Отношение к суициду в индуизме

Индуизм не одобряет самоубийство. Самоубийство в семье приносит социальную стигму и плохую репутацию членам семьи. Это также вызывает много вопросов о репутации членов семьи и их возможном соучастии. Следовательно, о многих самоубийствах в индуистских семьях не сообщается. Самоубийство женщин причиняет больше социального позора членам семьи, чем самоубийство мужчин, и часто приводит к жалобам, судебным делам и уголовному расследованию.

Самоубийство является острой проблемой во многих частях Индии, вызванной главным образом экономическими трудностями, болезнями, семейными неурядицами и жестоким обращением со стороны других членов семьи. Согласно докладу «Случайные смерти и самоубийства в Индии в 2012 г.» (Accidental Deaths and Suicides in India 2012), выпущенному Национальным бюро по преступлениям (JVCKB), в Индии в 2012 и 2010 гг. совершили самоубийство в общей сложности.

135 445 и 135 585 человек соответственно. Пять штатов: Тамил-Наду (16 927), Махараштра (16 112), Западная Бенгалия (14 957), АндхраПрадеш (14 238) и Карнатака (12 753), дали в совокупности 53% самоубийств. Из-за семейных проблем и болезней совершается примерно 20—25% самоубийств каждый год.

В последнее время наблюдались случаи самоубийства или угрозы самоубийства в форме самосожжения в качестве отчаянной меры для привлечения внимания правительства или общественности к устранению личных или социальных проблем.

Эти последние тенденции отражают традиционное отношение индуизма к самоубийству. В целом индуизм осуждает самоубийство, но в конкретных случаях принимает его как достойный акт самопожертвования. Самоубийство как эгоистичный акт считается злом, а как самоотверженное действие — священным и освобождающим от перерождений. Индусы верят, что человеческая жизнь драгоценна, достигается после сотен и тысяч перерождений, она дает уникальную возможность каждому человеку совершить «квантовый прыжок» в высшие планы существования или достичь бессмертия.

Даже у богов и других небесных существ нет такой возможности, если они не спустились на землю и не родились как люди. Поэтому было бы очень серьезной ошибкой со стороны тех, кто совершает самоубийство, избежать своих обязанностей или причинить страдания другим. Это не только помешало бы их духовному прогрессу и вернуло бы их на путь освобождения на несколько жизней назад, но также подвергло бы их возможности еще большего страдания и падения в самые темные области ада.

В древности в некоторых случаях религиозные или духовно мотивированные самоубийства допускались в определенных аскетических традициях индуизма. Это считалось окончательным актом самопожертвования или отречения и осуществлялось тремя разными способами.

• 1. Самосожжение, вхождение в огонь. Так делалось приношение тела богу Агни, или огню.
• 2. Смерть от медленного голодания. Так делалось приношение тела воздуху.
• 3. Смерть в пещере или подземном укрытии от приостановки дыхания в состоянии самадхи. Так делалось приношение тела земле. Многие духовные учителя (гуру) предпочитали закончить свою жизнь таким образом.

Во всех вышеупомянутых случаях считалось, что смерть освобождает душу от цикла рождений и смертей. Следует отметить, что такие действия разрешались только на заключительных этапах духовных практик, когда считалось, что тело является последним компонентом природы, препятствующим достижению освобождения.

Смерть через самопожертвование практиковалась не только среди аскетов. Так могли поступать и домохозяева в ведической традиции. На заключительном этапе человеческой жизни, называемой фазой отречения (саньясашрама), люди, хотевшие достичь освобождения, могли жертвовать своим телом путем медленного голодания. Эта практика была оправданна только как средство освобождения на заключительном этапе жизни человека после того, как человек выполнил все свои обязанности в мире.

Таким образом при определенных обстоятельствах отказ от собственной жизни ради служения Богу и освобождения оправдан в индуизме.

Эти культурологические и этнографические факты требуют правильной интерпретации в рамках этической проблематики суицида.

