Гипотеза жизненного цикла сбережений и российские домашние хозяйства

Гипотезы перманентного дохода и жизненного цикла сбережений позволяют дать однозначное объяснение поведению типичного домашнего хозяйства в странах с развитой рыночной экономикой и достаточно большим средним возрастом населения. Но можем ли мы свободно использовать эти гипотезы при объяснении поведения типичного российского домашнего хозяйства? По-видимому, для его поведения характерны несколько особенностей, которые мы должны принять во внимание при анализе выбора отечественного домашнего хозяйства между текущим и будущим потреблением.

Средняя продолжительность жизни россиян составляет 67,2 года (2014)^[1]. По этому показателю она значительно (на 14—15 лет) отстает от передовых стран — Японии, Гонконга, Австралии, Швейцарии, Италии. Но большее значение для существа рассматриваемого вопроса имеет другой показатель — средняя продолжительность жизни человека после достижения 60-летнего возраста. Здесь отставание России от лидеров уже не так велико — 17,3 года против 24,5—25,5 у лидирующих стран (те же за исключением Франции, сменившей в пятерке лидеров Италию). Однако необходимо принять во внимание необычно ранний — по сравнению с развитыми странами — выход россиян на пенсию. Для мужчин этот возраст равен 60 годам, а для женщин и вовсе 55. Получается, что после выхода на пенсию россиянин в среднем должен прожить еще 17—22 года. Этот показатель не только ставит Россию в ряд со странами, имеющими в среднем самое возрастное население, но даже делает ее одним из мировых лидеров. Где-то рядом только Швейцария, где работники выходят на пенсию в 64—65 лет, т. е. проживают на пенсии еще 19,5—20,5 лет. А вот в Японии, например, средняя продолжительность жизни на пенсии составляет всего 15,5 лет. Судя по полученным данным, россияне должны уже в молодости задуматься о том, как обеспечить получение высоких доходов в старости, которая занимает у них около 1/3 сознательной жизни. На самом деле ничего подобного не происходит. Знакомство со многими россиянами позволяет авторам судить о том, что при распределении текущего дохода лишь очень незначительная доля домохозяйств принимает во внимание отдаленное будущее, которым, несомненно, является пенсионный возраст. Гораздо более важными им представляются потребности, которые необходимо удовлетворить в ближайшее время (потребительские товары, туризм и отдых) или в периоды, непосредственно прилегающие к текущему (автомобиль, современная обстановка). Очень немногие домашние хозяйства осознают, что только инвестиции в жилищное строительство (наряду с инвестициями в образование) являются одной из форм обеспечения достойной старости. Но, может быть, авторы заблуждаются, доверяясь непосредственному общению с россиянами? Не происходит ли, как говорят статистики, «ошибки выборки»? Что же, обратимся к официальным статистическим данным.

Как показывают материалы опроса, проведенного среди россиян, лишь 20% из них уверены в том, что в старости будут вести достойный уровень жизни. По этому показателю мы далеко отстаем от развитых стран — США (63%), Германии (60%), Великобритании (55%), — не говоря уже о странах-лидерах — Китае (79%) и Бразилии (77%). Понять причины такого пессимизма россиян можно, если принять во внимание результаты ответов на другой вопрос — кого граждане считают ответственными за обеспечение достойного уровня старости: самих себя, свои семьи или правительство. Так вот, среди россиян только 18% опрошенных считают, что они сами и их семьи несут ответственность за собственную старость, в то время как 63% переложили ответственность на государство (остальные 19% затруднились ответить). Интересно, что аналогичная структура мнений преобладает в Израиле (19 и 61% соответственно), жители других стран более полагаются на себя и в меньшей степени — на правительство. В развитых странах (США, Республика Корея, Япония, Германия, Франция, Великобритания) больше половины населения принимают ответственность за свое будущее на себя. При этом здесь очень велика доля людей, четко определивших свою позицию по данному вопросу (от 90 до 98% опрошенных).

Объяснить эти различия, используя только логические доводы, довольно трудно. Можно, например, понять, почему полагаются на себя американцы или корейцы, если принять во внимание, что в этих странах установлены одни из самых низких (среди стран ОЭСР и G20) обязательные ставки пенсионных отчислений (10,4 и 9,0% соответственно). Но тогда непонятно, почему в Израиле, где аналогичная ставка равна всего 7% (ниже только в Индонезии), жители возлагают ответственность за достойную старость на правительство? Правда, в этом ряду Россия стоит особняком. Ставка обязательных пенсионных отчислений в нашей стране заурядная — 22,0%, но при этом Россия остается единственной страной, где ответственность за пенсионные отчисления целиком возлагается на работодателя. Сами работники полностью исключены из участия в формировании своей будущей пенсии. По-видимому, именно здесь кроется основная причина индифферентного отношения россиян к проблеме собственного участия в обеспечении своей же старости.

