Неокантианский социологизм. 
История социологии

В русской социальной мысли, как и в западноевропейской, на рубеже ХIХ-ХХ вв. произошел радикальный пересмотр теоретико-методологических принципов классического позитивизма, претендовавшего на роль общенаучной базы как естественных, так и социогуманитарных дисциплин. Антипозитивистская критика, возникшая в лоне неокантианской философии, представители которой В. Виндельбанд и Г. Риккерт пытались сформулировать методологические положения, показывающие ограниченность возможностей естественнонаучного познания (натурализма) социально-исторических реалий. Поскольку воплощением позитивизма и натурализма в социальных науках считалась социология, то основной «удар» был направлен против нее, тем более что социология пыталась занять место обобщающей науки в сфере социогуманитарного знания. Подвергая критике позитивистскую методологию, многие мыслители вообще поставили под сомнение саму возможность существования социологии как науки.

В России критика позитивизма на мировоззренческом уровне была предпринята, в частности, В. С. Соловьевым и Б. Н. Чичериным. Они ставили в вину позитивизму утверждение в общественном сознании грубого материализма, естественнонаучного рационализма, бездуховности, забвение ценностей человеческой жизни. К видным представителям русского неокантианства в социологии относят А. С. Лаппо-Данилевского, Б. А. Кистяковского, В. М. Хвостова, Л. И. Петражицкого, П. И. Новгородского. Представители русского неокантианства не составляли единого направления и различались по своим теоретическим установкам и профессиональным интересам. Причем некоторые из них в той или иной мере в начале своей научной деятельности испытывали влияние позитивизма, например, А. С. Лаппо-Данилевский, Л. И. Петражицкий.

Влияние русского неокантианства на характер социологического знания, понимание предмета и методов социологической науки было весьма широким. Русские последователи этого «модного» направления социально-философской мысли не были простыми популяризаторами и подражателями своих немецких коллег. Они нередко выступали инициаторами новых идей, которые находили положительный отзыв и у заграничных специалистов.

Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский (1863−1919) — историк, действительный член Российской академии наук, социолог, заведующий кафедрой социологии Петербургского университета, председатель первого Русского социологического общества имени М. М. Ковалевского, представитель академического неокантианства.

В работах «Основные принципы социологической доктрины О. Конта» (1902), «Методология истории» (1910;1913), «Главнейшие направления в развитии номотегического построения исторического знания» (1917), «Основные принципы исторического знания в главнейших его направлениях: номотетическом и идеографическом» (1918) выступал за переход от социологии публицистической к научной социологии.

Для А. С. Лаппо-Данилевского социология является абстрактной, обобщающей наукой, содержание которой, однако, не должно опираться только на понятия, заимствованные из естественных наук. Подобно «наукам о духе», она имеет дело с особой психологической формой законосообразности, причинности и необходимости. С этой позиции он критиковал гносеологические корни социологического позитивизма О. Конга. В самом общем виде его «претензии» к контовской социологии сводились к следующим моментам.

• 1. О. Конт придал догматический характер учению об относительности познания.
• 2. При выработке собственной системы О. Конт оказался не в состоянии соблюсти позитивных требований и постоянно прибегал к допущениям, ничего общего с позитивизмом не имеющим.
• 3. Изучая человеческую жизнь, О. Конт хотел объяснить ее действием механических процессов, но натолкнулся на человеческое сознание.
• 4. Социологические положения О. Конта не обоснованы и не подвергнуты критической оценке, выдвигаемой им как обязательной для любой теории.
• 5. О. Конту не удалось прочно установить значение и систему своих социологических принципов и сформулировать законы социологии.
• 6. О. Конт и его последователи выступили поборниками генерализирующего знания и недооценили знание индивидуальное.
• 7. У позитивистов отсутствует представление о качественно-творческом характере психической личности.
• 8. О. Конт и его последователи переоценили значение общественной организации и властного авторитета и недооценили значение отдельной личности.
• 9. По схеме О. Конта историческое развитие оказывается уже почти законченным.
• 10. Позитивисты выделяют один из факторов социального процесса и объявляют его основным.

С. А. Лаппо-Данилевский констатирует и убедительно показывает, что многие из принципов социологической науки, выдвинутые О. Контом, оказались несостоятельными в теоретическом и методологическом планах относительно познания социальной действительности. В контексте критики позитивистской методологии социального познания он анализирует познавательные возможности номотетического и идеографического методов, связанного с построением исторического знания. Хотя данная постановка выходит у него за пределы истории, но речь фактически идет о специфике социогуманитарного знания в целом.

Исходная позиция С. А. Лаппо-Данилевского относительно номотетического метода базировалась на убеждении о том, что знание, ориентированное только на обобщение, не в состоянии удовлетворить интереса ученого к действительности, поскольку при помощи общих понятий нельзя охватить ее многообразие. Номотетический метод сталкивается с большими трудностями, когда его применяли для выяснения причинно-следственных связей в историческом мире. Здесь часто причинно-следственные отношения редуцировались к телеологизму. По мнению русского социолога, приверженцы номотетического познания забывают о нормативном характере нашего сознания и смешивают закон природы с законом в нормативном смысле. Между тем история имеет совершенно особое, самостоятельное отношение к природе, если рассматривать ее как осуществление некого долженствования.

Возражал А. С. Лаппо-Данилевский и против перенесения психологических законов на область истории, ибо это не может дать исторических законов, в силу того, что их можно вычленить лишь при разложении исторического процесса на отдельные элементы, а это упраздняет сам процесс, поскольку он представляется индивидуально данным. Кроме того, некоторые исторические законы, выведенные психологическим путем, представляют собой обобщения, которые с психологической точки зрения говорят скорее об иррациональности исторического процесса, нежели о его законосообразности.

