Комплексные исследования обеспечения криминологической безопасности в контексте миграционной преступности

СОЦИАЛЬНЫЙ МЕХАНИЗМ ВОСПРОИЗВОДСТВА МИГРАЦИОННОЙ ПРЕСТУПНОСТИ

Теория причинности в криминологии и миграционная преступность

Анализ развития социально-экономической ситуации на территории Сибири и Дальнего Востока в последние годы позволяет выделить ряд проблем, связанных с исследованием социального механизма воспроизводства миграционной преступности. О методологическом значении проработки данного механизма свидетельствует то, что для осуществления действенного противодействия миграционной преступности, выявления причин, условий и основных детерминант, инициирующих миграционную преступность, необходимо познать смысл бытия и закономерностей развития миграционных процессов. Только с позиции детерминистического понимания природы этого явления можно с научных позиций подойти к возможности разработки модели противодействия данному виду преступности и системного управления его процессом.

Однако теория причинности не дает нам достаточно четкого объяснения детерминации миграционной преступности. Анализ работ ряда исследователей по данной проблеме в России и за рубежом убеждает, что все они с различных теоретических позиций подходят к пониманию дифференциации факторов, детерминирующих преступность. Констатируя наличие большого количества теорий возникновения преступности, следует подчеркнуть, что при объяснении причин миграционной преступности, с точки зрения существующих теорий, попыток их выявления, за редким исключением, практически не предпринималось^[1].

Анализ имеющейся литературы позволяет выделить ряд исследователей^[2], которыми в той или иной степени затрагивались вопросы изучения причин преступлений. Вместе с тем, комплексной проработки природы причинного комплекса миграционной преступности с позиции детерминационного подхода в имеющейся литературе не просматривается. В контексте изложенного, проведенный нами анализ имеющейся в научной литературе по теории причинности преступности позволяет применительно миграционной преступности представить широкий спектр теоретического обоснования причинного комплекса. При этом следует уточнить, что определенное число теоретических подходов не дает нам описания причин, а только, например, вскрывает принципы деятельности^[3], личностные характеристики, формирующие криминальное сознание и поведение^[4], особенности организованной структуры^[5] и т. д. В то же время современные концепции причинности применительно миграционной преступности несут в себе некоторые фрагменты, позволяющие интегрировать их в единое и серьезно продвинуться в решении проблемы.

В частности, теория организации дает возможность рассматривать миграционную преступность как разновидность предпринимательства, имеющую специфическую разновидность трудового комплекса и осуществляющую особую профессиональную деятельность. Детерминация в плане этой теории сводится к оценке факторов среды ее существования. Последнее способствует выделению ряда наиболее важных детерминант: экономические, социокультурные, политические, научнотехнические, международные и конкурентные факторы, которые формируют нам представление о возможном причинном комплексе. Такой подход является в известной мере привлекательным, поскольку именно рядовые факторы могут составлять социальный механизм воспроизводства миграционной преступности.

Дальнейшее развитие последнего можно обнаружить в теории многофакторного подхода^[6]. Концепция причинности в нем представлена в виде анализа совокупности различных объективных (социальных) и субъективных (личностных) факторов-причин, проявляющихся совместно в динамике. В контексте изложенного в систему объективных факторов достаточно эффективно вписываются трансвозможности (развитие средств международной коммуникации и торговли, беспрецедентный рост миграции и т. д.) и внутренние условия (политическая и социально-экономическая нестабильность государств, коррупция и т. д.). При этом объективное и субъективное в поведении мигрантов — это моменты, глубоко характеризующие единый волевой процесс, в результате и посредством которого достигается цель. Как элементы структуры поведения они выступают в единстве и не могут быть противопоставлены. Уместным, в этом случае, является мысль Гегеля о том, что объективное и субъективное «скорее переходят друг в друга, ибо не представляют собой абстрактных определений, как например, положительное и отрицательное, а имеют еще более конкретный смысл». Очевидно, Гегель в данном случае вкладывает в это понятие специфическое содержание, но диалектику такого соотношения можно наблюдать в любом явлении, в том числе и в результате криминального поведения мигрантов. Следовательно, основополагающим требованием при анализе причин миграционной преступности может стать принцип единства объективных и субъективных свойств деяния мигранта.

