защитой православных русских на предстоящем Торуньском сейме. Кн. Острожский, раздраженный отказом короля — разрешить православным собор, не мог для дальнейшей борьбы не вступить в деловой союз с протестантским фронтом на сеймах. Он отправил в Торн своего личного делегата, Каспера Лушковского, и дал ему на письме, но секретную инструкцию. Инструкция была написана очень эмоционально, в волнительном тоне. Князь интимно писал своим союзникам: «Ведь не только христианские, но даже и языческие государи обязаны исполнять данную присягу. За клятвопреступление король может поплатиться и престолом. Когда он был наследным королевичем в Швеции, он ничего не мог достичь ни давлением, ни насилием. И корону на него надел не ксендз, а пастор. Он — кн. Острожский, как был прежде благорасположен к протестантам, так остается и теперь. И обиды протестантам принимает за общие обиды и себе. Князь приглашал протестантов формально соединиться с православными для защиты церковной свободы. Князь не останавливался пред перспективой даже гражданской войны. Он сообщал, что к нему примкнет, если не 20, то уже наверное 10 тысяч войска. Жаловался на владык, что они втайне от пасомых перешли «от Христа к антихристу». Это был язык, приятный протестантам. В предвидении своего неизбежного оппозиционного православного собора, кн. К. Острожский заранее просит протестантов прислать на этот собор своих делегатов.

Одновременно кн. Острожский отправил к Литовскому канцлеру Льву Сапеге письмо, чтобы тот ходатайствовал пред королем — не торопиться с унией, но собрать синод или съезд с согласия всех православных панов. Но… ответ Сапеги был горьким. Интимная и слишком откровенная инструкция князя, врученная Касперу Лушковскому для протестантов, была польской полицией перехвачена. А между тем, на основании этой инструкции, протестанты со съезда направили королю свое ходатайство с общей ссылкой на жалобы и православной стороны. Лев Сапега ядовито отвечал кн. Острожскому, что после тайной «инструкции» последнего, о соборе не может быть и речи. Для короля ясно, что собором Острожский воспользовался бы во вред унии. Король сказал Сапеге, что он никогда не ожидал такой неблагодарности от кн. Острожского, видевшего от короля Сигизмунда столько милостей к себе, к его семье, к друзьям и к его подчиненным. Об инструкции король сказал, что она написана неразумно, дышет возмущением, недостойна самого последнего мужика, тем более — сенатора. «Nie chce tego Wielka Mose cierpiec», Сапега от себя прибавляет опасение, как бы князю Острожскому не пришлось пожалеть о таком его поступке. Сапега советовал не угрожать епископу Луцкому и Владимирскому, ибо они взяты под великомощную защиту короля. Сапега советовал не доводить дела до открытого столкновения с королем.

Ликовский (Unija Brzeska) нашел в Ватиканском архиве данные о бывших в ту минуту опасениях в Кракове, что Острожский в самом деле подымет восстание. В половине сентября 1595 г. король созвал совещание министров, нескольких польских и литовских сенаторов с соучастием папского нунция Маласпины. Поставлен вопрос: доводить ли дело унии в том виде, как оно двинуто, теперь же до конца, или еще отложить пока поездку епископов в Рим? И вынесено осторожное решение — временно задержать поездку Ипатия и Кирилла, пока князь Острожский несколько поостынет и свыкнется с неизбежностью унии. Были немедленно написаны в этом смысле и письма к Ипатию и Кириллу. Но не успели письма дойти до них, как они оба явились в Краков. 22 сентября собралось заново тоже верховное секретное совещание. Мнения на нем разделились. Одни голоса были против спешки и даже пока против самого предприятия унии во имя гражданского мира. Указывали: 1) на возросшее после утверждения патриархом Иеремией влияние Виленского братства; 2) на большое возбуждение народа; 3) на то, что по осведомлению русских патриарх, в случае унии, низложит весь епископат и лишит его нужного авторитета в глазах народа; 4) передавали сведения, будто юг. Острожский организовал отряд конницы в 150 человек, который поедет в догонку за Ипатием и Кириллом, и они будут убиты; 5) что осторожнее провести дело через собор и даже откровенно через совещательный собор из православного духовенства совместно с латинским.

Другая партия призывала к решительному действию. 1) Кн. Острожский не в силах поднять серьезное восстание. Авторитет королевской власти стоит достаточно твердо. 2) Неуместно поднимать шум о насилии совести, потому что сам епископат единогласно ходатайствует об унии. 3) Дожидаться широкого собора с участием всей восточной церкви, т. е. собора формально вселенского, это — чрезвычайно долгая история, которая может быть осуществлена лишь за пределами жизни настоящего короля. А тогда может перемениться и вся обстановка, и цель не будет достигнута.