А. С. Лаппо-Данилевский видел гносеологические «изъяны» и в помологическом обобщении, связанном с построением различных типов, с помощью которых «типу» приписывают реальное значение. Понятие о «культурном типе» как комбинации факторов, порождающих соответственные продукты культуры, по мнению историков и социологов, отмечал он, допустимо в качестве предварительного и приближенного обобщения в области культурной истории; но и им можно пользоваться в строго ограниченных пределах пространства и времени. Те же возражения он относил к построению и применению «социальных типов» .

Особые затруднения А. С. Лаппо-Данилевский видел при построении понятий о прогрессе и регрессе, поскольку им часто придается субъективный характер, связанный с нравственным постулатом. С социологической точки зрения у него типологические построения признаются лишь техническим средством для систематизации материала, а не для широкого употребления, касающегося логических обобщений. В этом отношении его позиция к процессу типологии социокультурной реальности как способу теоретического (обобщенного) знания отличается от установок М. Вебера. Последний, как известно, придавал понятию «тип» («идеальный тип») более значимую, обобщающую гносеологическую нагрузку и особенно того, что связывалось с понятием «чистый тип», который использовался в социологии. А. С. Лаппо-Данилевский в согласии с методологической установкой неокантианства считал, что в истории тип может получить определенное значение путем отнесения его к известной ценности и может стать нормой, если речь идет уже не о том, что обще, а что должно быть общим. Такие типы, образуемые в зависимости от понятия о должном, не есть тип поведения, а «тип должного поведения». По его мнению, недостатки номотетических построений исторического знания дают право говорить о законности другой точки зрения на историю, а именно идеографической.

А. С. Лаппо-Данилевского в идеографическом подходе не удовлетворяет то, что приверженцы этого направления слишком увлекаются логическим противопоставлением естествознания истории. Установка русского социолога на данную сложную методологическую проблему состояла в том, что история как наука занимается научным построением конкретной действительности, а не ее художественным изображением. Это обнаруживается уже в установлении исторического значения фактов, в стремлении аналитически определить причинно-следственные связи, а также образовании общих понятий. Кроме того, само отнесение изучаемого объекта к ценности не является делом простой интуиции историка, а результат обоснованного выбора, который получаем в результате аналитической работы, которая опирается на факты. И в этом смысле индивидуальное получает историческое значение постольку, поскольку оно становится «общим достоянием» и повторяется в других индивидуумах.

Общий смысл рассуждений С. А. Лаппо-Данилевского, касающийся обоих методов, сводился к поиску «разумного компромисса», который бы давал возможность представителям социогуманитарных наук использовать в своей аналитической работе преимущества каждого из них. Стремление поставить познание социально исторических реалий на твердую почву научных принципов даже тогда, когда речь идет о «должном», об отнесении социальных фактов к ценностям культуры делало его методологию актуальной для современной социологии и социогуманитарного знания в целом.

Павел Иванович Новгородцев (1866−1924) — русский ученый-правовед, философ и социолог неокантианского направления, профессор Московского университета, член ЦК партии кадетов и депутат I Государственной Думы. Его социологические воззрения нашли отражение в работах «Нравственный идеализм в философии права» (1902), «Социальные науки и право» (1916), «Об общественном идеале» (1917).

Критикуя марксизм за совмещение научного анализа общества с программными идеями революционной борьбы пролетариата, а позитивизм за сведение социальной системы к биоприродным фактам, П. И. Новгородцев обратился к этическому учению И. Канта, на основе которого разработал свою концепцию изучения общества — нравственный идеализм. Социологии, считан П. И. Новгородцев, следует превратиться из науки об изучении, описании, объяснении объективных социальных фактов, которые Э. Дюркгейм называл «вещами», в науку об исследовании ценности данных фактов. А это превращает социологию из «объективной» в «субъективную» область получения нового знания.

Основу концепции «нравственного идеализма» П. И. Новгородцева составили такие понятия, как «личность», «свобода», «долженствование», «социальный прогресс» и «нравственный идеал». Личность он рассматривал сквозь призму индивидуально-психического и нормативно-этического подходов. В его понимании личность выступает как тот предел, к которому стремится нравственный закон в процессе реализации долженствования. При этом как явление идеальное и безусловное личность не зависит от конкретных форм общественного устройства. Обязательным условием и естественной формой существования личности является свобода, без которой нет личности.

Нравственность для П. И. Новгородцева не то, что существует по отношению к личности как нечто внешнее, как совокупность действующих в обществе норм, она есть внутренняя абсолютная ценность. Нравственность позволяет личности быть не пассивным продуктом социальной среды, а единственным и основным источником сознательных решений и активных действий. Поэтому общество представляет собой совокупность сознаний и действий отдельных личностей. По мнению П. И. Новгородцева, человеческое общество отличается от мира живой природы, прежде всего тем, что в нем существуют нормы как первоначальные задатки всеобщего долженствования. Эти нормы составляют нравственную основу структуры личности, поскольку человек живет именно по ним.

Нравственная сфера, в соответствии с позицией П. И. Новгородцева, автономна, самодостаточна, независима и самостоятельна. Он считал, что необходимо признание самостоятельного значения за нравственным началом и нормативным рассмотрением социальных и личностных проблем. Главным в социологической проблематике должно стать изучение механизмов морально-правовой регуляции в различных общественных системах. Для того чтобы познать смысл любого явления или события необходимо изучать и знать структуры индивидуального сознания (внутренних психологических переживаний) и внешних, но отношению к человеку социальных и культурных систем, понимаемых как совокупность нравственных и правовых норм.

