Результаты изменений. 
История русского языка

§ 165-±. Все приведенные формы замен разным способом отражают нейтрализацию окончаний в пределах общей флексии; появление обратных написаний указывает уже на полное совпадение форм:

Замечено также, что число новых окончаний у имен среднего рода обычно выше, чем у имен мужского рода, иногда в два-три раза. Это может быть связано с особыми изменениями среднего рода, функциональная слабость которого допускала колебания в формантах как немаркированных элементах синтагм.

В дат. п. мн. ч. не было промежуточного варьирования *о— и *н-основ, потому что после изменения редуцированных окончания совпадали: городомъ как домомъ. Направление выравнивания однозначно в сторону окончания —амъ; оно завершилось в XIV в.

В мсстн. п. мн. ч. к XIV в. завершилось выравнивание в сторону *й-основ (-ох/-ех) и на этой основе началось совпадение окончаний с -ахъ. Однако новые формы образовали наречные выражения и долго находились вне парадигмы; обратные написания не отмечены, и до XVII в. говорить о флексии —ахъ у имен мужского и среднего рода (и */-основ женского рода) затруднительно.

В тв. п. мн. ч. в XIII—XIV вв. намечалось сближение *о-основ с именами *и- и *i-основ (нейтрализация в пользу их окончаний), но с XV в., начиная с севера, обобщение идет в пользу окончания -ами; оно завершилось в конце XVII в. В частности, в московских старопечатных книгах XVII в. «обратными» были двоякие написания: с одной стороны, архаические жателми, побойми, холопми, глаголми (отражают первый этап разрушения форм твердого типа холопы, глаголы), с другой — с такими басни, с деревни, со птицы, со трубы и ти (м)паны, с ягоды, иными жертвы и т. д., которые удостоверяют полное распространение окончания -ими у имен тв. п. мн. ч. мужского и среднего рода.

Задержка с обобщением окончаний -синь, -ами, -ахъ объясняется возможностью или невозможностью выбора на начальном этапе преобразования, свободой или несвободой данной словоформы, а также особенностями в ударении или в чередовании.

§ 166+. Длительность процесса унификации хронологически строго ограничена несколькими, по интенсивности всегда совпадающими, этапами изменения.

В начале изменения замена флексий определяется морфонологическими условиями контекста и связана с регулирующим воздействием новых для системы грамматических категорий. Во всех ранних примерах употребления нового для имен мужского и среднего рода окончания -амь, которые отражаются в памятниках с XI в., они возможны лишь у тех имен, которые нейтрализуются по признаку рода или числа; обычно это собирательные разносклоняемые имена {жителе, содомле и пр. с особой полупарадигмой мн. ч.) или слова Pluralia tantum {Соловкы и под.). Неопределенность в выражении ставшего основным классификационного признака — рода — создаст известную расшатанность флективного ряда и тем самым способствует проникновению новой флексии в традиционное окончание дат. п., а затем места, п. и позже тв. п. Во многих специальных исследованиях приведены десятки примеров такого рода, реальность которых подтверждается и примерами обратного характера в тех же падежных формах: оплотми, городми с обычным для них влиянием со стороны старых *й- основ, и различными типами выравнивания окончаний у имен мужского и женского родов, также связанными с утратой редуцированных, — примеры типа дарами вместо даръми, также съ пгьеними, червими и пр., как остаток выравнивания флективного ряда, происходившего в более раннее время, до завершения фонологических процессов, образовавших корреляции согласных по мягкости/твердости.

Что новые флексии чаще всего усваиваются сначала именами, входившими в мягкие основы склонения, подтверждают все исследователи на основании своих материалов. Затем в этот круг имен постепенно подключались основы на -к, -г, -х, а также на шипящие и -ц, постепенно подвергающиеся отвердению. Как и в случае с разносклоняемыми типа жителе, основы, оканчивающиеся на непарные по мягкости/твердости согласные, в условиях образования такой корреляции выпадали из системы противопоставлений по данному признаку. Должна была возникнуть стабильность в проявлении самой флексии независимо от характера основы, следовательно, и независимо от морфонологических ограничений, прежде регулировавших наполнение флективного ряда. Действительно, в XII—XIII вв. возникают вариации флексий в дат. п. типа жительмъ/жителемъ, но пророкомъ/пророкъмъ и вместе с тем новгородьцемъ/новгородцомъ. Постоянно твердая основа находилась в соответствии с основой, входящей в процесс отвердения по характеру сочетаемости согласного основы с гласным флексии (типа «твердая фонема» (ц) и «непередняя фонема» (о)). На такую, фонематически связанную, основу с определенной флексией и накладывалась ведущая морфологическая тенденция языка (унификация флексий), тем самым способствуя распространению новой флексии -амъ.