Человечество сравнительно недавно (да и то не во всех странах) достигло уровня дохода, который позволяет не только покрыть текущее потребление, но и задуматься сбережениях. Что касается пенсионной системы, то она еще моложе. Тем не менее требуется некоторый период времени, чтобы у населения сформировалась привычка (традиция) доверять сбережения не металлам или физическим активам, а государству либо частным финансовым структурам, чтобы люди определились с финансовыми инструментами, которые в наибольшей степени соответствует их будущим намерениям. Так, в «Трактате о денежной реформе» Дж. М. Кейнс пишет, что в течение почти всего XIX и начала XX в., когда господствовала золотоденежная система, и цены оставались стабильными, в Англии сформировался обширный класс людей, доверивших свои сбережения денежным обязательствам с длительными сроками (так называемым консолям)^[2]. Начавшаяся Первая мировая война, разрушила денежную систему, основанную на золотом стандарте. Последовавшая за этим инфляция сделала консоли инструментом, не годным для сбережений. Однако финансовый рынок предложил домашним хозяйствам множество альтернативных инструментов для «длинных» сбережений. В любом случае, практика передачи сбережений сторонним институтам, обеспечивающим их доходность, освящена поколениями домашних хозяйств.

Могла ли сформироваться такая традиция сбережения в современной российской экономике? По-видимому, правильным будет отрицательный ответ. Буквально все обстоятельства противодействовали появлению такой традиции. Начать с того, что еще в Российской империи подавляющее большинство населения либо не доживало до старости, либо более всего в старости полагалось на помощь семьи. В СССР поначалу вообще отсутствовали какие-либо финансовые инструменты, позволяющие осуществлять «длинные» сбережения. Нельзя же считать таковыми облигации государственного займа, выплаты по которым были отсрочены на 30—40 лет^[3].

Но для формирования традиций сбережения гораздо важнее другая проблема. Когда домашнее хозяйство принимает решение о переводе богатства в финансовые инструменты с длительными сроками хранения, оно рассматривает правительство как основной гарант того, что базовые условия текущего периода (процентные ставки, темп инфляции, юридическая неприкосновенность сбережений и пр.) если и не сохранятся в отдаленном будущем, то, во всяком случае, будут изменяться в предсказуемых границах. В этот момент решающую роль при выборе домашнего хозяйства начинает играть его доверие к правительству. Такому доверию неоткуда было взяться в стране, где население не имело абсолютно никакого контроля над действиями правительства. Тем более что советское правительство сразу же выказало намерение решать государственные финансовые проблемы исключительно за счет населения. Что говорить об облигациях, если даже обычные денежные сбережения, хранимые в Сберегательном банке, не были защищены от конфискаций, спонтанно проводимых советским правительством. Впрочем, от государственных конфискаций невозможно было спасти и наличные деньги. Так, в 1947 г. была проведена денежная реформа конфискационного типа, в результате которой наличная денежная масса уменьшилась приблизительно в 3 раза — с 43,6 млрд до 14 млрд руб. По большей части это было достигнуто за счет проводившейся во время обмена денег конфискации вкладов и наличности. Из-за полного отсутствия альтернативных финансовых инструментов (хранение валюты и драгоценностей было запрещено), население, разузнав о грядущей конфискации, принялось переводить деньги в физические активы и в продовольственные товары длительного хранения. В ресторанах были отмечены неумеренные кутежи. Советское правительство в результате достигло своей цели — нормализовало наличное денежное обращение и избежало инфляции. Однако основной, хотя и побочный, результат этой реформы (а также денежной реформы 1961 г.) состоял в полной утрате доверия к правительству со стороны населения.

Пример из истории

Условия денежной реформы были изложены в постановлении Совета Министров СССР и ЦК ВКП (б) от 14 декабря 1947 г. № 4004 «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары». Постановление было подписано Председателем Совета министров Союза ССР И. Сталиным и секретарем ЦК ВКП (б) А. Ждановым. В постановлении был установлен порядок обмена старых денег на новые, а также определены условия переоценки денежных вкладов в сберкассах и Госбанке СССР. При перерасчете зарплаты деньги обменивались таким образом, что зарплата оставалась без изменения. По вкладам в Сбербанке суммы до 3 тыс. руб. обменивались также один к одному, по вкладам от 3 тыс. до 10 тыс. руб. было произведено сокращение накоплений на одну треть суммы, по вкладам в размере свыше 10 тыс. руб. изымались 2/3 суммы. Те же, кто хранил деньги дома, при обмене получили один новый рубль за 10 старых. Льготные условия переоценки накоплений были установлены и для держателей облигаций государственных займов: облигации массовых займов обменивались на облигации нового займа в соотношении 3:1, облигации свободно реализуемого займа 1938 г. — в соотношении 5:1, а облигации займа 1947 г. переоценке не подлежали.