С точки зрения П. И. Новгородцева, человек находит удовлетворение и спасение не столько в обществе, сколько в самом себе, полагаясь только на самого себя. Поэтому принципом жизни в обществе должно быть признание равенства всех людей. Этот принцип нашел отражение в определении П. И. Новгородцевым понятия «общество» как союза равноправных и свободных людей, которые взаимодействуют, подчиняясь нормам совместной жизни. В отношениях личности и общества он как правовед акцентировал внимание не только на правах, но и на обязанностях личности, необходимости беспрекословного выполнения ею требований взаимного признания, солидарности и единства. Общество же подчиняет себя высшему идеалу через личность, содержание внутреннего мира которой не ограничено никакой политической или социальной деятельностью, а ее задачи масштабнее перспектив общественного прогресса.

Для П. И. Новгородцева только нравственное сознание способно давать личности предписания. Оно дает ей представления о том, что такое свобода или рабство, правда или неправда, право или произвол. Только на основе нравственной оценки личность может судить историю и определять желаемые результаты. В осмыслении вечных основ морального сознания личности помогает естественное право.

Концепция общественного прогресса П. И. Новгородцев рассматривал на основе нравственного идеала, который трактовался им как постоянно усложняющаяся высшая цель, стремление к которой не достигает конкретного завершенного состояния общества, представляет собой готовность к непрерывному и неустанному труду. Таким образом, подчеркивается, что нравственный идеал имеет постоянное содержание, лишен пространственных и временных характеристик, а также национальных признаков. Поэтому нравственный идеал вечен и в нем присутствуют только абсолютные ценности.

Говоря об общественных формах, в которых реализуется этот абсолютный идеал, П. И. Новгородцев указывал на исторически ранние формы жизни людей: род и племя и современные: государство, церковь, семья, нация, культура. На них он возлагал основные надежды по расширению границ действия нравственных норм. Задача социолога, по его мнению, состоит в изучении возможностей решения этой проблемы в названных выше общественных формах. Для человека же главное — следовать нравственному идеалу и нести его в себе как тот мир, в котором он живет. Соотнесение с вечными ценностями позволяет людям судить о ценностях любой эпохи и вырабатывать свое понимание той действительности, в которой они существуют и которую оценивают. Возможность прогрессивного развития общества П. И. Новгородцев связывал с наличием благоприятных условий для воздействия как можно большего числа людей на общественную жизнь.

Богдан Александрович Кистяковский (1868−1920) — русский философ, социолог, правовед, действительный член Украинской академии наук. Уже в студенческие годы он увлекся марксизмом и основательно изучил марксистскую литературу того времени. Завершая высшее образование в Германии, слушал лекции Г. Зиммеля и В. Виндельбанда. Его диссертация «Индивид и общество» (1899) была опубликована на немецком языке и посвящена проблеме методологии научного познания социальных наук.

Интерес к проблемам методологии познания Б. А. Кистяковский сохранил на протяжении всей своей научной деятельности. Об этом свидетельствуют его работы «Идея равенства с социологической точки зрения» (1900), «Проблема и задача социально-научного познания» (1912), «Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права» (1916), «Методология и ее значение для социальных наук и юриспруденции» (1917).

Б. А. Кистяковский считал, что развитие науки представлено в развитии понятий, оно совершается при взаимообусловленном их анализе и синтезе. Существующие понятия непрерывно расчленяются на составные элементы, из которых образуются новые понятия, более точно и целесообразно отражающие действительность. Так происходит до тех пор, пока этот процесс не распространится на новую структуру и посредством ее анализа и синтеза новых понятий не уйдет в бесконечность. Каждый момент процесса познания действительности характеризуется прежде всего определенным порядком понятийного материала, и каждое открытие влечет за собой новый порядок.

Специфику общества и исходный принцип его понимания Б. А. Кистяковский видел в психологическом взаимодействии индивидов, а предметом социологического познания считал те явления, которые возникают в результате этого взаимодействия и выражаются в феноменах коллективного сознания. Причем эти явления не результат простой комбинации и сложения индивидуальных сознаний. В процессе взаимодействия возникают новые качественные дополнения, которых нет в индивидуальном сознании, но которые составляют характерный признак общества как сложной системы. «Коллективный дух», возникающий в процессе взаимодействия, выступает фундаментом, на котором основывается общественная жизнь с ее социальной дифференциацией на классы, сословия, профессии. В обществе, по его мнению, царит противоречивый дуализм — одни части общества подчиняются законам причинности, другие — телеологии. К последней сфере он относил нормативную часть общества, составляющую высший тип социальной связи. Она возникает из различных форм социального господства и подчинения, играющих важную роль в истории человечества. Обе линии дуализма в обществе: причинность и телеологизм действуют, то независимы друг от друга, то пересекаются, усложняя тем самым характер общественной жизни.

Исследуя проблемы логики и методологии общественных наук, Б. А. Кистяковский исходил из того, что эти проблемы начинаются с вопросов о том, насколько применимо причинное объяснение к социальным явлениям, в каких формах и видах причинные соотношения могут служить для понимания последовательности социальных явлений? По его мнению, особый интерес вызывает выяснение, с одной стороны, общих причинных соотношений, а с другой — раскрытие причинной связи событий, имеющих индивидуальную природу. Речь шла о разграничении событий, имеющих в своей основе телеологический или причинный характер.

Однако главной социально-научной, логической и методологической проблемой у русского мыслителя выступала проблема определения роли и значения норм социальной жизни, поскольку они-то и формируют социальную жизнь. Вопрос заключался в том, каково их воздействие на социальные группировки и в каком отношении находится это воздействие к действию причинных соотношений. Согласно мнению Б. А. Кистяковского, в связи с вопросом о роли норм в социальной жизни необходимо рассмотреть и проблемы оценок и значения целей для того или иного хода социального процесса. Таким способом он хотел показать специфику научного познания, которая строилась им в духе неокантианской методологии. Для Б. А. Кистяковского главная цель познания заключалась в стремлении познать закономерность социальных явлений. А для этого необходимо подвергнуть социальные явления сложной и многосторонней научной обработке, которая состоит из трех главных стадий.

