Венчание на царство Ивана

На Москве возникла легенда «Сказание о князьях Владимирских» о шапке Мономаха, якобы унаследованной великим князем Владимиром Всеволодовичем от его деда императора Ромеев Константина. Однако у отечественных археологов и историков медиевистов существует иная версия: значительно позже изготовили ее златокузнецы в Орде, потом оторочили мехом, а в Москве увенчали крестом. А подарил драгоценную шапку хан Узбек своему верному подданному князю Ивану Калите за самое важное для мытаря умение в срок собирать «ордынский выход» — дань с русских земель. История «шапки Мономаха» до странности напоминает обычное для современной торговли явление, именующееся контрафактный товар. Как правило, все подделки модных вещей азиатские, делаются в Турции, Китае, т. е. на Востоке, однако все ярлыки на них всегда тщательно выправляются, как западные, европейские¹.

Когда власть перешла от придворной партии Шуйских к Глинским, те стали вовлекать в политическую жизнь великого князя Ивана Васильевича. Под влиянием митрополита Макария княжич пристрастился к чтению, он выискивал в книгах из дворцовой и митрополичьей библиотек обоснования собственной власти, утверждаясь в величии своего прирожденного сана. Отрок легко запоминал наизусть и потом цитировал большие отрывки из Священного писания и сочинений, посвященные теме власти, и старался ссылаться на них в своих гневных посланиях. Великолепно начитанный для своего времени, княжич вынес из всего своего обучения колоссальное самомнение, которое тешила его склонность к скоморошеству и театральщине. Отроческие мечты Ивана воплотились в действительность в качестве идеала богоустановленности и неограниченности самодержавной власти, ибо деспот сам волен «жаловати и казнити своих холопей».

После первого на Москве венчания на царство несчастного великого князя Дмитрия Ивановича, закончившегося столь прискорбным вероломством Ивана III, случилось и второе, о котором потомкам известно значительно больше.

16 января 1547 г. под влиянием сторонника идеи национального величия Руси митрополита Макария, Иван торжественно венчался на царство. Подчеркивая особое стремление к власти, В. О. Ключевский полагал, что «политические думы царя вырабатывались тайком от окружающих». В 1561 г. царский титул утвержден грамотой константинопольского патриарха. 3 февраля Иван Васильевич женился на Анастасии Романовне Захарьиной-Юрьевой из старого боярского рода, который впоследствии станет именоваться Романовыми. Иван IV надел златую Шапку Мономаха, назвал себя царем, однако монархи Европы и Азии поначалу не признавали произошедшего изменения. Впоследствии титул цесаря признали: английская корона, Флорентийская республика, Дания, Испания и Священная римская империя.

Весьма талантливый юноша, знавший некоторые важные для него библейские книги буквально наизусть, любивший цитировать Священное Писание весьма близко к тексту, Иван Васильевич проникся идеей царской власти и идеологемы «Москва — Третий Рим». В семнадцать лет он приступил к усилению собственного самовластия, ибо титул царя, во-первых, соответствовал титулу хана Золотой Орды, а во-вторых, на древнерусском «цесарь» от «кесарь» означал «император». Иван Васильевич претендовал на равенство императорам Первого и Второго Рима. За столетие до его венчания на царство государство Ромеев, покоренное османскими войсками Мехмеда II Завоевателя, в 1453 г. перестало существовать. И правитель Руси Иван IV Васильевич заявлял, что Москва — Третий Рим оказалась единственной наследницей погибшей православной империи Византии.

Историко-политические причины обусловили нелегкую судьбу державы, названной Третим Римом. Идеологема провозглашает некую длительность в своей формулировке: «Два Рима пали, а Москва — Третий Рим стоит, а четвертому не быть». Так утверждалась идея: всемирная история остановилась в православном Московском царстве, закончилась движение, и никакого дальнейшего имперского развития в других странах попросту не ожидается. Косвенное влияние сей необычной метафоры сказалось на дальнейшем ходе исторических событий. Главным результатом стали бесконечные завоевательные войны и террор нового Нерона против своих подданных. Целью всей деятельности Ивана стала личная деспотическая власть, такая власть, о которой можно лишь немногое узнать в библейской книге Исход (1, 8—10). «И восстал в Египте новый царь, который не знал Иосифа, и сказал народу своему: вот, народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас; перехитрим же его, чтобы он не размножался; иначе, когда случится война, соединится и он с нашими неприятелями, и вооружится против нас, и выйдет из земли [нашей]»¹.

Историческая метафора имела тенденцию реализовываться самым непосредственным образом: стоило только провозгласить столицу Третьим Римом, как она была сожжена, подобно Вечному городу, уничтоженному по приказу Нерона. Летом 1547 г. чудовищный пожар разразился в Москве, обездоленные москвичи объявили поджигателями Глинских, молва поспешила обвинить бабку великого князя сербку Анну Глинскую в чародействе: говаривали, будто бы та, обернувшись страшной птицей, летала над посадом и кропила дома темной кровью мертвецов, отчего адское пламя полыхало от двора ко двору. Бунт вспыхнул, одного из Глинских убили, другого поймали при попытке бегства. Посадские люди двинулись в Воробьево, Ивану IV Васильевичу пришлось обещать наказать поджигателей. А. М. Курбский связывал появление протопопа Сильвестра в Москве аллюзией с библейским пророком Нафаном, которым смел обличать царя Давида. Будто бы Сильвестр во время московского пожара 1547 г. «с подъятым, угрожающим перстом» выступил обличениями. Курбский писал, Сильвестр указывал Иоанну на какие-то «чудеса и аки бы явления от Бога». Замечая об этом: «Не вем, аще истинные або так ужасновения пущающе буйства его ради и для детских неистовых его нравов умыслил был себе сие». Сильвестр старался испугать, как дидактически действуют на детей «мечтательными страхами». Стращая «детскими страшилами», по мнению Курбского, протопоп Сильвестр, как Нафан Давида, направил его на путь покаяния.

Даниил Принц из Бухова, дважды в 1570-е гг. побывавший в Москве, запечатлел портрет Ивана IV Васильевича: «Он очень высокого роста, тело имеет полное силы и довольно толстое, большие глаза, которые у него постоянно бегают и наблюдают все тщательным образом. Борода у него рыжая с небольшим оттенком черноты, довольно длинная и густая, но волосы на голове, подобно большинству русских, он бреет бритвой. Он так склонен к гневу, что, находясь в нем, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие. В таком состоянии он бесится также и на встречных. Я не могу сказать, имеет ли начало в его природе или в низости его подданных жестокость, которую он на них обрушивает. Всякого, кто сколько-нибудь тяжело провинится, он уничтожает и истребляет с корнем, со всем семейством его, слугами и всем, что одарено жизнью… Поскольку он занимался этим очень часто, то некоторые области своих владений он уже превратил в пустыню». Даниил Принц из Бухова описывает малоаппетитную трапезу царя: «Когда он за столом, то по правую руку от него садится старший сын. Сам он грубых нравов, поскольку опирается локтями на стол и не употребляет никаких тарелок, ест пищу руками, а недоеденное иногда кладет назад в чашку. Прежде чем пить или есть чтолибо из поданного, он обыкновенно знаменует себя большим крестом и смотрит при этом на повешенные образа Девы Марии и Святого Николая. Кравчий, подавая ему питье, которое он употребляет в большом количестве, часть отливает в другой стакан, оставляя для пробы.

Сын во время питья встает и желает отцу здоровья. Если он кому-нибудь подает своими руками что-либо из еды и питья, то это означает великую милость…".