Другой достаточно распространенной в криминологической науке является теория рационального выбора. В рамках данной концепции утверждается, что человек, исходя из анализа затрат и выгод от своих действий, делает выводы и совершает преступление^[7]. Применительно миграционной преступности, становится ясно, что при наличии определенной совокупности различных причин, доминирующей остается экономическая. Мигранты, особенно из числа криминальной миграции, ожидают, что «доход» от принятого решения заняться преступной деятельностью — приведенная ценность суммы разностей между выгодами и издержками — превосходит «прибыль» от занятия общеуголовной преступной деятельностью или занятия иными профессиями, даже с учетом риска.

Определенную степень раскрытия детерминации миграционной преступности можно получить из теории аномии^[8]. В концепции раскрывается явление аномии и развития их как результата порождения кризисов и резких социальных перемен, когда нормы общепринятого социального поведения перестают соответствовать ожидаемым результатам. Единство социума нарушается, а просматривается рост преступности. Неслучайно Р. Мертон, опираясь на основные положения теории аномии, в качестве доминирующей причины преступности выделил разрыв между культурными ценностями общества и социально одобренными средствами их достижения^[9].

Миграционная преступность в контексте данной теории может стать реакцией различных групп поселения на давление, которое оказывает социальная структура на личность. Неслучайно миграция является специфическим проявлением пространственной и временной активности индивида, направленная на захват и овладение ресурсами новых территорий, и как связанной, так и не связанной с переменой места жительства. По этой причине ведущим мотивом миграции, безусловно, является поиск лучшей жизни, материального благополучия и безопасности. Существуют и другие мотивы, в частности, завистливость, стремление к материальному благополучию без трудовых условий, криминальные цели, спонтанно возникшие и ряд других. При этом, следует иметь в виду, что стремление мигрантов добиться новых, существенных успехов, при отсутствии возможностей, может привести к усвоению, как правило, криминальных способов на их пути к достижению цели. Очевидно, простые преступные акты не могут привести к значительному успеху. В то же время, данное обстоятельство обусловливает усвоение, а затем и развитие изощренного, хорошо суммированного, организованного преступного поведения мигрантов.

В контексте объяснения причин миграционной преступности с точки зрения усвоения криминального поведения можно обратиться также к теории дифференциальной ассоциации. Основной идеей этой теории является то, что криминальное мышление порождает преступное поведение. Поэтому, такое мышление, «опсихологизируясь», приобретает криминальную вербализацию в психике задолго до совершения мигрантом противоправного деяния. Затем, по мере усвоения образцов криминального поведения и, особенно, при их доминировании в сознании и вытеснении образцов законопослушного поведения человек, постепенно криминализируясь, становится преступником. По мнению Сатерленда^[10], основная часть усвоенного преступного поведения достаточно часто встречается внутри тесных групп лиц, например, этнических диаспор. Процесс овладения преступному поведению происходит посредством ассоциации с преступным образом членов криминальных формирований, включая и профессиональное обучение. При этом большую роль играет миграционная среда, которая традиционно порождает миграционную преступность. При этом следует иметь в виду, что существующее окружение и жизненные ситуации пребывают в постоянной многоплановой конфронтации с мигрантами. Системная неудовлетворенность, дефицит и лишения, которые испытывают они, «вплетаются» в инновационные модели легко достигаемого успеха (участие в «теневой» экономике, проституции, рэкете, торговле оружием, людьми и т. д.). Усвоение таких методов и принципов существования миграционной преступности требует соответствующей среды с наличием криминальной субкультуры, где такое обучение может происходить на качественно ином уровне и вполне доступной форме. В этой связи необходимо обозначить общую структуру миграции, в которой выделить физические, компактивные, диффузные поселения и диаспоры, а также и ментальные подструктуры в виде автономии и психически развернутой миграции.

