Структура ценностей стабильных периодов истории

В синхроническом аспекте система ценностей стабильных периодов общественного развития иерархична по своей структуре и представляет пирамиду, где отношения между подсистемами ценностей — универсальных, социетальных, коллективистских и личностных — строятся по принципу субординации. На вершине располагаются трансгрупповые, трансперсональные социетальные ценности-цели, функция функций которых заключается в том, чтобы выразить значение системы значений данного конкретно-исторического типа общества. Фиксируя неповторимое сочетание существующих подсистем ценностей, своеобразие их содержания, социетальные ценности задают способ осмысления действительности как социальным общностям с присущими им коллективистскими ценностями, так и каждому отдельному человеку с его неповторимой совокупностью ценностных установок и ориентаций. Распространение и закрепление смысловых значений социетальных ценностей достигается путем определения предмета, целей, средств, правил деятельности, способов социальной организации субъекта деятельности применительно ко всему обществу в целом и к каждому его конкретному уровню. Поэтому система ценностей стабильных периодов имеет нормативный характер.

С социетальными ценностями сближаются, переплетаются, подчас сливаются, узаконивая и освящая их универсальные ценности, чье содержание интерпретируется в духе социетальных ценностей. Так, например, в античной культуре воплощением разума, красоты, справедливости, гармонии, порядка являлся космос, а в эпоху Средневековья абсолютной ценностью выступал Бог, атрибутами которого были мудрость (истина-правда), всемогущество (свобода), благо (добро) и. т. д. Сближение универсальных ценностей с социетальными приводит к тому, что последние предстают как объективные, независимые от групповых предпочтений и субъективных мнений, как истинные, приобретая статус официальных, общепризнанных и общепринятых. По отношению к универсальным и социетальным ценностям, которые в совокупности рассматриваются как высшие ценности данного общества, коллективистские и личностные ценности являются инструментальными.

Нормативный характер социетальных ценностей находит свое выражение в дифференцированной и специализированной деятельности социальных институтов, регулирующих, регламентирующих, стимулирующих, мобилизующих, контролирующих деятельность людей в условиях успешного функционирования общества путем создания и поддержания социально значимых идей, целей, идеалов, образцов и правил поведения, санкций для выполнения этих правил в виде программ, инструкций, кодексов, уставов и прочих нормативных, устных и письменных, уложений. Институциональная организация стабильного общества нацелена на интеграцию своих членов и требует конформности личных целей с целями социальных общностей и общества в целом. Поэтому для индивидуального и группового сознания она предстает как устойчивая, автономная реальность, как некая внешняя, объективная фактичность, неочевидная для индивида и потому нуждающаяся в прояснении, объяснении в процессе социализации. Репрезентация институционального порядка осуществляется через развитую систему ролей и статусов в процессе трансляции социального опыта по различным каналам социализации. Коль скоро для социальных институтов нужны не уникальные индивиды, а объективированные типизации, стабильное общество заинтересовано не столько в развитии индивидуальных способностей личности, сколько в формировании ее социально значимых качеств. Иными словами, человек в стабильном обществе предстает преимущественно как объект социализации, а не как субъект индивидуализации. Развитая ролевая структура облегчает задачу управления поведением членов общества, расширяет возможности контроля над их деятельностью, оправдывает принуждение. Выгода для общества неоспорима: поведение людей становится контролируемым и управляемым, а следовательно, прогнозируемым.

Несмотря на высокую степень институционализации стабильного общества, она никогда не может быть полной. Возникающие противоречия между различными общностями и внутри них, хотя и могут быть минимизированы при наличии эффективного контроля и управления, но не элиминированы. Существующая институциональная автономия, выражающаяся в том, что институты стремятся сохранить свои нормы и исключить влияние других институтов и их лидеров, является источником социальной напряженности и конфликтов. Возникает необходимость интенсификации коммуникативных связей с целью углубления взаимопонимания и поддержания общего способа истолкования действительности.