Прежде всего, следует отказаться смотреть на индивидуальные особенности каждого отдельного события, искать у них общие черты и группировать по их сходству. Это даст возможность проводить обобщения, применять к ним категорию общности. Дальше возникает задача установления причинных связей и соотношений, т. е. применения к социальным явлениям категории необходимость. Наконец, наряду со стихийными элементами в социальном процессе нужно определить и роль сознательного воздействия на него людей. Это сознательное воздействие выражается в установлении норм, регулирующих и направляющих жизнь, определяющих, как действие должно совершаться. Исследование роли сознательной деятельности человека в социальном процессе выступает как применение категории долженствования к научному познанию. Три основные задачи социального познания заключаются в обработке социальных явлений с точки зрения категорий общности, необходимости и долженствования. Первые две задачи, как считал Б. А. Кистяковский, носят общий характер и для социальных и для естественных наук. Только третья проблема — применение категории долженствования нуждается в социально-философском рассмотрении и при ее уяснении, несомненно, приводит к утверждению научной объективности доставляемых социальными науками знаний.

Б.А. Кистяковский признавал необходимость существования «методологического плюрализма», нахождение общих точек между разными концепциями и методами: количественными процедурами и «пониманием», историко-сравнительным методом и идеальной типологией, реализмом и номинализмом, должным и необходимым, причинностью и телеологией. Тем не менее, его собственный «методологический плюрализм» сводился к доминированию неокантианских установок, где право как ценность имело превалирующее значение, а при объяснении социально-исторических процессов несло в себе и определенную идеологическую нагрузку. Так, в статье «В защиту права» (1909) он напрямую связывал специфику исторической эволюции России со слабым развитием правового сознания у русского народа и интеллигенции.

Свои убеждения и теоретические принципы Б. А. Кистяковский активно защищал и утверждал в научном сообществе в острой полемике с представителями многих направлений социологической мысли: позитивизмом, органицизмом, психологизмом, марксизмом. Одним из объектов его полемики выступала субъективная школа в лице Н. К. Михайловского. Этой полемике была посвящена большая статья «Русская социологическая школа» и категория возможности при решении социально-этических проблем" (1902). Исходная позиция автора в решении поставленной проблемы была направлена против позитивистской методологии, которая, по его мнению, в принципе отрицает высшие ценности человеческой жизни — нравственный долг и идеал, как и другие высшие продукты человеческого духа на том основании, что им нет места в области естественнонаучных фактов.

Этот пробел в свое время и пытались решить представители русской субъективной школы, в частности, Н. К. Михайловский, который понимал ограниченность категории необходимость в объяснении социальных явлений общества и ввел понятие «возможности выбора» — мотива, идеала — нормы, однако гносеологического анализа этих категорий не сделал. В связи с этим Б. А. Кистяковский пытается показать, что большинство социологических формул субъективистов: учение об идеале, о критическом «герое» и «толпе», о прогрессе как развитии личного начала связаны с чисто субъективным выяснением тех или иных возможностей. Категория возможности, считал он, в сущности, есть воплощение относительности нашего познания и вместо анализа того, что было, предписывает «мечтания на тему, что могло быть». Поэтому субъективисты сосредоточивают свое внимание не столько на реально существующей личности, группах и обществе, сколько на желаемом образе тех и других.

С точки зрения Б. А. Кистяковского, представители неокантианского течения в социологии должны покончить с рассмотрением социальных явлений с точки зрения возможного. Поскольку эта категория оказывается «гибким орудием для оправдания и объяснения чего угодно». Она весьма удобна для тех, кто отрицает все безусловное даже в нравственном мире. Это свойство столь излюбленной Н. К. Михайловским категории, так как в ней самой как в теоретическом принципе таится высшая степень релятивизма, граничащая с полной нравственной беспринципностью. Досталось в связи с этим и Н. И. Карееву, который лишь систематизировал материал, относящийся к роли «субъективного» элемента в познании, а в сущности, также опирался на категории «возможность» и «невозможность» .

Для Б. А. Кистяковского ясно, что социальные явления могут быть познаны через категории «необходимость» и «долженствование», что и это позволит стать социологии достоверной наукой. Однако это «смешение» необходимого и должного (объективного и ценностного) не вызывало доверия, особенно со стороны нового поколения позитивистов, в частности, П. Л. Сорокина. В своей рецензии на книгу Б. А. Кистяковского «Социальные науки и право» (1916) он заметил, что анализ причинного изучения социальных явлений является превосходным и исчерпывающим, чего нельзя сказать об обосновании и возможности применения категории «должного» .

Касаясь социальных институтов, Б. А. Кистяковский избирает в качестве предмета анализа государство и акцентирует свое внимание на изучении института государственной власти. Власть для него является основным признаком социальных систем, связанных с производством, распределением благ и управления. В связи с этим он рассматривал происхождение власти, многообразие ее видов и государственную власть как особый вид социальной власти. В понимании власти Б. А. Кистяковский придерживается положения Г. Зиммеля о том, что психологические и социально-психологические явления господства и подчинения, которые есть везде и всегда, где есть люди и отношения между ними, составляют общее основание всякой власти и властвования. В этом смысле власть зарождается там, где при отношении двух или нескольких лиц одно лицо благодаря духовному, физическому или материальному своему превосходству занимает руководящее положение, а остальные становятся в зависимое от него положение.