Нунций Мала спина был скорее на стороне осторожных скептиков. Вызвали самих «героев» унии, Потея и Кирилла. Анкета была такова. Собрание уверено в твердости данных делегатов. Но что они думают о твердости митрополита и др. епископов? И смогут ли они покорить большинство духовенства и православных шляхтичей и народ? В покорности епископов и народа делегаты не сомневались. Характерен их шляхетский презрительный взгляд на так называемую волю народа. Труднее по их мнению справиться с духовенством. Но за свои епархии они и в этом смысле ручаются. Что касается православной шляхты, то она легко пойдет по дороге правительства и теперь не подписывается под унией открыто, чтобы Только не оглашались преждевременно их имена.

Если теперь же не поехать в Рим, то позиция инициаторов будет самая невыгодная. Скажут, что латинская сторона сама их отвергла за неосновательность, а патриарх лишит их сана. Ссылаться на неудачу унии митр. Исидора нельзя. Тогда Исидор приносил сюда унию извне и был одинок. А теперь весь епископат сговорился, и многие авторитетные представители народа жаждут унии, и сам король, как ревнитель веры, поощряет ее. Роль короля в этом деле решающая. Если он возьмет и епископат и духовенство под свое особое покровительство и успокоит народ, что уния не есть отступление от восточной веры и исконных обрядов, и решительно уравняет в правах духовенство русское с латинским, то нет сомнения, что плоды унии будут совсем другие, чем были при Исидоре. Времена изменились. Допрошенные Ипатий и Кирилл удалились из залы совещания, и общее решение собрания склонилось к необходимости действовать безотлагательно. Делегатам русского епископата было приказано ехать в Рим, а король немедленно 24 сентября издал универсал на польском языке ко всему населению королевства. В универсале король писал: «Считая за величайшее счастье, если бы нам со всеми верными и любезными нашими подданными находиться в одной католической церкви, под властью одного верховного пастыря, римского папы, и вместе с ними славить Бога едиными устами и единым сердцем. И признавая такое соединение наших подданных по вере весьма полезным и необходимым для целости и прочности самой Речи Посполитой, мы старались и не перестаем стараться, чтобы и тех из наших любезных подданных, которые уклонились от единства католической церкви, отечески привести к этому единству ради их собственного блага.

И Господь по милости своей благословил наши старания. Пастыри греческой веры с немалым числом народа обратились к соединению с католической церковью под власть римского апостольского седалища. Объявляем об этом всем нашим подданным. Как тем, которые принадлежат к римскому костелу, чтобы они вместе с нами возрадовались обращению собратий и возблагодарили Бога, так и тем, которые еще не соединились с католической церковью, чтобы они последовали примеру своих пастырей и приняли унию, которую еще на Флорентийском соборе при наших прадедах приняли сами — греческий император и патриарх. И как тогда при соединении в вере, были дозволены апостольским престолом и сохранены в целости обряды и церемонии греческой церкви, так и теперь, приступая к той же унии, Киевский митрополит и иные владыки желают, чтобы им были сохранены все стародавние обряды и церемонии их церкви. Для этого и послали они в Рим к св. отцу братий своих, двух владык — Владимирского и Луцкого". Отъезд Ипатия и Кирилла в Рим для того, чтобы отдать под знамя унии русский народ без его согласия, не мог не поднять высокой волны возмущения. Но королевский универсал был авторитетом неприкосновенным. Православные избрали мишенью своих обвинений и упреков свой епископат. Кн. Острожский немедленно написал резкое письмо к митрополиту: «православие и вера теперь совсем преданы Вами под власть римскую». Одновременно Острожский напечатал за своей подписью у себя в Остроге листовку с укоризной на митрополита называя его «отступником и Иудой предателем». Оглушенный этим митрополит-трус едва мог придти в себя. Немедленно 27 сентября он отвечал князю, что терпит напрасно, что он не переставал увещевать князя, с тех пор, как начала проектироваться уния: «как прежде я говорил, так и теперь говорю, что если бы ваша княжеская милость захотели быть причастником той унии, то и я не отказался бы идти за вашею милостью, как за вождем. А если иначе, то я готов за св. веру и закон свой пострадать до крови и вкусить смерть».. Князь потребовал собора. Митрополит предлагал самому князю созвать его, зная, конечно, что на такой не по законной форме созванный собор епископы не поедут.