В контексте изложенного кратко рассмотрим предложенную структуру миграции и особенности средообразования. Компактное поселение характеризуется совместным проживанием этнического сообщества на небольшой территории. Такие поселения могут быть двух типов: открытого и закрытого. При этом следует учитывать некоторые различия в психологии представителей различных этносов. Так, в закрытых компактных поселениях, по типу «гетто» и «чайна-таун», отношение к другим этносам, как правило, носит недружественный, более того, агрессивный характер. Существование компактных поселений порождает для органов власти и правоохранительных органов довольно серьезные проблемы. Диффузные поселения мигрантов образуются из числа высокотолерантных индивидов, где происходит активный процесс культурного обмена и их взаимодействия с «аборигенами», результатом которого становится частичная или полная ассимиляция.

Наиболее интересным миграционным образованием является диаспора, которая является наиболее жизнеспособной формой продолжения жизни многих этносов. Данная структура представляет собой совокупность индивидов, научившихся извлекать выгоды из своего пребывания в меньшинстве. Ее члены оказываются способны успешно взаимодействовать на расстоянии и особенно хорошо использовать пространство. При этом, следует выделить у них такую специфическую черту как способность к интуитивному распознанию «своих», что способствует их сплоченности и солидарности. Стремление к максимально надежному обеспечению продолжения своей жизни в условиях диаспоры через накопительство, интерес к триаде «деньги — власть — информация», способность на месте своего проживания оказываться в наиболее выгодных видах деятельности. Именно диаспоры во многих случаях становятся той базой, с которой осуществляется криминальная деятельность.

Особый интерес представляют ментальные подструктуры в виде психики вполне развернутой миграции. Индивид-мигрант отчужден физически от страны исхода, но он одновременно является носителем психической отчужденности от народа страны пребывания и существующего в нем правового режима. Отсюда формируется внутренняя оппозиция в виде четко обозначенной доминанты отрицания, которая подпитывает энергию критически протестной деятельностью.

Наиболее близким к изложенному являются идеи, заложенные в теорию конфликта, в которой противодействие различных культур перерастает во внутренний конфликт, когда индивиду предъявляются противоречивые требования разных социальных групп, к которым он причастен, а его деликвентное поведение является естественной реакцией и следствием данного обстоятельства^[11]. Теория группового конфликта^[12] дополняет в части того, что интересы и цели различных групп пересекаются и вступают в противоречия. В результате развивается конфликт, который может привести к победе (поражению), либо компромиссу с переносом решения конфликта на поздний срок. Именно с позиции этих теорий видится объяснение процесса взаимодействия различных криминальных формирований.

В рамках социологического направления можно выделить такие теории влияния криминальной субкультуры и социального контроля. Вместе с тем, теории конфликта культур, субкультур и различных групп, по сути, представляют собой отдельные фрагменты существующих теорий, перечень которых может быть использован для объяснения причин миграционной преступности. Все они (Ш. Глюк, 1966; А. Коэн, 1966; Р. Макайвер, 1966; Э. М. Шур, 1977 и др.) неоднократно подвергались критическому анализу за их однобокость, неполноту объяснений причин преступности.