Вместе с тем русский социолог подчеркивал, что в отношениях господства и подчинения как социально-психических явлениях есть какая-то загадка, нечто таинственное, поскольку очень трудно объяснить, каким образом воля одного человека подчиняет другую человеческую волю. Эти явления кроются в самых глубоких свойствах человеческого духа, и они еще далеко не полно исследованы социологией. Правда, известны два обстоятельства, при наличии которых власть усиливается и развивается. Во-первых, это происходит по мере количественного роста людей, вовлекаемых в исходные отношения господства и подчинения, в результате чего последние меняют свой характер. Это выражается в том, что руководство (управление) становится необходимым, роль руководителя абсолютизируется, а также рождается слепое доверие вожаку, и усиливается склонность к подчинению. Последнее явление Б. А. Кистяковский не склонен сводить к законам «социального подражания», как это делали Н. К. Михайловский и Г. Тард, и считал это также «загадочным» из-за множества проблем и неясностей.

Второй момент, который усиливает власть, — это длительность существования и воспроизводства отношений господства и подчинения, которые создают историю власти: ритуалы, мифы, наследие. В результате отношения господства и подчинения обезличиваются. Это выражается в том, что складывается особая статичная структура власти, которая освещается религией, правом, этнической принадлежностью, экономическим и классовым положением. Таким образом, отношения господства и подчинения перестают зависеть от личных индивидуальных качеств господствующих и подчиненных, личные достоинства заменяются социальным положением лиц.

Среди различных видов власти Б. А. Кистяковский особо выделяет институциональную власть в лице государства, которое отличается от всех остальных социальных институтов тем, что обладает всей «полнотой власти», располагает всеми ее формами и часто определяет власть всех других социальных организаций и ассоциаций. И другой важный момент, который он отмечал: государственная власть веками выступала системой легализированного исторического насилия. Вместе с тем он акцептировал внимание на том, и это очень важно для современного понимания власти, что в последние столетия «материальная сила становилась властью только тогда, когда за ней была идейная сила». Ко всем предыдущим атрибутам власти как социокультурного явления — престижу, авторитету, традициям, правообеспечению, насилию добавляется самое важное — «идея власти», т. е. нравственно-правовое оправдание (признание) ее в глазах граждан. Как только власть теряет одухотворяющую ее идею, она неминуемо гибнет. Это подтверждает современная история. Б. А. Кистяковский развивает идею «суверенитета самого права», трактуя его как принцип справедливости, как высшую человеческую ценность. Сегодня именно «суверенитет права» медленно, но верно завоевывает себе признание в мировом общественном сознании и межгосударственной практике.

Б. А. Кистяковский считал К. Маркса одним из «глубочайших мыслителей и принципиальнейшим социологом», хотя и стал его оппонентом. Он высоко ценил историзм К. Маркса, его идеи относительно необходимости причинного объяснения социальных явлений, признавал зависимость форм общественного сознания от социальной структуры и ряда важных идей, выдвинутых и обоснованных в марксизме. Однако он в корне был не согласен с тем, что К. Маркс и его последователи игнорировали телеологические аспекты общественной жизни и пытались практически везде отыскать «экономическое основание» .

Б. А. Кистяковский признавал многие марксистские социалистические идеи справедливыми. Однако идею диктатуры пролетариата считал политизированной утопией, которая в случае ее реализации даст лишь пародию на социализм. Социализм по его представлению, возможен только как «юридический социализм» или подлинно правовое государство, для победы которого потребуется долгая работа истории, в том числе и в деле развития народного массового правосознания.

Б. А. Кистяковский утверждал, что в настоящее время стоит задача сломать нигилистическое отношение к праву и заложить основы народного правосознания. На одной этике невозможно построить общественные формы, причем за проявлениями государственной власти должен стоять нормативный политический идеал, который и придаст крепость государству. Задача создания такого правового фундамента — долг всей мыслящей русской интеллигенции и эта задача должна стоять «над партиями». Свои идейно-политические взгляды он связывал с либерализмом, нашедшим свое выражение в идейных установках конституционно-демократической партии.

Вениамин Михайлович Хвостов (1868−1920), работы которого были посвящены чрезвычайно широкому кругу вопросов от римского права до философии истории, этики и собственно социологии неокантианского направления. В 1899 г. он стал самым молодым профессором Московского университета, в 1910 г. возглавил Институт социальной психологии.

Интерес к социологии возник у него под влиянием работ Г. Зиммеля и В. Вундта и был связан с необходимостью определить место социологии в системе других гуманитарных дисциплин, равно как и в общей теории познания и социального познания, в частности. Научные интересы В. М. Хвостова в области социологии нашли отражение в таких работах, как «Природа человеческого общества» (1903), «Предмет и метод социологии» (1909), «Социальный организм» (1909), «Науки об общем и науки об индивидуальном» (1910), «Теория исторического процесса» (1910, 1914), «Нравственная личность и общество: очерки по этике и социологии» (1911), «Классификация наук и место социологии в системе научного знания» (1917), «Социология. Т. 1. Исторический очерк учений об обществе» (1917), «Социальная связь» (1918), «Основы социологии: учение о закономерностях общественных процессов» (1920).

Научное мировоззрение В. М. Хвостова сформировалось под влиянием различных философских течений, хотя обычно его взгляды относятся к разряду неокантианских. Действительно, он придерживался неокантианских представлений о философии как о дисциплине, направленной на разработку теории познания и призванной решать в первую очередь гносеологические вопросы. Сведение философии к научной методологии, к анализу логической структуры знания сближало его с представителями Баденской школы В. Виндельбандом и Г. Риккертом. Но неокантианство не исчерпывало всего своеобразия ученого как одного из наиболее ярких представителей антипозитивистской волны в русской науке. Несмотря на отчетливое влияние неокантианских идей, В. М. Хвостов испытывал сильное воздействие «Философии жизни» А. Бергсона. Из синтеза неокантианских и интуитивистских воззрений, существенно переосмысленных с точки зрения психологии В. Вундта, возникло неповторимое научное мировоззрение русского социолога.