Есть и другой аспект проблемы сохранения устойчивости смысловой структуры стабильного общества. Если на верхних этажах системы ценностей преобладает процесс ассимиляции и осмысление действительности в достаточной степени унифицировано и когерентно, то для нижних этажей, в силу многообразия и несводимости друг к другу подсистем ценностей, процессы осмысления дифференцированы и не могут быть выражены одной знаковой системой (в данном случае социетальной), обладающей исчерпывающими значениями. Таким образом даже в самом стабильном обществе существует множество взаимосвязанных, но не совпадающих полностью смысловых миров, что порождает необходимость легитимизации существующих институтов путем выработки систем интегральных значений, охватывающих все общество и упорядочивающих его историю. Эту роль играют, по мнению П. Бергера и Т. Лукмана, символические универсумы, системы теоретической традиции, «впитавшие различные области значений и включающие институциональный порядок во всей его символической целостности». «Символический универсум, — поясняют П. Бергер и Т. Лукман, — понимается как матрица всех социально объективированных и субъективно реальных значений; целое историческое общество и целая индивидуальная биография рассматриваются как явления, происходящие в рамках этого универсума»^[1]. В результате такой «всеохватывающей интеллектуальной конструкции» «все меньше теорий легитимации рассматривается в качестве особых перспектив для тех феноменов, которые являются аспектами этого мира». Короче, всем и всему отводится «правильное» место.

Символический универсум, выполняя функцию «концептуальной машинерии», находит свое воплощение в создании целостной картины мира, религиозной или светской идеологии, устойчивой совокупности идей и принципов, объясняющих мироустройство, его историю и определяющих место человека в мире. Являясь продуктом высокой степени социальной стабильности, символический универсум, в свою очередь, играет роль структурной стабилизации всей системы ценностей и выступает основой институционального и социального порядка. Однако сколь бы ни была высока степень всеобщности символического универсума, его укорененности в институтах, порождающих представления о его безусловности, общезначимости, материал, из которого он конструируется, по большей части представляет собой развитие «легитимаций нескольких институтов, разработанных и усовершенствованных на более высоком уровне теоретической интеграции»^[2]. Иными словами, речь идет о смысловой институционализации социетальных ценностей, за которой стоят интересы определенных социальных групп, классов, сословий.

Нормативный характер социетальных ценностей обуславливает когерентный способ понимания действительности. Разумеется, различия существуют, но они проявляются «только в форме и степени выраженности этого понимания. Это может быть простая общность психологической установки, и не вербализуемое „цеховое знание“, и не формальная экспликация достигнутого понимания в виде учебников, манифестов, положений. Когерентное понимание участников деятельности задается именно социальными значениями, общностью цели предмета и правил деятельности, т. е. основными параметрами нормативно-ценностной системы»^[3]. Поскольку система социетальных ценностей не есть монолит и допускает в исторически установленных границах вариативность осмысления содержания основных ценностей, существует возможность выбора конкретных норм в качестве основания действий, что способствует их эффективности. Поэтому в целом деятельность людей, живущих в условиях стабильного общества, рациональна, т. е. целесообразна, сознательна, так как упорядочена правилами, приемами, ведущими к реализации поставленных целей, и, следовательно, оптимальна и эффективна. Наличие разделяемой большинством общества системы ценностей освобождает людей от необходимости постоянно пересматривать основные принципы своей деятельности. Поэтому они могут сосредоточить внимание на решении частных, локальных проблем, что увеличивает действенность их решений.

Рациональная деятельность, осуществляемая в рамках определенной системы концептуальных, инструментальных, методологических предписаний, имеет свои преимущества. Она позволяет добиться успеха, установить действующие в рамках данного общества закономерности, эмпирически подтвердить их, найти для известного класса проблем гарантированное решение, выработать стандартные методы разрешения типичных противоречий и т. д. В этих условиях наиболее существенными признаками истины являются соответствие знания своему предмету (нормативной в своей основе действительности) и внутренняя согласованность всей системы имеющегося знания.

Фундаментальной чертой такой внутренне согласованной системы, как стабильное общество, является социальный порядок. Социальный порядок предполагает наличие определенных ограничений, запретов, контроля в общественной жизни, взаимосогласованность и комплиментарность поведения людей, предсказуемость их действий, согласованность и непротиворечивость различных компонентов общества, их устойчивость в пространстве и времени. Социальный порядок означает способность социальной системы поддерживать status quo путем сохранения устойчивости, иерархической соподчиненности и взаимосогласованности существующих подсистем (структур), а также поддержания гомеостататического равновесия с внешней средой, представляющей совокупность других систем.