Обращение к антрополого-биологическому направлению приводят к пониманию иных детерминант преступного поведения в виде конституциональных хромосомных, эндокринных предрасположенностей, отставания (опережение) развития в период полового созревания, низкого уровня интеллекта и т. д. Очевидно, в этих теориях речь идет о психически больных людях, требующих соответствующего лечения, что не всегда позволяет использовать данные теоретические наработки в нашем исследовании. Рассмотрение теоретических подходов различных авторов, основывающих причины преступности на различных концептуальных моделях, должны нас логично привести к принятию одной из перечисленных. Однако в этом случае за рамками избранной нами без должного внимания могут оказаться другие детерминанты преступности мигрантов. Вместе с тем, анализ криминологических концепций причин преступности дает нам основания для ряда принципиальных выводов. В частности, подчеркивается множественность факторов, выступающих в качестве причин преступности; наличие специфики проявления причин и иных связей в области общественных отношений (т. е. детерминация поведения людей опосредована сознанием); и деформации сознания, порожденной объективными общественными отношениями, прежде всего, экономическими; а также социальными противоречиями, которые обусловливают социальные деформации. До настоящего времени в зарубежной криминологии отсутствует концепция, которая могла бы на единой теоретической основе объединять определенное число концепций причин преступности, в том числе и мигрантов. Вместе с тем, в теории криминологии по мере выделения в качестве субъекта преступлений — категорию мигрантов, важным становятся изучение их «жизненного пути», включающего механизмы, причины и условия преступного поведения, ситуативные и длящиеся факторы, влияющие на них.

Известно, что в рамках «жизненного пути» преступный умысел и преступная установка возникает в том случае, когда процесс социализации терпит неудачу. Более того, объективные отношения (например, экономические, социальные и др.) порождают деформацию сознания. В результате, формирующейся личностью, при ослаблении и разрушении связей с обществом, не усваиваются санкционированные обществом и государством нормы поведения^[13]. Сила таких связей обусловлена системой саморегуляции личности, включающая в себя внешние и внутренние ограничения. Внешние ограничения заключаются в силу официальных санкций за совершение преступных действий, заложенных законодателем в закон. Внутренние ограничения формируются в сфере бессознательного в виде механизма, обусловливающего, прежде всего, чувство вины, раскаяния и т. д. Очевидно, в общностях с криминальной субкультурой моральный контекст отсутствует и начинает преобладать деструктивный.

Общий анализ причин и условий преступности в основном базируется на философских и социологических теориях социальной преступности. Взгляды ученых по этой проблеме условно можно разделить на представителей детерминизма преступного поведения, обусловленного базисными отношениями, находящимися, прежде всего, в сфере экономики, и тех, кто непосредственными причинами преступности считают деформацию сознания^[14]. Такое разведение в понимании причин и условий формирования преступного поведения представляется явно не продуктивным. Более отвечающим цели исследования мог бы стать подход, позволяющий с иных позиций высветить социальный механизм воспроизводства преступного поведения мигрантов. Важным является то, что любой мигрант не рождается преступником. Такое происходит по мере его «втягивания» в преступную жизнь. В сущности, логично вести речь о различных этапах преступного пути. В этом плане в зарубежной литературе выделяют ряд этапов формирования такой «карьеры».

Первый этап характеризуется отсутствием или слабостью психологической связи родителей с ребенком, наличием ссор со сверстниками, неудач в школе, конфликтов с педагогами и т. д. Жестокое обращение с ребенком, нежелание понять специфику его психического мира, агрессия и т. д. является первым пусковым механизмом к формированию преступной карьеры. Знакомство и влияние уличной субкультуры усиливает отверженность индивида, нейтрализует возможность его социализации, знакомит с преступными образами поведения.

Следующий этап связан с апробированием криминальных образцов поведения и новых алгоритмов решения конфликтных ситуаций. На данном этапе происходит возникновение и развитие сложного внутреннего процесса «кризиса социальной идентичности». Ставшая преступной, деятельность индивида становится известной окружению, в том числе и родственникам и ему приходится делать выбор между преступной и правопослушной деятельностью.

В последний период, если человек сделал выбор в пользу преступного поведения, он себя полностью отождествляет с криминальной субкультурой. Таковы общие этапы развития криминальной карьеры. При этом доминирующим является экономические, политические и иные противоречия общественной жизни. Более того, различные деформации общества, межнациональные, социальные и другие общественные воздействия вызывают негативные ассоциации в сознании, деформируя его. Такие воздействия являются опосредованным влиянием и определяются как условия, формирующие причину.