Понимая под наукой совокупность суждений о мире, В. М. Хвостов выдвигал в качестве критериев научности, с одной стороны, логическую связность и необходимость создаваемых суждений, а с другой — проверяемость этих суждений с точки зрения их соответствия действительности. Он утверждал, что научное знание имеет дискурсивный (рассудочный, понятийный) характер и соответственно его логичность есть «насилие» над действительностью, состоящее в искусственном расчленении ее и внесении в реальность систематизаторских качеств человеческой логики. Таким образом, наука понималась им как перенесение свойств человеческого мозга на естественные процессы.

Но если такому упорядочиванию можно подвергнуть мир неживых объектов, неспособных к саморазвитию, то в социальном познании, считал В. М. Хвостов, мы имеем дело с творящим субъектом, а потому следствия в социальном мире не содержатся в причине до конца и отчасти являются новыми и никогда до этого не существовавшими. В связи с этим вопрос о причинности и законах человеческого поведения становится вопросом иерархии и масштаба целей, закономерностей оценки и выбора между ними. Задачей социального познания он признавал создание такой картины мира, из которой с полной логической очевидностью и несомненностью вытекала бы система отношения целей и выяснялась бы полная и высшая цель человеческой деятельности.

Дуализм естественно-научного и социального познания приводил В. М. Хвостова к выводу о том, что построение полной законченной картины мира возможно только в случае введения детерминистской, закономерной модели мира неживого и целесообразной, деятельной модели мира «живущего» в одно непротиворечивое целое. Эта задача, по его мнению, не может быть решена научным познанием в позитивистской его форме, поскольку такое познание не отражает никакой реальности, а является лишь следствием человеческого стремления к упорядочиванию и поиску причинности, понимаемой как повторяемость однородных событий. Выход состоит лишь в признании в качестве исходного пункта категории «жизнь», отождествляемой с переживанием.

В.М. Хвостов полагал, что наше собственное существование, проявляющееся в непрерывной смене ощущений, эмоций, желаний, в переживаемом изменении состояний нашей психики, образует единственно подлинную реальность. Вслед за А. Бергсоном он выделял две способности сознания: интуицию, связанную с созерцательной стороной жизни, и интеллект, связанный с действенной ее стороной. Через интуицию идет познание субъекта (социальное познание), а через интеллект и действие — познание объектов внешнего мира. Интуитивное проникновение и углубление в изменчивую жизнь сознания открывает его внутреннюю субстанциональную основу — длительность, под которой понимается субъективное переживание времени. Жизнь сознания, развертывающаяся в длительности, противопоставляется миру материи, рассматриваемому как нечто косное, инертное, мертвое, обладающее лишь пространственными определениями, вечно повторяющееся и однообразное и вследствие этого закономерное и фатально предопределенное.

Согласно представлению В. М. Хвостова, исходя из этого категория «жизнь» дает нам не только возможность сближения двух, во многом полярных миров, по имеет еще и морально-этическое значение. Она служит для оправдания науки и научной деятельности как таковой, делая ее не бесцельным «внесением свойств мозга», а служением высшему нравственному закону, определяемому как кантианский категорический императив, основанный на осознании добра, познаний его и действенном служении этому добру. В. М. Хвостов считал, что социальное познание не может быть только рациональным, оно должно включать также элементы интуиции, «понимания» протекающих процессов. В отличие от А. Бергсона, он соединял интеллектуальный и интуитивный пути познания, утверждая, что рассмотрение общества возможно только на основе интеллектуально оформленной интуиции.

Из дуализма познания вытекает и дуализм причинности. Он считал, что если классическое понимание причины и следствия, приложимо к материальному миру, то в отношении к миру живому приложима особая, свойственная только ему «психическая причинность», процесс познания которой имеет телеологический характер. Сущность этой особой «психической причинности» В. М. Хвостов видел в творческом характере процессов, протекающих в живых объектах. Этот творческий характер проявляется в том, что в мире живых существ причины не ведут к следствиям механически, они синтезируются, образуя реальность нового уровня. Таким образом, следствие представлено в причине не до конца, оно имеет в себе еще и нечто не содержавшееся в причинах и даже в их сумме. Поэтому установление причинности носит обратный характер: исследователь будет двигаться от следствия к причине, что неизбежно означает телеологию — приписывание действию какой-либо цели. Творческий характер причинности определяет изменчивость и непредсказуемость социального мира, делая его недетерминированным. К тому же введение понятия «психической причинности» позволяет по-новому рассмотреть соотношение «необходимости» и «свободы воли» .

Свобода воли в этом случае выступает не как отсутствие внешних ограничений, а как возможность выбора, производимая на основе синтеза биологических и психических качеств человека. Эта свобода задана определенными пределами необходимости, но непредсказуема до конца в силу ее творческого характера. Философ В. М. Хвостов решает проблему свободы как проблему «сдерживания» своих страстей, руководимых «внутренним нравственным законом» .

Излагая свою точку зрения на специфику познания социального мира, В. М. Хвостов проводил ее на фоне сопоставления с установками Г. Риккерта. Во взглядах русского социолога прослеживается больше психологизации процесса познания социального мира, нежели у Г. Риккерта, который стоял на почве чистого логицизма при разделении мира духовного и мира физического. По мнению русского мыслителя, мир духовный дан нам более непосредственно, чем мир физический. В духовный мир входят все непосредственно нами переживаемые активные элементы сознания, прежде всего, само мышление, а затем и все, несомненно, стоящие с ним в родстве волевые процессы. Этот факт имеет для нас огромное значение. Учет этого позволяет прийти к пониманию того, что «причинность мира физического отличается от причинности мира психического» .

Это отличие В. М Хвостов видел в том, что в психической причинности заключается момент свободного творчества, которого нет в причинности физической. В творческом процессе время не абстрактное «t», каким оно является в естествознании, но реальный процесс, в котором, как считает отечественный мыслитель, на основах данного уже прошедшего создается неизвестное заранее и качественно новое будущее. В этом отношении для В. М. Хвостова разделение наук на науки о природе и о духе в виду принципиального различия в характере причинности психической и физической имело огромное значение в классификации наук.