Таким образом, XI—XV вв. — это время постепенного вовлечения все новых и новых имен мужского рода в складывающийся тип склонения мн. ч., но лишь с XIV в., т. с. уже в границах великорусского (старорусского) языка, обозначилась тенденция к однонаправленной унификации -амъ, -ами, -ахъ и устранению обратных образований типа -оми, -ими, -гьми в тв. п. Выравнивание распространяется на все вообще имена мужского и среднего рода, причем теперь независимо от морфонологических ограничений. Общее количество форм с новыми окончаниями резко увеличивается, что подтверждается и статистическими подсчетами. В исследованных рукописях XIVXVI вв. они составляют уже несколько сот примеров. Можно сказать, что на первом этапе, до XIV в., возникали только условия, необходимые для нового выравнивания, причем они лимитировались действием классифицирующей категории рода: только нейтральные по отношению к этой характеристике имена мужского и среднего родов могли получать флексию -амъ, -ахъ, а известные морфонологические условия ограничивали пределы действия такого выравнивания. До XIV в. всего лишь возможны коммуникативно обусловленные формы в составе отдельных словесных формул.

С этого времени развивается собственно русский процесс последовательного изменения флексий в сторону обобщения -амъ, -ами, -ахъ с обычной для нейтрализуемых форм односторонней заменой старых флексий на новые (типа селищамъ, селищами, селищ ахъ). Появляется системно организующая форма активной парадигмы, которая влияет на выбор окончания в каждом отдельном слове, уже вынесенном из традиционных словесных формул.

Из характера нейтрализации можно установить, что парадигма с обобщенными флексиями -амъ, -ами, -ахъ становится немаркированной на категориальном уровне и нейтральной в стилистическом отношении, тогда как все прочие парадигмы мн. ч. маркированы (различаются формантами) по признаку (типа) склонения, но не по признаку рода или числа, поскольку после утраты редуцированных в ряду флексий:

конемъ — костемъ — сынамъ — столомъ

конихъ — костехъ — сынохъ — столгьхъ

кони — костьми — сынми — столы

отсутствует противопоставление по числу, а противопоставление по роду выявляется не для всех форм; таковых больше всего у местн. п., но только до XVI в., когда завершается изменение (ё —> е) в определенных условиях, а тип сынохъ окончательно устраняется из системы русского языка.

На третьем этапе развития процесса, который, судя по проявлениям в текстах, завершается в XVIII в., в системе остается единственная форма каждой флексии, и происходит окончательное устранение из системы признака (тип) склонения, в результате чего становятся возможными и примеры взаимного смешения старых и новых окончаний в интересующих нас падежных формах. С конца XV в. и особенно в XVI в. употребление флексии мужского рода у имен *д-основ становится вполне обычным (воеводомъ, нашимьже дядемъ и пр.), как правило, противопоставляясь и ударением (в летописных текстах того времени колебания типа между сторожами / со сторожи), — своего рода попытка совместить флексию с указанием на реальный род; затем также у имен женского рода; ср. приводимые в разных исследованиях примеры типа по многимъ щедротомъ (автограф Аввакума), въ полатехъ (список «Казанского летописца»), ко царскимъ ти полатомъ (Симеон Полоцкий), по рекомъ (список сочинений Спафария), по тгъмъ раиомъ (Сборник пословиц XVII в.) и т. д.

Когда взаимное смешение старых и новых окончаний уже не регулируется никакими морфонологическими ограничениями или морфологической нейтрализацией по определенному признаку (склонения или рода), подобная вариантность начинает использоваться в стилистических целях. При этом архаические формы, употребленные в устойчивых формулах, воспринимаются как стилистически маркированные, становятся принадлежностью (условно) высокого стиля; ср. в «Тилемахиде» В. Тредиаковского сочетания секущими косы, высокими горы, горящими звезды (обязательно с ударением на корне) и именно в форме тв. п., которая позже прочих устраняет старую флексию у имен мужского и среднего родов. Для грамматического архаизма его стилистическая функция есть заключительный этап существования как формы в тексте. Теперь такой архаизм представлен даже не как вариант нормативного — это форма, не связанная с грамматической категорией и не воплощающая ее. Маркировка по высокому слогу постепенно выводит ее за пределы — сначала нормы, а затем и системы вообще.

§ 167+. Таким образом, устранение из системы классифицирующей категории типа (склонения) происходило в несколько этапов, потому что потребовало последовательного снятия тех категориальных различий, которые в прошлой системе связаны были с характером основы. Сначала нейтрализовались противопоставления по числу, затем по роду, наконец и по типу основ. Вместе с тем неуклонное, постоянно обогащаемое за счет новых имен, стимулируемое все новыми процессами в соседних фрагментах системы вычленение самостоятельной полупарадигмы мн. ч. выводит на место классифицирующей категории категорию числа. Перестройка системы по функционально различным и формально разнообразным категориям является важным, если не важнейшим, процессом в историческом развитии морфологической системы.