Криминальная карьера встраивается в жизненные планы и деятельность мигрантов. Ситуация миграции является всегда экстремальной для человека, поскольку требует психологической готовности к активной жизнедеятельности в совершенно новых условиях. При этом следует учитывать ряд обстоятельств, с которыми мигрант сталкивается при смене места жительства. В частности: а) меняется прежняя ситуация, в которую он психологически «врос»; б) развивается совершенно иная, названная ранее социальная ситуация, насыщенная множеством проблем этнопсихологического и иного плана, требующая выхода в чужой и сложный мир; в) изменяется образ мира человека, влекущий за собой необходимость изменения образа жизни и т. д.^[15] Известно, что мигрант живет и функционирует не только в пространстве и времени реального, физического и социального мира, но и в своих личных индивидуальных пространстве и времени, зависящих от того, им же обусловленных, без него невозможных, но вполне реально существующих.

В содержании причинного комплекса, порождающего миграционную преступность, включаются объективные (слабый социальный контроль государства, неразвитость экономических отношений, неупорядоченность миграционной политики, низкий профессионализм правоохранительных органов и т. д.) и субъективные (низкий уровень нравственного и правового сознания и т. д.) факторы. Вместе с тем, анализ изложенного не позволяет определить специфику детерминации миграционной преступности, которая во всех регионах России имеет существенные отличия. Это обусловлено тем, что не вполне ясны условия их формирования и реализации. В контексте изложенного важным могла бы стать научно корректная постановка вопроса о соотношении объективной и субъективной детерминации преступного поведения.

В данном исследовании характеристика причинного комплекса детерминирующего социальный механизм воспроизводства миграционной преступности основывается на этно-социально-психологической концепции причинности. Поэтому основными характеристиками являются социально-психологические феномены мигранта как индивида.

Изучение жизненного пути многих мигрантов убеждает в неоднородности сознания мигрантов. Сферы их жизнедеятельности разнообразны и многочисленны, однако, среди них необходимо выделить ряд наиболее значимых. Является понятным, что при анализе криминогенных детерминант миграционной преступности изучению должен подвергнуться также круг процессов и явлений, который лежит в основе преступности в целом. Последнее еще раз подтверждает то, что причинный комплекс миграционной преступности включает в себя, прежде всего, негативные элементы системы общественных отношений, функционирующих в обществе.

Миграционная преступность в любых своих проявлениях, прежде всего, представляет собой криминальный бизнес, в основе которого лежат экономические причины. Поэтому в числе различных деформаций сознания мигрантов одно из наиболее значимых занимают дефекты, сформированные в его экономической сфере сознания.

Деформации экономического сознания на уровне группового и индивидуального сознания мигрантов наиболее явно просматриваются в различных проявлениях корысти. Большинство исследователей^[16] убеждены, что миграция из стран Центрально-Азиатского региона в Россию является «экстренной» и неподготовленной в психологическом плане. По данным А. С. Смирнова, у большинства мигрантов в образе будущего отсутствуют представления о необходимости преодоления трудностей, связанных с вживанием в новую жизнь^[17]. При встрече с новыми жизненными ситуациями у них формируется убеждение в невозможности правомерными путями решить стоящие экономические проблемы. Поэтому совсем неслучайно, а закономерно то, что большинство мигрантов «уходит» в «теневую» экономику. Одновременно срабатывает инерционное действие традиций, привычек и стереотипов мышления и поведения населения страны их исхода. Просматривается несоответствие психологии, менталитета и экономического сознания большинства мигрантов существующим экономическим реалиям. В их обыденном сознании растворяется ценность продуктивного труда как средства самореализации личности и источника благополучия. Начинают доминировать установки о возможности достижения благополучия максимально быстро и только с помощью криминальных средств.