Другой важный момент, который связан с формированием методологии познания наук о духе в неокантианстве, — это проблема отнесения познания к ценностям. В ее решении В. М. Хвостов также находил весьма существенные различия, особенно того, что касается связей ценностей с наличным бытием, непосредственной жизнью. Под ценностями В. М. Хвостов разумел те содержания мысли, чувства и воли, которые создаются людьми в процессе их социально-психологического действия. Хотя люди надеются найти общеобязательное содержание этих ценностей как окончательный итог своего культурного развития, но это обстоятельство не дает основания выделять понятие ценности из области бытия. В связи с этим для В. М. Хвостова «идеал общеобязательных ценностей», который преподносится людям и является психологическим фактором, определяющим направление их работы в области культуры, не может быть оторван от остальной породившей его психической деятельности. Для такого разрыва бытия и ценностей он не видел никаких оснований и полагал, что осуществить его даже в абстракции нет никакой возможности.

Общеметодологические установки В. М. Хвостова находились в тесной связи с его пониманием предмета социологии, ее роли и места в научном познании среди социогуманитарных наук. Центральным вопросом в его социологии являлся вопрос о том, что представляют «само общество и процесс его жизни во всей полноте». Социология берет на себя разрешение основных вопросов об обществе и оказывается такой же основной наукой для группы общественных наук, какой является биология по отношению явлений жизни к наукам, изучающим отдельные проявления жизни и отдельные стороны жизненной организации. Отсюда ни история, ни философия, ни экономика, ни юриспруденция или политика не могут заменить и решать вопросы, которые стоят перед социологией.

Что касается общества, то В. М. Хвостов дает следующее определение: «Обществом в самом широком смысле этого слова можно называть всякое взаимодействие живых существ, выражающееся в происходящем между ними в той или иной форме обмене духовными содержаниями и в совершении на этой почве совместных актов и поступков». Проблему, связанную с изучением общественной жизни, он увязывал с изучением человека, подчеркивая, что само изучение человека вообще только и мыслимо в связи с изучением общества. Поскольку человек по своей природе является общественным существом, и вне общественных групп людей никогда не существовал, и существовать не может.

В этом смысле для В. М. Хвостова общество древнее человеческой личности в том смысле, что разумная и сознающая себя личность, развитая индивидуальность выросла только на почве общественных процессов в результате благоприятных для этого условий общественной жизни. Причем правильная постановка вопроса о природе человеческого общества возможна, по его мнению, только на психологической основе, на почве представления о душе как объективном непространственном процессе, в котором душа отдельного человека представляет не какую-то устойчивую, раз и навсегда данную величину, а как активный процесс, как деятельность. Именно это дает возможность разрешить проблему единства общества, которое тоже есть активный процесс. В связи с этим он уточнял и само определение общества. Под именем общества, утверждал он, следует разуметь единый процесс общения, который происходит между индивидуальными процессами духовной жизни, именуемыми душами отдельных людей. В виду присущей процессу духовного общения и взаимодействия самостоятельной закономерности, оно может быть рассмотрено как особая реальность, и составлять предмет особого изучения.

В.М. Хвостов считал, что социология есть обобщающая наука, имеющая своей задачей выяснение природы человеческого общества и формулирование вечных и неизменных законов, действующих в общественной жизни. Наука эта может быть построена только на психологической почве, так как сущность общества состоит в духовном взаимодействии людей, в процессе духовного общения. Социология должна иметь характер чистого, а не прикладного знания и строго должна быть ограничена от всякого рода нормативных и политических построений. На последнем положении он настаивал особо, так как только при условии полной независимости от политических задач, социология как наука об обществе может стать настоящей наукой. По своему характеру и содержанию данная постановка проблемы в связи с предметом и задачей социологии во многом напоминает контовскую, хотя к учению О. Конта по многим принципиальным позициям В. М. Хвостов относился отрицательно. Главную заслугу французского мыслителя он видел лишь в том, что О. Конт рассматривал социологию как науку абстрактную и отстаивал ее в качестве самостоятельной дисциплины.

В.М. Хвостов, объявляя сущностью общественного феномена сознательное взаимодействие индивидов, материальному миру и природному окружению отводит второстепенную роль и не рассматривает их в качестве детерминирующего фактора. Поэтому в работе «Теория исторического процесса» (1914) он, анализируя биологические, географические и материальные факторы в истории, приходит к выводу о том, что все они до некоторой степени влияют на жизнь общественного субъекта, но даже их совокупное влияние не в состоянии предопределить в конечном итоге поведение людей, основанное на «психической причинности» .

Исходя из понимания природы общества как прогресса общения, В. М. Хвостов часто сближал социологию с социальной психологией, даже утверждая, что подлинно социологическая наука станет именно наукой социально-психологической. При этом он всегда тщательно разделял историю и социологию, объявляя первую наукой индивидуализирующей. Как таковая, социология объявлялась им наукой, основанной на интеллектуальном пути познания, целью которого является построение логически необходимой и связной системы суждений об обществе как особом феномене.

Рассматривая роль и место социологии в системе гуманитарного знания, В. М. Хвостов разделял ее на основную и типологическую социологию. Первая, по его мнению, должна вскрывать общие законы психических воздействий, ей надлежит формулировать те законы человеческой природы, которыми определяется ход общественных процессов. Типологическая социология должна изучать общественные типы, которые создаются путем абстрагирования общих черт и их комбинирования в некую отвлеченную совокупность. Типы не обладают ни всеобщностью, пи неизменностью. Комбинация признаков в них вовсе не вызывает обязательные следствия. В отличие от закона типы не отражают никаких сторон объективной реальности, а служат лишь инструментом познания. Тины занимают среднее место между индивидуальной действительностью исторического характера и неизменными и вечными социальными законами. Типы уже потому не законы, что они по самому своему понятию допускают исключения.