Множество форм одной и той же флексии можно было преодолеть путем соотнесения всех словоформ в вертикальном ряду парадигмы. Ведь одни и те же окончания могли встречаться в различных флексиях у разных склонений и родов. Например, места, п. ед. ч. выделяется окончаниями.

Таким образом, в градуальной оппозиции (и: ё: с) возможна нейтрализация <�ё) в любую сторону и неразличение по роду. В таком случае важное значение приобретает’контекст (проявляет грамматическое значение) и собственное лексическое значение слова — и тогда род становится лексико-грамматическим ограничителем склонения, уже не являясь грамматической категорией. Именно тогда и становится необходимой парадигма, в вертикальном следовании словоформ сохраняющая признаки категории рода в падежной системе. Род исторически организует парадигму как новый принцип классификации имен.

Заметно также, что все изменения грамматической формы функционально и хронологически лимитируются фонетическим изменением в системе (но верно и обратное: любое фонетическое изменение регулируется морфологической функцией фонемы). Устранение старых форм или их длительное сохранение регулируется также ударением, и многие факты показывают, что старое ударение невозможно при новой флексии, хотя и старая флексия сохраняется лишь потому, что в последовательном смешении двух самостоятельных акцентных типов постепенно образуется новое ударение данной формы; грамматическая парадигма наведена парадигмой акцентной, потому что в устной речи только она и существует реально как класс словоформ.

Закономерности сложения новой парадигмы всегда одни и те же. Парадигма строится сначала по старой акцентной канве, и только окончательно сформировавшись в полном наборе новых словоформ и обобщенных флексий, она оказывается способной противопоставить себя исконной парадигме также и в акцентном отношении. Фонологическое расшатывание словоформ (столгъхъ — столихъ — столахъ) с возможным морфонологическим чередованием {гргьегьхъ — гргъхахъ) и возникающим на этой основе варьированием форм завершается основным морфонологическим изменением — преобразованием акцентного класса слов, поскольку одновременного изменения сразу всех морфонологических характеристик слова в языке никогда не происходит. Игнорируя акцентную характеристику морфологического изменения, мы не только лишаем себя возможности установить реальное изменение в речи, мы не сумеем определить и завершающего момента парадигматического выравнивания. Так, в приведенном примере окончательная «победа» новой флексии -ахъ связана с обобщением в этой форме наконечного ударения, которое распространилось даже на баритональные по происхождению слова (с постоянным ударением на корне); ср. ветрах, дымах, дедах, жуках, китах, кустах, пудах в текстах XVIII в. Новая форма противопоставлена старой уже не как вариант одной и той же парадигмы, а как проявление двух различных парадигм, старой и новой; следовательно, как две парадигмы различных языков. Архаическая форма исчезает не сама по себе, а только как компонент архаической парадигмы, ставшей системно избыточной.

В результате всех выравниваний и обобщений в формах мн. ч. обозначилось следующее распределение окончаний:

Категория рода по-прежнему различается, но только в синтаксических падежах I — в им. п. для среднего рода, в род. п. для мужского рода и в вин. п. для всех трех родов (для мужского рода только одушевленные). Другими словами, она скорее синтаксическая, чем морфологическая категория, какой была в древнерусском языке.

Здесь не указаны формы имен современного склонения, которые входили в процесс унификации неравномерно по говорам, но они своими окончаниями теперь совпадают с именами мужского рода (мужей — костей) в род. п. — вин. п., в тв. п. выделяются вариантами (костями — костьми), а во всех других падежных формах мн. ч. не отличаются от представленных здесь.

§ 168. Звательная форма слова не входила в парадигму, потому что она представляет собой чистую основу без флексии или распространителя (послелога), но в «ослабленном виде» редукции (Шахматов) или «усиленной» в дифтонге, т. е. не жена/, а жено! (с кратким (а)), не бого/, а боже! (с изменением (о) в (е)), гости! из *gostei, сыну из *sunai и т. д. Ср. также коню! по аналогии с сыну! (Игорю! Соловию старого времени и т. д.). Во мн. ч. зват. п. совпадает с им. п. Как контекстно независимые по происхождению, формы зват. п. сохранялись долго, иногда пересекаясь с им. п. (см. § 153).

Форма зват. п. автономна в тексте (не входит в словесную формулу) и от других форм отличается ударением, постоянно на корне независимо от его интонации. По этой причине и современные формы имен в функции зват. п. редуцируют окончание в «изолированной» позиции: мам! дядь! Сань! Постоянное ударение на корне слова, как известно, выделяет лексическое значение, нс включая его в контекст, т. е. выражает понятие, заключенное в слове вне его связей с другими словами в предложении. Таким было ударение формы и в индоевропейском языке, таким оно сохранилось до сих пор.

Формы двойств, ч. рассмотрены в § 193−198.