Другой деформирующей средой индивидуального и группового сознания мигрантов является правосознание, искажение которой — одна из причин формирования механизма воспроизводства миграционной преступности. Деформация такого плана проявляется в правовой безграмотности мигрантов, негативном отношении к праву, правовом нигилизме, твердом убеждении в отсутствии равенства граждан перед законом, в недоверии к органам госвласти и системе правоохранительных органов, тревожности относительно собственной безопасности и их готовности к совершению общественно опасных действий.

Одновременно имеет смысл выделить также сферу нравственного сознания, которое пронизывает сферы жизнедеятельности мигранта. Поэтому деформации этой сферы сознания можно включать в систему причин совершения большинства преступлений, в том числе и миграционных преступлений. При этом истинно значимые нравственные ценности и ориентиры являются вытесненными и заполнены их сомнительными суррогатами и откровенно аморальными «ценностями». Сознание этих мигрантов деформировано, противоречиво, поскольку пытается одновременно сочетать несовместимые стереотипы и установки. Накопление негативных эмоций, разносторонних раздражителей и стимулов порой достигает порога напряжения, часто угрожает криминальным срывом. В сознании части мигрантов доминируют мотивы физического выживания, утраты смысла жизни в результате обманутых ожиданий, несбывшихся надежд. Криминальная миграция умело использует такую мотивацию, демонстрируя существенные преимущества занятия криминальным бизнесом и вовлекает в свой криминальный «промысел».

Одновременно у мигрантов присутствует явно выраженный страх перед преступностью как со стороны соотечественников, так и местных жителей. Факторы и оценки риска стать жертвой преступления начинают оказывать на них мощное негативное психологическое давление. Наличие связи между эмоциональным страхом и оценкой положительного участия и враждебности к мигрантам как со стороны местных жителей, так и самих мигрантов включает механизм социальной дезориентации, а также нестабильности с точки зрения реализации норм права. Нестабильность и беспокойство оказывают сильное воздействие на жизненные условия и подталкивают в ряде случаев к совершению уголовно наказуемого деяния. При этом следует учитывать наличие таких отличительных характеристик мигрантов, как плохое знание языка, низкий уровень конкурентоспособности и социально одобряемой профессиональной деятельности, недостаточно развитая культура совместного проживания, особый менталитет и т. д.

Подводя предварительный итог, следует подчеркнуть, что существующие теории причин преступности, в сущности, раскрывают прямо или косвенно ту или иную причину или комплекс причин преступности. Вслед за большинством исследователей, признавая важность необходимости разработки общей теории детерминации преступного поведения, положим в ее основу деятельностный подход. Это позволяет представить ряд концептуальных положений, хотя и в неполной логической стройности и законченной схеме.

Во многих исследованиях предпринимается попытка дать универсальное определение деятельности как единства целей, средств и результата. Эти элементы могут быть использованы в качестве ведущих, системообразующих факторов начала целостной деятельности. В то же время, в философском понимании деятельность предстает в качестве теоретической абстракции всей общетеоретической практики, имеющей общественно-исторический характер. По этой причине деятельность каждого мигранта является составной частью деятельности социума. Социальный контекст такой деятельности характеризуется качественностью, многообразием проявлений и имеет системное строение. Индивидуальная деятельность является проявлением ее эффективности, поскольку является мерой степени мотивации человека.