В начале октября кн. Острожский действительно вновь напомнил канцлеру Льву Сапеге о соборе. Но тот не посоветовал королю уступать, и Острожский получил решительный отказ. Вдруг 28—9 октября сам митр. Михаил рассылает приглашения на собор в Новогрудке на 25 января 1596 г., заявляя, что наконец-то ожидаемый собор разрешен королем. Этот неожиданный жест явно был рассчитан на то, что к указанному сроку уния станет уже фактом оформленным. И на соборе придется уже не обсуждать унию, а только принимать или отказываться. Перемена королевской тактики получает освещение в одном документе, опубликованном румынским ученым Гурмуздаки. Это — Postulatum от 24 февраля 1596 г. короля к папе. Король сам убеждает папу — легализовать собор для р у с с к и х уже принявших унию с приглашением на него и схизматиков: не для общих с ними решений, а только для их увещаний и обличений. Это, конечно, не тот общий собор, какого добивались православные. В данном Poistulatum е приводятся откровенно политические мотивы унии: 1) Патриарх греческий является предателем политических тайн туркам. 2) Введение митрополита в сенат это — vinculum для него в смысле Ответственности за государственные интересы. 3) Важно всякими привилегиями отдалить сознание православных от церковной связи с Москвой.

• 4) Митрополиту следует дать титул примаса и даже патриарха. Очень примечательна и характерна мотивировка этого пункта по терминологии. Термины «русский» и «Россия» здесь и ниже употребляются в духе монополии их для Руси Литовской и противополагаются Руси Московской. Здесь пишется: «под властью русского митрополита находятся обширнейшие и многолюднейшие области. В сравнении с Россией (RUSSIA) области примасов Галлии или Испании совсем не велики».
• 5) «Наконец, если вся Россия (Russia), т. е. Литовская Русь, соединится с апостольским престолом, это легко может привести к унии с ним и великое княжество Московское, в котором миллионы душ заражены греческой схизмой, потому что в богослужении москвитяне употребляют один язык срусскими, да и разговорный язык обеих этих народностей представляет различия только диалектические или в произношении слов». Так ревновали эти литовские русские о своем исконном имени, что даже несклонны были удостаивать им москвичей. Как дика и чужда показалась бы им замена их дорогого и потому священного для сердца имени Русь неведомым им именем какой-то «окраинной» провинции (Украйны)!

Объявленный митрополитом собор на 25/1. 1596 г. (не тот, которого хотели православные) был однако хорошим прикрытием для М. Рогозы его вины. Но тревог православных он унять не мог. Виленское духовенство, город и братство в ноябре 1595 г. писали воеводе Ф. Скумину, упрекая владык в ряде тайных сборищ, упрекая митрополита в самоукрывательстве и отмалчивании на запросы. Теперь вся правда обнаружена: происходит отступление от святейших патриархов. «Мы протестовали пред Богом и всем христианским народом, как в книгах наших духовных, так и во всех урядах светских, что мы… обязуемся непоколебимо стоять при всем благочестии св. Восточной соборной церкви. Извещая об этом вашу милость, мы просим тебя быть вместе с иными многими православными защитником и поборником нашей благочестивой веры».

В декабре 1595 г. виленские мещане протестовали в городских книгах против Михаила Рогозы, не признавая его архипастырем, пока он «не соберет собора и не очистит себя от обвинения в отщепенстве».

В декабре же 1595 г. внесло протест в городские книги и Пинское духовенство, «як и у инших в сих поветех».

Львовское братство, тотчас после универсала короля от 24 сентября, внесло протест в городские книги: «митрополит отщепенец от православной церкви и потому не может быть судьей в споре братства с епископом Гедеоном». Митрополит зная, что с Братством ему ничего не поделать, решил извлечь пользу из этого конфликта, чтобы привлечь на свою сторону Гедеона, в тот момент под давлением кн. Острожского уже отрекшегося от унии. И — увы! — маневр еще раз удался. Таково было разложение нравов иерархии! На 15-ое января были позваны на суд митрополита Львовские братчики. Никто не явился. Тогда 20 января все привилегии братства митрополит объявил ничтожными и управление всеми делами его указал передать епископу Гедеону. И Гедеон, после всех клятв, документальных обязательств и перелетов, опять заседает у митрополита в его соборике 27 января и участвует на нем в осуждении Стефана Зизания! Но далее следует опять нечто неожиданное. Кн. Острожский — знаток психологии падших иерархов — не приходит в отчаяние. Он делает последние усилия примирить Гедеона с Братством и достигает своей цели. Гедеон опять — и на этот раз, слава Богу, уже окончательно примыкает к князю и становится против унии православным епископом № 1.