Таким образом, с точки зрения синхронии, система ценностей стабильного общества представляет собой устойчивую, иерархическую, упорядоченную смысловую структуру, центром кристаллизации смыслов которой является нормативная по своему характеру система социетальных ценностей с присущим ей символическим универсумом, задающим способ осмысления действительности всем уровням и сферам общественной жизни. Свое выражение система ценностей стабильного общества находит в специализированной и дифференцированной деятельности социальных институтов, закрепляющих определенные типы социальных отношений в системе ролей и статусов, предписывающих индивидам определенные образцы поведения и устанавливающих санкции для выполнения этих правил. Основными функциями такой системы являются интеграция смысловых подсистем, поддержание и сохранение смыслового единства общества, что способствует рациональной, эффективной, оптимальной деятельности людей, разделяющих различные подсистемы ценностей, каждая из которых имеет свой символический подуниверсум. В условиях стабильно функционирующего общества понятие «гармония» сближается с понятием «порядок», т. е. подразумевает отсутствие подрывающих устойчивость системы противоречий, сохранение ее равновесия.

Вместе с тем система ценностей стабильного общества имеет свое «Зазеркалье», т. е. некие латентные функции, которые, находясь до определенного времени в тени, исподволь подрывают саму стабильность. Нормативность системы ценностей, обуславливающая типизацию, формализацию всех видов деятельности, усиливает тенденцию к автономности социетальных ценностей и связанного с ней символического универсума и социальных институтов. Следствием этого является нечувствительность к происходящим переменам, отрыв от жизни, от социальной практики как источника перемен. «Чем абстрактнее легитимации, — пишут П. Бергер и Т. Лукман, — тем маловероятнее их изменения в ответ на переменившиеся прагматические требования. Вообще, если есть тенденция сохранять все, как было, то она может только усилиться при наличии превосходных обоснований в пользу такого сохранения. Это значит, что институты могут сохраняться даже в том случае, когда для внешнего наблюдателя они утратили свою первоначальную функциональность или практичность»^[4].

Измена принципам социального прагматизма, уход от здравого смысла подрывают рациональность системы, снижают ее эффективность, создавая благоприятную почву для некритического восприятия всякого рода социальных мифологий, зиждущихся на иррациональной вере и не нуждающихся в разумных доводах. Как показывают исследования Д. Коулмана и Т. Фереро, социальная система начинает быстро деградировать, когда деятельность людей перестает быть рациональной^[5]. Усилению иррационального начала способствует характерное для стабильных периодов ослабление критической рефлексии, связанное с парадигмальностью деятельности. Нельзя сказать, что критика полностью отсутствует, но она носит апологетический характер, т. е. направлена на те явления, которые препятствуют совершенствованию данного общества и упрочению его порядка.

Иерархизм системы ценностей и соответствующей ей социальной структуры, ужесточая перегородки между различными социальными общностями, оправдывая делегирование функций управления «наверх», утверждая в обществе дух корпоративизма, ограничивает возможности вертикальной мобильности, что снижает эффективность функционирования социальной системы. Коль скоро ценится не сам человек, а его место в социальной иерархии, возникает убеждение в заменяемости любого члена общества на любом уровне, вплоть до верхних этажей. Неустойчивость социального положения влечет за собой снижение социальной активности, стимулирует коррупцию, оборачивается безответственностью, скептицизмом, лицемерием, страхом и т. п. Безличный характер официальных ценностей открывает возможность субъективного произвола со стороны правящей элиты, манипулирующей массами во имя высших ценностей. Ужесточение социальной регламентации одновременно расширяет границы отклоняющегося поведения, при этом высшие и низшие слои наиболее предрасположены к нарушению существующих норм^[6].

Строгое соблюдение принципа субординации, иерархической соподчиненности, жесткий контроль как необходимая мера внешнего управления с целью поддержания стабильности любой системы приводят к тому, что монолог становится преобладающей формой любого общения. Монолог предполагает максимально полное усвоение одной системы ценностей за счет разрыва связей с другими. «Создается впечатление, — пишет П. Фейерабенд, — что истина, наконец, достигнута. Но в то же время ясно, что всякий контакт с миром был утрачен, а достигнутая под видом абсолютной истины стабильность не что иное, как результат абсолютного конформизма»^[7].