Жизненный мир мигранта представляет собой социум, где события разворачиваются по сценарию, предусматривающему различные степени свободы человека. Граница этой свободы проявляется в единстве реализации регулятивной направляющей, энергетической и рефлекторной функций. Такие границы, во-первых, диалектичны по своей природе и представляют собой определенное поле взаимодействия для встречи различных сил, проведения диалога, решения конфликта и т. д. Во-вторых, такие границы имеют различную качественно-количественную характеристику, а именно, качественно их можно разделить на основе упорядоченности, универсальности, нагруженности и т. д. В-третьих, границы жизнедеятельности человека выполняют следующие функции: регулятивную, направляющую, рефлективную и энергетическую. В-четвертых, границы — это психологическое обоснование, имеющее качественно-количественную определенность и выполняющее регулятивную функцию (адаптации, развития, формирования и т. д.) посредством процессов дифференциации и интеграции. В данном контексте возникает, прежде всего, проблема полидетерминированности, а стало быть многоаспектности и многомерности жизненного мира и места мигранта в нем.

Жизненный мир мигранта пронизывают, как минимум, три линии детерминации, каждый из потоков представляется определенными срезами жизненного мира, обусловливает разную степень свободы и своеобразие ориентаций человека в рамках границ. Данные типы детерминации являются разнопорядковыми, инициируются различными источниками по масштабу, но которые взаимодействуя, способствуют процессам интеграции окружающей среды и мигранта, обеспечивая их единство и целостность.

Первый источник детерминации локализируется в видовых системах, которым принадлежит мигрант (общество, культура, природа), но которые шире его жизненного мира. Например, принадлежность к криминальной субкультуре, социально неприемлемые способы употребления предметов и орудий, множество других ситуаций, окружающих его, которые в действительности запечатлеваются в мигранте и образе его жизни. Изложенное определяет жизненный мир человека, круг его отношений и характер взаимодействий. Здесь мигрант выступает как элемент системы, в которую он вписывается.

Такого рода детерминация носит всеобщий и абстрактный характер. Это обстоятельство обусловлено наличием ряда различий между жизненным миром отдельного мигранта и принимающего общества, которые нивелируются и затушевываются. Однако, в условиях миграции может происходить обратный процесс, который создает основу для криминальной деятельности мигрантов. В этом плане просматривается свобода их деятельности, ограниченная только рамками воспроизводства качеств видо-родовых систем, в которые мигрант был вовлечен. Общество, принявшее мигранта, в этой связи должно обеспечить родительские и контрольные функции.

Во втором потоке детерминации объективная реальность воздействует на мигранта только опосредованно, адекватно его активности. Последняя характеризуется особенностями той видо-родовой системы, от которой исходит детерминирующее влияние.

Здесь активность носит вторичный характер, поскольку является отражением внешних воздействий. Границы жизненного мира мигранта включают фрагменты окружающего мира. Поэтому его активность может быть направлена на достижение большего соответствия своего внутреннего мира окружающему. В рамках этой детерминации мигрант создает и устраивает свой жизненный мир сам, по логике видо-родовых систем, которым он принадлежит.

В этом плане у мигранта формируется социодеятельное либо криминальное сознание. Предметы деятельности конструируются обществом, а ее результаты оцениваются по социальным мерам в процессе социального контроля.

Здесь актуализируется криминальная составляющая деятельности мигрантов. В поле управляющего воздействия этого типа детерминации попадают индивидуальные человеческие особенности. При этом такие своеобразия принимаются до тех пор, пока активность человека отвечает логике бытия социальной системы. Так, криминальная деятельность мигрантов может иметь жесткую привязку к объективной действительности (например, несовершенство законодательной базы, отсутствие сил и т. д.). По мере усиления социального контроля такого рода активность может быть перенацелена либо пресечена.

Третий поток детерминации — это имманентная (внутренняя) активность человека. При этом мигрант выступает в качестве относительно автономной системы по отношению к миру и являясь самостоятельной системой, которая отстраивает свой жизненный мир и преобразует в соответствии с внутренней логикой бытия. Субъективизация социального образа жизни составляет главное назначение данной детерминации.