Положение начало меняться только в середине 1960;х гг., когда правительство отказалось от реформ конфискационного типа. Однако круг финансовых инструментов оставался прежним — наличные деньги, счета в Сберегательном банке и облигации государственного займа. Доходность по указанным инструментам не превышала 2—3%. Впрочем, и это было неплохо в условиях, когда цены на основные товары были фиксированы. К сожалению, сама экономика дефицита компрометирует идею сбережений. Если в 1970 г. норма сбережений составляла всего 2%, то в 1988 г. — уже 18%. Но это свидетельствовало не столько о росте уровня доходов населения, сколько о нарастании товарного дефицита. Наконец, когда объем сбережений в несколько раз превысил сумму цен годового выпуска потребительских товаров и услуг, в дело вступила инфляция. В 1990 г. она составила 12%, в 1991 г. — 160%. При этом 1991 г. был омрачен попыткой советского правительства, уже уходящего в небытие, провести очередную денежную реформу конфискационного типа. Заметим, что по основному замыслу денежная реформа 1991 г. практически не отличалась от известной реформы 1947 г. Предполагалось в течение трех дней (23—25 января 1991 г.) обменять старые купюры большого номинала (50—100 руб.) на новые. Предельная сумма обмена составляла 1000 руб. на одного человека. Одновременно вводились ограничения на обращения населения в кассы Сберегательного банка. В силу слабости правительства реформа провалилась, но она добавила очередную бочку дегтя в историю финансовых взаимоотношений населения и правительства. В 1992 г. цены выросли в 25 раз и окончательно похоронили сбережения населения. Россияне повторили путь англичан, хранивших богатство в консолях за 80 лет до этого, но только в более ярком, можно сказать гротескном оформлении.

История современной российской экономики вплоть до самого недавнего времени так же не способствовала росту склонности к сбережениям, хотя один из главных недостатков советского периода — крайняя скудость финансовых инструментов, пригодных для помещения сбережений, был преодолен. Однако первые несколько лет реформ были отмечены трехзначной инфляцией, что само по себе делает бессмысленным хранение богатства в финансовой форме.

Это интересно

Гонку с ценами на первых порах проигрывал даже доллар, который накануне реформ был, по расчетам авторов, переоценен приблизительно в 30 раз. Поэтому летом 1992 г. можно было наблюдать удивительную картину, когда уровень цен и номинальный курс доллара двигались в противоположных направлениях. Правда, начиная с 1995 г. курс доллара ухватился за темп инфляции, и россияне охотно стали помещать доллары в состав своего богатства. Понятно, что большая часть сбережений в форме иностранной валюты носила спекулятивный характер.

Во второй половине 1995 г. экономическими властями страны была достигнута первая локальная победа — ежемесячный темп инфляции упал ниже 5%. Это позволило с успехом выпустить на фондовой рынок совершенно новый для России финансовый инструмент — облигации федерального займа (ОФЗ). Доходность первых выпусков составляла 200% годовых, что при ожидаемом темпе инфляции 60% делало их чрезвычайно выгодными инструментами (реальная процентная ставка около 90%). В действительности успехи в борьбе с инфляцией (в 1996 г. она снизилась, до 21%, а в 1997 — до 11%) делали ОФЗ еще более привлекательным финансовым активом. Интерес игроков к данному финансовому активу позволили Правительству РФ использовать ОФЗ для финансирования дефицита государственного бюджета. С увеличением спроса на ОФЗ их номинальная доходность стала снижаться, достигнув к концу 1997 г. 17%. Это был последний успех, достигнутый на рынке ОФЗ. В 1998 г. в связи с растущим дефицитом бюджета заимствования государства на фондовом рынке стали возрастать. Одновременно быстро увеличивалась номинальная доходность ОФЗ. К лету 1998 г. государственные заимствования окончательно превратились в механизм Понци-финансирования, доходность ОФЗ превысила 70% (при том что годовой темп инфляции в этот момент не превышал 10%). 17 августа 1998 г. Правительство РФ объявило о временной приостановке выплат по собственным финансовым обязательствам. Держатели ОФЗ понесли неисчислимые финансовые потери. Главное же состояло в том, что правительство вновь, хотя и в иной форме, показало себя ненадежным контрагентом при заключении сделок.