Исходя из них, можно говорить, что разным цивилизациям и культурам было присуще понимание нравственного смысла суицида. Не было такого этапа в культурном развитии человечества, когда решение о прекращении собственной жизни было прерогативой индивида, а не регулировалось определенным социальным обычаем. Самоубийство всегда подчиняется соответствующим моральным категориям, запретам или императивам, что делает их неотъемлемой частью нравственной традиции человечества. Если в нравственном сознании определенных племенных групп нет четкого стандарта, осуждающего самоубийство, то это происходит потому, что в этой группе нет случаев самоубийства благодаря особенностям социальной ментальности ее членов.

Независимо от этих спорадических примеров, человечество, взятое в целом, видит в суицидальном акте какое-то нравственное зло, которое не может быть оправданно.

Вопрос начинает возникать в тот момент, когда необходимо решить, насколько масштаб этого зла и связанная с ним норма одинаково понимаются во всех представленных моральных кодексах и существуют ли какие-либо различия между ними.

На основе этнографических и исторических фактов можно предположить, что существует ряд кодексов и традиций, моральных убеждений, которые более или менее четко видят в самоубийстве только зло и запрещают его. Эта группа включает в себя нравственные оценки самоубийства у некоторых примитивных народов, в древнеперсидской цивилизации (Авеста), а также в греко-римской и, безусловно, еврейской и христианской. Важное место в этом ряду занимают примитивные народы, и поэтому их обычаи не должны упускаться.

В концептуальной динамике религии категории и термины, которые определяют поведение, как правило, рассматриваются в контексте нравственности. Критерии добра и зла определяют эти понятия, потому что религиозная аксиология носит моральный характер. Самоубийство как финальное поведение обычно получает осуждение в разных религиозных традициях.

Осуждение самоубийства в иудаизме и христианстве носит далеко не абсолютный характер. Поэтому ни в коем случае нельзя согласиться с утверждением А. Ландсберга, что только христианская этика осуждает самоубийство без каких-либо исключений¹. Корни нравственной интуиции человечества об абсолютной недопустимости суицида кроются гораздо глубже и восходят к истокам его истории.

Французский социолог А. Байет придерживался точки зрения о дохристианском происхождении абсолютного запрета на самоубийство, видя в нем проявление морали примитивных народных масс Древнего мира, тогда как идею некоторого одобрения суицида он приписывал аристократической элите общества. Теория Байета^[1][2] не выдерживает критики прежде всего в свете этнологических данных. Как было сказано выше, существует много первобытных народов, обычаи и нормы которых санкционируют относительно различные формы самоубийства, хотя социальная структура этих народов чрезвычайно проста и у них нет отдельной «аристократической» социальной элиты.

Определяя пределы запрета на самоубийство, следует подчеркнуть, что он не имеет абсолютного характера в моральном сознании человечества. Помимо осуждения самоубийства, которое наблюдается в древнейших цивилизациях, существует также и убежденность в его приемлемости при определенных обстоятельствах. Например, в ситуации безнадежных физических или моральных страданий, обезображивания внешнего вида человека и т. д. Самоубийство может вытекать из желания достичь какой-то возвышенной цели. В одном случае оно может быть продиктовано чувством верности, его можно назвать «самоубийством благочестия» (например, добровольная смерть жены на костре со своим умершим мужем у индусов или древних славян, харакири у японцев), в другом — актом «великого посвящения» или принесения своей жизни в жертву божеству (например дагоманы, чукчи или индуисты).

Принимая во внимание все это, мы видим, что существует диаметрально противоположные мотивации к суициду, которые показывают значительные теоретические сложности этой проблемы для исследователей. Обобщение данных о социально-психологических и этнологических аспектах самоубийства служит основой для философского описания опыта человека как потенциальной жертвы самоубийства.

• [1] Ландсберг, А., Файе, Ч. Встречи с тем, что мы называем смертью // Жизнь земнаяи последующая. М., 1991. С. 81—210.
• [2] Bayet, A. Le suicide et le morale. Paris, 1922.