В своем бытие индивидуальность мигранта свободна от жесткой детерминации законами природы и общества. Она подчиняется внутренней логике своего существования, характеризуется самобытностью и самостоятельностью. Индивидуальность мигранта осуществляет выбор или соответствующим образом трансформирует социальную среду, а не только испытывает на себе ее влияние или проявляет активность отражения. При этом, имманентную детерминацию следует отличать от самодетерминации, поскольку последняя представляет собой один из высших уровней детерминации. Самодетерминация инициирует позиции человека как субъекта, осознающего свои поступки и действия.

Таким образом, каждый из трех потоков детерминации отражает разные сферы внутреннего мира мигрантов, разный характер отношений в нем и соответствующие степени свободы. При первом потоке детерминация обусловлена степенью структурированности жизненного мира, которое опосредуется через поведение по типу «стимул — реакция» и его деятельность, при втором — структурирование жизненного мира, при третьем — самодеятельностью. В то же время данные потоки детерминации сосуществуют и взаимодействуют друг с другом, обусловливая по-лидетерминированность жизненного пути мигрантов.

• [1] Королева М. В. Специфика детерминант и причинности // Криминология: Учебник для вузов / Под общ. ред. д. ю. н., проф. А. И. Долговой. — М.: Норма, 2001. —С. 805—810.
• [2] Ziman М. Potter G. Organized crime. — 2nd ed. — New Jersy: Prentice Hall, 1999;Heller M. Wegal Enterprise: A Fheoretical and Historis Interpretation // Criminology 28 (May)1990; Chambliss W., Block W. Organized Crime. New York; Wisotsky I. Breaking the Imhact inthe War on Drugs. — New York: Greenwood Press. 1986; и др.
• [3] Reuter Р. Disorganized Crime. Cambrige. — М A: MIT Press, 1983. — Р. 107.
• [4] Cressiey D. Differentieelle Assoziation, simbolischer Interaktionismus and Kriminolo-gie. — Ichneider: Psychologie, 1981. — P. 59.
• [5] Mastrofski I. And Potter G Evaluating Zaw Enforcement efforts to Control Jrgan-ized Crime: The Pennsyloania Crime Cjmmission as a case Study. Police Studies Reviene.1986. № 6. — P. 95—128.
• [6] Шнейдер Г. Криминология: Учебное пособие. — М., 1994. — С. 22А—266.
• [7] Беккер Г. Экономический анализ и человеческое поведение // Теория и историяэкономических и социальных институтов и систем. — Зима: 1993. Т. 1. Вып. 1. С. 24—39.
• [8] Дюргейм Э. Метод социологии. — Киев; Харьков, 1899.
• [9] Мертон Р. Социальная структура и аномия // Социология преступности. — М., 1966.— С. 311—312.
• [10] Sutherlend Е. // Jn Analyzing Crime / Ed. By Karl Schuessler. — Chicago, 1973.
• [11] Hirschi Т. Causes of Delingnence. — Berkeley: University of California Press, 1969.P. 16—17.
• [12] Sellin T. Culture Conflict and Crime. — New York, 1938.
• [13] Кузнецова Н. Ф. Проблемы криминологической детерминации. — 1984. —С. 24—25.
• [14] Криминология / Под ред. Н. Ф. Кузнецовой, Г. М. Маньковского. — М., 1998. —С. 157—170.
• [15] Собольников В. В. Криминальная психология. — Новосибирск: РАГС, СибАГС, 2005. — С. 191—203.
• [16] Алексеев А. И., Витковская Г. С., Вишневский А. Т., Гельбрас В. Г. Миграция и безопасность в России / Под ред. Г. Витковской, С. Панарина. — М., 2000; Архинов Ю. Беженцы из-за пределов бывшего СССР — новая проблема для России // Миграционнаяситуация в России: социально-политические аспекты — Программа по исследованиюмиграции. — М., 2001; и др.
• [17] Смирнов А. С. Миграция в Казахстане: Этнический и психологический аспект //Миграция и опыт взаимодействия регионов по усилению этнополитической стабильности в Евразии. — Новосибирск, 2002. — С. 37.