Однако «одномерный человек» Г. Маркузе, или «веселый робот» О. Хаксли, или «внешне ориентированный человек» Д. Рисмена — предельная идеализация образцового члена общества, где социетальные ценности господствуют над коллективистскими и личностными и подчиняют себе универсальные. В действительности, по замечанию Э. Фромма, «хорошая приспособленность часто достигается лишь за счет отказа от своей личности; человек при этом старается более или менее уподобиться требуемому… образцу и может потерять всю свою индивидуальность и непосредственность»^[8]. Стремление отказаться от личностных ценностей в пользу коллективистских или социетальных происходит ценой утраты личностью своей независимости и свободы.

Некритическое восприятие социетальных ценностей, их абсолютизация может привести, с одной стороны, к фанатизму, который всегда оборачивается нетерпимостью к взглядам других людей, вплоть до применения по отношению к ним насилия. Как заметил Н. Бердяев, фанатик всегда идеалист, ибо для него идея выше человека, живого существа, и он готов насиловать, истязать, пытать и убивать людей во имя идеи, будь то идея свободы, любви или справедливости. С другой стороны, поскольку полного отождествления личностных ценностей с социетальными достичь невозможно, возникает неудовлетворенность личной жизнью, недовольство окружающим миром и, как следствие этого, отчуждение. Однако и отчуждение чревато деструктивным поведением, разрушающим личность. Проанализировав различные формы отчуждения, Э. Фромм пришел к выводу, что деструктивность — это активная форма отчужденности, результат «ущемленной и искаженной в итоге жизни». Иными словами, стремление подавить в человеке индивидуально-личностное начало во имя общественного блага неминуемо влечет за собой дегуманизацию личности, ее деперсонализацию, рождая деструктивность, опасную для общества.

Свойственная стабильному обществу тенденция к инерционности, стандартизации, рутинизации, тривиализации деятельности ограничивает пластичность человеческих действий, подавляет свойственное человеку стремление к свободе и творчеству. Перефразируя Т. Куна, можно сказать, что создается впечатление, будто общество пытаются втиснуть в заранее сколоченную коробку: система социетальных ценностей ориентирует не на поиск нового, а на понимание тех феноменов, существование которых заведомо предполагается. Изолируясь от решения тех проблем, которые нельзя представить в терминах концептуального и инструментального аппарата символического универсума, она их просто отбрасывает или игнорирует. Все, что не вписывается в существующую социальную систему, противоречит ее принципам, расценивается как генетически чуждое, импортированное, как социальная патология, как результат деградации, как случайное, временное и в принципе устранимое.

Ценности, не находящие своего места в символическом универсуме, вытесняются на периферию общества или в его андеграунд, где складываются девиантные версии реальности и образуются «альтернативные символические подуниверсумы». Их субъектами становятся различного рода маргинальные группы и аутсайдеры — «социальные мигранты» А. Тойнби, «внутренние эмигранты» Э. Ренана, и т. п. «Общество, опирающееся на множество жестких ограничительных правил, в котором бытие человека становится синонимом подчинения этим правилам, — пишет П. Фейерабенд, — выталкивает инакомыслящих в бесчеловечную сферу всеобщего бесправия, отнимая у них разум и человеческое достоинство»^[9]. Таким образом отчуждение от господствующей системы ценностей порождает не только конформизм и деструктивность, но и дистанционирование от существующих ценностей, институтов, образцов и норм поведения, способствующее процессу индивидуализации, расширению сферы внутренней свободы человека, что находит свое выражение в разных формах эскапизма, абсентизма, гедонизма, скептицизма и т. п. Испытывая идеологическое давление сверху, маргинальные ценности нередко прибегают к камуфляжу, заявляя о себе на эзоповом или эзотерическом языке, недоступном для непосвященных. В этом случае критика официальных ценностей носит завуалированный характер, использует приемы сатиры и иронии с их богатым смысловым подтекстом. Широкое распространение в андеграунде получают романтические утопии, идеализирующие представления о социальном устройстве, основанном на альтернативных ценностях, и потому представляющие собой аксиологические инверсии существующих «практотопий». «Утопия, — по мнению М. Ласки, — это своего рода „деятельность сновидения“ во имя идеальных ценностей, которые игнорируются в настоящем, которые некогда существовали в прошлом или могут быть осуществлены в будущем»^[10].

