В. География как пространственная наука и ландшафтоведение

Распространение географии на природу и человека не произвольно, оно глубоко лежит в самой сущности вещей; поэтому хотя такое распространение и затрудняет изучение географии, однако оно неизбежно.

Но, может быть, возможно было бы другим путем ограничить объект географии, и многообразие подлежащих ее изучению явлений, так чтобы устранить кажущуюся расплывчатость материала, легко выявляющуюся при неумелом подходе к делу, путем ограничения этого материала определенными точками зрения?

Ратцель иногда (в других местах он выходит за пределы этого узкого определения понятий) понимал характер географии как пространственной науки в своеобразно абстрактном виде, выдвигая на передний план чистые свойства пространства, а именно протяжение и расстояние, а также форму и величину поверхностей, в противоположность различиям в их содержании. В этом его последователем оказывается Гец, поскольку он рассматривает географию путей сообщения как науку о расстояниях и делает ее предметом преодоление пространства во времени (die Uberwindung des Raumes im Laufe der Zeit). Некоторые другие ученые также становились на эту точку зрения. Но мне кажется, что здесь есть какая-то ошибка. Пространство, как таковое, есть форма восприятия; реальное значение оно получает только через свое содержание. Разделение на сушу и море и строение твердой земной поверхности с некоторой наивностью рассматриваются как чисто пространственные отношения, как будто, они не представляют собой различий по содержанию. В этом способе понимания ценно постоянное сильное ударение на положении, пространственной форме и величине в противоположность пренебрежению к этим последним в общем землеведении, но включение изменений во времени является чужеродным моментом, и концепция, выставляющая эти изменения на передний план, является не географической, а исторической.

Родственна концепции Ратцеля другая, существовавшая в зародыше уже ранее, например в ландшафтоведении Оппеля, а затем имевшая своими представителями Шлютера и Брюна^[1]. Они исходят из понятия ландшафта, каким он представляется взору, и ограничивают географическое рассмотрение предметами, которые находят себе выражение во внешнем виде ландшафта^[2]. Как мы увидим, эта точка зрения вполне оправдывается для одного из отделов географии, который мы можем назвать эстетической географией и который конечно не может обойтись без тонов и запахов ландшафта. Но география в целом не должна быть так одностороння; она должна рассматривать почву не только со стороны ее окраски, но и со стороны ее физических и химических свойств; при описании климата она не должна ограничиваться цветом неба и облаками, равным образом и при рассмотрении растительного и животного мира она не должна упускать из виду имеющихся в них существенных различий только потому, что эти различия слабо выступают во внешнем виде ландшафта.

На самом деле Шлютер и Брюн совсем не хотят исключить эти предметы из географии, они вводят их в географию обратно через заднюю дверь. Главная их цель заключается в том, чтобы ограничить человеческий элемент в географии явлениями, воспринимаемыми внешними чувствами, и исключить явления «духовные», к каковым причисляются также народы и государства. Конечно, всегда имеется опасность того, что география выйдет за свои пределы и перейдет на соседние, и поэтому стремление найти для нее границы, конечно, справедливо. Но эти границы нельзя усматривать в различении воспринимаемого чувствами от «духовного» (Geistigen), которое на самом деле может быть также воспринято чувствами (хотя и в меньшей мере). Ведь если исключать «духовное», то придется отнять у географии ряд областей, которыми она еще с древности занимается с большим усердием, как например политическая география, география расселения народов, а также и география торговли и транспорта, ибо география путей сообщения не может, конечно, заменить географии торговли и транспорта. При этом нарушается и внутренняя причинная связь вещей, и география человека обращается в нечто несвязное и отрывочное. Шлютер позже, под влиянием пробудившегося во время мировой войны сильного интереса к политической географии, сделал уступку и допустил политическую географию и вообще географию человеческих сообществ по крайней мере во внешний круг географии^[3]. А Брюн даже написал книгу о политической географии. Но как же они определяют понятие этой более широкой географии? Остается ли тогда у них какое-нибудь существенное разногласие с нашей концепцией?

• [1] Schliiter, Die Ziele der Geographie des Menschen, Mtinchen 1906; Brunhes, Geographiehumaine, I ed., Paris 1910. Cp. мои критические замечания в «Geogr. Zeitschr.», 1907, стр. 627 и сл.
• [2] Концепция ландшафтоведения у Пассарге неясна и полна противоречий; в первом томе его труда она примыкает к концепции Шлютера, в следующих же томах приобретает более широкое содержание, так что становится не чем иным, как обычнымстрановедением. Ср. мой критический отзыв в «Geogr. Zeitschr.», 1923, стр. 49 и сл.
• [3] О. Schltiter, Die Stellung der Geographie des Menschen («Geogr. Abende», 5 Heft.), Berlin, Mittler u. Sohn, 1919.