Все вышесказанное характеризует российские традиции в области финансовых взаимоотношений населения и правительства. Общий негативный фон не благоприятствует созданию у россиян склонности к длительному отказу от, как говорил Дж. М. Кейнс, «непосредственного распоряжения ликвидностью». Понятно, что к началу XXI в., когда в России стартовала пенсионная реформа, такая предпосылка ее конечного успеха, каким могло стать доверие населения к правительству, отсутствовала.

Отсутствие традиций инвестирования и сбережения с расчетом на старость — это очень серьезное, но все же преодолимое препятствие. В конечном счете любые традиции имеют точку отсчета во времени. Традиция самостоятельного участия в финансировании собственной старости могла бы быть заложена и в наши дни. К сожалению, при разработке пенсионной реформы в России такая возможность не предусматривалась. За основу была взята пенсионная система, существовавшая в СССР, где правительство возлагало на себя всю полноту ответственности за формирование пенсии. Ставки заработной платы в СССР были слабо дифференцированы, точно таким же недостатком страдала и пенсионная система. Важно, что работник в течение активного экономического возраста никак не мог повлиять на размеры своей будущей пенсии.

Практически в неизменном виде эта идея перекочевала в современную российскую пенсионную систему. По-прежнему размеры будущей пенсии формируются без участия самого работника. Теперь, как мы видели, вся ответственность за пенсию возлагается не на государственный бюджет, а на работодателя. Правда, пенсия будет зависеть от размера получаемого дохода, но это обстоятельство не создает отдельного мотива для создания работником длинных сбережений из текущих доходов. В существующей системе пенсионного обеспечения заложена еще одна опасность. Правительство взяло на себя функцию гаранта по обязательствам Пенсионного фонда. Если средств фонда не хватит для финансирования пенсий, то средства будут поступать из специально созданного Фонда национального благосостояния (ФНБ). Но параметры пенсионного обеспечения настолько амбициозны, что для их поддержания средств ФНБ может и не хватить. В этом случае у правительства не останется никакой другой альтернативы, кроме корректировки ранее взятых на себя обязательств в сторону уменьшения. Если это произойдет, то доверие населения, ростки которого стали побиваться в последние годы, вновь будет утрачено. Ничто так не подрывает доверия между сторонами сделки, как отказ от принятия на себя обязательств либо односторонний отказ от выполнения уже взятых на себя обязательств.

Примеры уже имеются. Правительством была предложена Программа софинансирования пенсий, в рамках которой оно обязуется в течение 10 лет удваивать взносы индивидов, если они не превышают 12 тыс. руб. Фактически данное предложение аналогично созданию депозита, приносящего 14% в год. Этот вариант, конечно, выгоднее ставок, предлагаемых на рынке банковских услуг. Но он не является выдающимся хотя бы потому, что воспользоваться своими сбережениями человек может только через 10 лет. Таких жестких ограничений не налагает ни один депозитов, предлагаемых населению со стороны коммерческих банков.

Тем не менее даже такое заурядное предложение обставлено массой условий, которые в значительной степени дискредитируют смысл программы. Само наличие этих ограничений в использовании собственных средств еще раз свидетельствует о том, что отношения недоверия всегда бывают обоюдными. И как россияне не доверяют правительству, так и правительство не доверяет своим соотечественникам, считая их неспособными к принятию ответственных и дальновидных решений. Это тем более удивительно, что уже несколько лет в России с успехом реализуется программа материнского капитала.

Значит ли все вышесказанное, что россияне вообще не задумываются об уровне своего благосостояния вне пределов текущего периода? Конечно, нет. Хотя они и лишены возможности выбирать качественные долгосрочные финансовые активы, они охотно инвестируют в иные формы богатства, позволяющие получать доход в длительном периоде.

Прежде всего в этом ряду стоит указать на расходы домашних хозяйств, связанные с приобретением жилья. Жилье выгодно отличается от финансовых активов тем, что не может быть так же легко экспроприировано. Помимо этого, жилье является «индексируемым» активом, поскольку его цена в длительном периоде растет темпами, примерно соответствующими темпам инфляции. Имеет значение и то обстоятельство, что, по мнению большинства россиян, жилье — это такой актив, «который никогда не дешевеет». Так или иначе, но, приобретая жилье в период активной трудовой деятельности, россияне способствуют увеличению своих доходов в преклонном возрасте. Впрочем, настало самое время поговорить об инвестициях как альтернативе сбережениям.

• [1] Все количественные данные в этом фрагменте взяты из ст.: Зайцев В. Все пенсиимира // Коммерсантъ-Деньги. 2014. 7 июля. № 26 (984).
• [2] Кейнс Дж. М. Трактат о денежной реформе // Общая теория занятости, процентаи денег. Избранное. С. 781—783.
• [3] Подробнее об этом см. в параграфе 16.3 «Угрозы для банковской системы».