Вместе с тем групповая консолидация аутсайдеров может стимулировать их социальную активность, которая направлена на открытую критику официальных ценностей и создание программ переустройства общества на новых ценностных основаниях. В этом случае социальная система не может игнорировать существование маргиналов, представляющих не только теоретическую угрозу символическому универсуму, но и самому институциональному порядку. Ответом на этот «еретический вызов» со стороны «концептуальной машинерии поддержания универсума» являются, по мнению П. Бергера и Т. Лукмана, либо «терапия», которая нацелена на ресоциализацию девианта, либо отрицание, или аннигиляция тех, кто недоступен или невосприимчив к «терапии», либо детальная теоретическая борьба с ними. Борьбу с девиантами облегчает приписывание им негативного онтологического статуса: «нелюди», «варвары», «еретики», «преступники», «предатели», «выродки» и т. п.

Не менее глубокая конфронтация может возникнуть в результате столкновения с альтернативным универсумом, представляющим общество с иной системой ценностей. Это противостояние способствует углубленной разработке концептуальных механизмов, поддерживающих данный символический универсум. Однако «исторический исход каждого столкновения определялся теми, кто лучше владел оружием, а не аргументами»^[11]. Все это еще раз свидетельствует в пользу того, что социетальные ценности — это ценности конкретных социальных групп, классов, сословий, занимающих ключевые позиции в институциональной структуре и задающих не только способ осмысления действительности, но и разрабатывающих средства для реализации поставленных целей. Превосходство идеологии доказывается не ее внутренними качествами, но ее приложимостью к социальным интересам той группы, которая сделалась ее носителем. Поэтому сколь бы ни была высока степень претензий высших ценностей на объективность, истинность, универсальность, они всегда историчны и выражают особенности того или иного конкретного общества, находящегося на определенном этапе исторического развития.

Итак, источники девиации стабильного общества коренятся в присущих ему механизмах функционирования. Нормативность системы ценностей, иерархизм ее структуры, приоритет социетальных ценностей над коллективистскими и личностными приводят к подавлению групповой активности, препятствует свободе личности, развитию ее творческого потенциала, порождая разного рода деструктивные явления и процессы, которые подрывают основные принципы стабильности, выступающие в то же время специфическими ценностями всякой стабильной системы, — рациональность, эффективность, единство, порядок и пр. Само существование символического универсума вызывается необходимостью согласования различных ценностных подсистем, что имплицитно подрывает монологизм системы социетальных ценностей и свидетельствует о наличии скрытого, хотя и конфликтного, асимметричного диалога между различными ценностными подсистемами.

В диахроническом аспекте развитие системы ценностей носит преимущественно экстенсивный характер. Смысловое пространство стабильного общества постоянно расширяет свои границы за счет экспансии социетальных ценностей на другие подсистемы, а также создает зоны влияния за своими пределами. Поэтому стабильное общество никогда не может быть статичным и полностью закрытым. Взаимодействие символического универсума со своими подуниверсумами или альтернативными универсумами далеко не всегда приводит, как считал А. Тойнби, к «культурному облучению» или ассимиляции альтернативных ценностей. Скорее происходит переосмысление инородных ценностей в духе официальных и их включение в существующую иерархию ценностных подсистем.

Вместе с тем противоречия между верхними и нижними этажами социальной системы, между идеологами и практиками, между конформистами и маргиналами, между социальной системой и внешней средой способствует процессу углубления смысла социетальных ценностей, их детализации, спецификации, систематизации, упорядочению их значений, т. е. трансформации, но в установленных пределах. Напряжение, возникающее вследствие регламентации деятельности людей, порождает практику смягчения, а иногда и временной отмены запретов, ограничений, которые способствуют не только психологической релаксации, но и создают возможности для нормотворчества. В архаических обществах это были разного рода оргиастические празднества. В Древнем Риме такую роль играли сатурналии, в христианизированной Руси — некоторые праздники языческого происхождения, например Ивана Купалы, в средневековой Европе — карнавалы и т. п. Раскрывая смысл такого рода праздников, М. М. Бахтин писал: «Праздник был как бы временной приостановкой действия всей официальной системы со всеми ее запретами и иерархическими барьерами, жизнь на короткий срок выходит из своей обычной, узаконенной и освященной колеи и вступает в сферу утопической свободы»^[12]. Вместе с тем временная легализация девиантного поведения санкционировала аморализм, толкала на преступления, поэтому в дальнейшем культура отказалась от такой формы раскрепощения нравов, заменив ее более пристойными и содержательными праздниками, разнообразными формами досуга, искусством и т. п.^[13] Таким образом увеличение свободного времени, где человек был относительно недосягаем для социального контроля, способствует автономизации личности, росту ее независимости и свободы, предоставляет большие возможности для творчества, ориентирующегося на неофициальные ценности.

Кроме того, в целях самосохранения и поддержания стабильности существующая система ценностей всегда имеет каналы вертикальной мобильности, что позволяет уточнять, трансформировать смысл высших ценностей в соответствии с изменениями, происходящими на нижних, более динамичных этажах общества. Это не только ограничивает наиболее догматичные и ортодоксальные варианты интерпретации высших ценностей, но и открывает возможности реформирования всей системы в пределах, не нарушающих границы социетальных ценностей. Хранители официальных ценностей — идеологи, политики — не были полностью закрытыми сословиями, постоянно пополняя свои ряды представителями других социальных групп, в том числе и низших, разумеется, в том случае, если эти люди отвечали основным требованиям, предъявляемым символическими универсумами. Так, например, даже тогда, когда благородство происхождения являлось основным критерием формирования властвующей элиты, существовало множество способов, позволяющих человеку подняться на более высокую ступень социальной лестницы.

Приоритет социетальных ценностей обусловливает трактовку исторического времени как целенаправленного процесса распространения их значений на другие подсистемы, поглощения, переосмысления несовпадающих значений в духе официальных, их интеграцию в символический универсум и объективирование в соответствующие социальные институты. Между прошлым, настоящим и будущим устанавливается линейная зависимость: будущее выступает проекцией настоящего, по отношению к которому прошлое сервильно. Преобладание логических детерминаций исторического процесса, фиксирующих причинно-следственные связи и зависимости, которые сложились на данном этапе развития общества, способствует формированию механизма социокультурной преемственности. Стабильное общество — это общество, где большую роль играют традиции, в которых аккумулируется социальный опыт. Доверие к естественному ходу вещей, к безличным механизмам социальной саморегуляции, основанным на принципах целесообразности, рождает веру в исторический прогресс, который по своей форме мыслится как линейный, или кумулятивный.

Оценка избранного пути как правильного, логически обоснованного, фундированного эмпирическими фактами позволяет не только прогнозировать ход событий на основе установленных закономерностей, действующих в стабильный период развития общества, но и разработать эффективный механизм управления происходящими процессами в целях совершенствования и упрочения существующей социальной системы. Складывается иерархическая система управленческих циклов, заключающая определенные этапы, стадии, которые могут быть просчитаны, запланированы, запрограммированы. Поведение людей становится контролируемым, управляемым, а значит, предсказуемым.

Однако абсолютизация высших ценностей приводит к тому, что всякое отклонение от магистрального пути расценивается как следствие ошибок, заблуждений, негативных по своему характеру внешних влияний. Там, где предпочтение отдается «каузальной логике понятий и законов» (Шпенглер), где свобода ограничивается выбором из сложившихся норм и образцов, где возможность смыкается с необходимостью, там, как выразился X. Ортега-и-Гассет, случай не только враг, но и «великий наглец», ибо является источником спонтанного, непредсказуемого, потенциально разрушительного. Исторический оптимизм, базирующийся на убеждении в истинности высших ценностей, оборачивается утратой чувства времени, близорукостью и тенденциозностью в оценке перспектив развития, игнорированием событий, которые в дальнейшем могут оказать решающее влияние на судьбу общества. Поэтому даже самая тщательно продуманная, реалистическая программа, основанная на проекции в будущее действующих в данный момент закономерностей, может оказаться утопической, поскольку не в состоянии предвидеть радикальные перемены. Расценивая деятельность, основанную «на убеждении, что все желаемое уже обеспечено нам как спонтанный плод реальности», как «дурной утопизм», Ортега-и-Гассет остроумно подметил: вера в прогресс как в «движение вперед, по одной и той же дороге», порождает фатализм с присущей ему «меланхолией вечности», а сама дорога «превращается в тюрьму, из которой не выйти».

Игнорирование социокультурных изменений, которые находят свое выражение прежде всего в изменении личностных ценностей, оборачивается нерациональностью и неэффективностью управления. Следовательно, обеспечение стабильности общества требует постоянной корректировки программ его развития с учетом складывающихся тенденций, проведения реформ, нацеленных на совершенствование данной системы, оперативного разрешения возникающих противоречий, препятствующих достижению поставленных целей. Однако будучи запрограммированным, социальное развитие постепенно исчерпывает свои возможности, поскольку ограничено нормативной системой социетальных ценностей, историчной по своему существу, а значит, конечной. Возникает потребность в иной системе ценностных ориентиров, отвечающих новым реалиям.

В развитии система ценностей стабильного общества можно выделить ряд стадий.

• 1. Стадия интеграции. Роль смыслового центра интеграции различных подсистем ценностей, объединенных в единую иерархическую упорядоченную систему, принадлежит социетальным ценностям. Этот процесс сопровождается столкновением с теми ценностями, чьи значения не совпадают с социетальными, но в конце концов завершается их ассимиляцией, унификацией и созданием символического универсума, который объективируется в социальных институтах, использующих для установления социального порядка различные формы социального контроля вплоть до применения насилия.
• 2. Стадия либерализации. Сложившаяся система ценностей достигает высокой степени устойчивости, равновесия, открытости. Ее развитие имеет экстенсивный характер: происходит углубление, уточнение, систематизация значений в установленный границах. Социетальные ценности, обретя статус официальных, общепринятых и общепризнанных, объективных и истинных, не нуждаются в силовой поддержке, рассчитывают на сознательное усвоение их значений всеми членами данного общества. Социальная система функционирует стабильно и достигает максимально высокой степени рациональности и эффективности. Поэтому она терпима к различного рода девиациям, применяя по отношению к ним преимущественно методы «терапии». Границы социальных норм становятся менее жесткими, расширяя свободу выбора в установленных пределах. Проводятся социальные реформы, нацеленные на совершенствование системы, но не затрагивающие ее основ. В этой стадии общество максимально открыто, мобильно, сколь возможно либерально.
• 3. Стадия стагнации. Система ценностей становится все более жесткой, корпоративной, монологичной, закрытой. Социетальные ценности исчерпывают свой потенциал осмысления действительности, их содержание замыкается в рамках установленных значений. Невосприимчивость к новым значениям, возникающим как результат осмысления социальной практики, приводит к тому, что система социетальных ценностей все более автономизируется, дистанцируется от других подсистем, становится догматичной, ортодоксальной, консервативной. Начинается дезинтеграция системы ценностей, что ведет к утрате взаимопонимания между членами общества, снижает их социальную активность. Следствием рутинизации, формализации деятельности институтов становится неэффективность, нерациональность функционирования социальной системы, которая не справляется с возникающими трудностями, загоняет вглубь противоречия, требующие разрешения, все чаще прибегает к методу аннигиляции по отношению к маргинальным группам. Более явными становятся латентные функции социальной системы, подрывающие ее стабильность.
• 4. Стадия кризиса. Социетальные ценности дискредитируются и перестают выполнять интегративные функции. Разрушение ценностной иерархии влечет за собой реинституционализацию, социальную дезинтеграцию. Начинается распад системы ценностей стабильного общества, который находит свое выражение в социальной революции, сопровождающейся радикальной сменой ценностных ориентиров (см. Приложение 1).

• [1] Бергер П., Лукман Т Социальное конструирование. Трактат по социологии знания.М.: Медиум, 1995. С. 158.
• [2] Бергер П., Лукман Т Указ. соч. С. 172.
• [3] Тулъчинский Г. Л. Проблемы осмысления действительности. Логико-философскийанализ. Л.: ЛГУ, 1986. С. 81.
• [4] Бергер П., Лукман Т Социальное конструирование. С. 192.
• [5] Rational Choice Theory. Advocacy and Critique / ed. by J. C. Coleman, T. J. Fararo. Newbery Park; London; New Delhy, 1992. 232 p.
• [6] СкрипникА. П. Моральное зло в истории этики и культуры. М.: Политиздат, 1992.С. 72—74.
• [7] Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. С. 171.
• [8] Фромм Э. Бегство от свободы. С. 122.
• [9] Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. С. 367.
• [10] Ласки М. Утопия и революция // Утопия и утопическое мышление / сост., общ.ред. В. А. Чаликова. М.: Прогресс, 1991. С. 78.
• [11] Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование. С. 178.
• [12] Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990. С. 14.
• [13] СкрипникА. П. Моральное зло в истории этики и культуры. С. 85.