С точки зрения развития социологии, обогащения методов ее познания и достоверности знаний важно то, что В. М. Хвостов говорил о необходимости непосредственного наблюдения, анкетирования, опросов и экспериментов в социологии. Чтобы собрать факты подобного рода в достаточном количестве, по его мнению, следует создать такие учреждения, где бы вся эта работа велась коллективом ученых по особым программам. Он считал, что именно такие социологические лаборатории в наше время еще только зарождаются, но от их успеха зависит в значительной степени вся будущность социологической науки.

Изучая процесс сознательного взаимодействия людей, опосредованный материальным окружением, В. М. Хвостов пытался ответить на вопрос, что же заставляет людей объединяться в общества? Он считал, что социальный феномен основан на тяге людей к общению, на имманентно присущей им потребности вступать во взаимоотношения друг с другом. Он объявлял эту потребность «общежительным инстинктом», утверждая, что как и всякий другой инстинкт он «действует бессознательно». Этот инстинкт создает как положительные, так и отрицательные эмоции, действующие также подсознательно и проявляющиеся в солидарном или конфликтном характере взаимодействия, которые одинаково присущи человеку. Люди обречены на общение друг с другом, причем характер этого общения (положительный или отрицательный) но большей части от них не зависит. Процесс взаимодействия развивается в соответствии с «законом подражания» Г. Тарда, который русский социолог объявлял одним из главных способов поддержания стабильности общественной жизни.

Рассматривая процесс социального взаимодействия как основу человеческого общежития, В. М. Хвостов вплотную подошел к «теории социального действия». Описывая человеческое поведение как целесообразное действие, он определяет его как выбор субъекта, наделенного стремлением действовать. Этот выбор оказывается выбором двоякого рода: с одной стороны, субъект выбирает цель, к которой он будет стремиться, а с другой — выбирает средство, наиболее соответствующее достижению этой цели. Выбор субъекта определяется «психической причинностью», которая, с одной стороны, выступает в качестве «характера человека», а с другой — является определенным следствием взаимодействия естественных факторов. В целом поведение человека непредсказуемо.

По мнению В. М. Хвостова, человек, выбирая различных партнеров и сохраняя взаимодействие, создает определенные общественные «союзы», структурируя область «духовного общения». Эти союзы, возникающие вследствие закрепления во времени определенных взаимодействий, могут быть каузальными и организованными. Если каузальные союзы образуются спонтанно и случайно в ходе непрестанного круговращения взаимодействий, то организованные союзы возникают либо на основе первых как результат осмысления своих отношений участниками каузального союза, либо изначально создаются человеком на основе определенного проекта. Каузальные союзы, в свою очередь, делятся на группы и классы. Группы характеризуются тем, что каждая личность входит в них большинством своих сторон, они основаны на тесном личном общении. В состав класса личность входит не как конкретное существо во всей полноте своих индивидуальных особенностей, а только известными сторонами своего бытия, личность выступает здесь как своего рода социальная абстракция. Выделение классов основано у В. М. Хвостова на выборе одного или нескольких критериев, которые могут быть совершенно произвольными. Отношения между различными «союзами» могут быть как солидарными, так и антагонистическими. Однако социолог утверждал, что классы по своей природе более склонны к борьбе, тогда как группы — к мирному симбиозу.

Процесс общественного развития В. М. Хвостов уподоблял развитию индивида, и в этом смысле борьба различных идей в общественной жизни видится им как борьба мотивов в человеческом сознании при принятии решения. Аналогия личности и общества проявляется и в решении проблем традиции и ее влияния на общественную жизнь и постановке вопросов развития идеалов общества, общественного сознания, называемого социологом «духом времени» .

Культура определялась В. М. Хвостовым как совокупность результатов деятельности человека как практической, создающей материальную культуру, так и духовной деятельности, создающей культуру идеальную. У него предназначение культуры состоит в преобразовании отношений между людьми согласно человеческим идеалам. Она является выражением «внутреннего нравственного закона» в приложении к продуктам человеческой деятельности, становясь еще одним выражением общеметодологического использования категории «жизнь» .

Рассматривая историю социологических теорий, В. М. Хвостов в работе «Исторический очерк учений об обществе» (1917) выделял семь направлений современной ему социологической теории. Он выделял «механическую школу», считая, что она не учитывает особой природы общественного феномена, а главное, особых причинно-следственных отношений, которые присущи социальным явлениям. Он также выделял географическое направление, расовое, биологическое, психологическое, экономическое и этическое. Себя он относил к продолжателям традиций Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля и Р. Вормса, значительно дополняя их теории.

Среди конкретных социальных проблем, изучением которых занимался В. М. Хвостов, следует отметить проблему положения женщины в истории культуры. К этой проблеме он обращался неоднократно в работах «Женщина накануне новой эпохи» (1905), «Психология женщин. О равноправии женщин» (1911), «Участие женщин в умственной культуре человечества (1914), «Женщина и человеческое достоинство» (1814), «Женщина в обновленной культуре» (1917).

Для В. М. Хвостова главным в общественной жизни и ее изучающей социологии были не анатомо-физиологические отличия полов, а духовные, психические отличия, вырастающие на основе отличий первого рода. Именно они, по его мнению, являются основной причиной разных ролей представителей полов в исторической жизни. Психический характер женщины, отмечал он, формировался для осуществления ею функции деторождения и воспитания детей. С точки зрения социолога, эти обстоятельства неизгладимы и в будущем роли женщин не будут тождественны ролям мужчин. Отмечая вековое подчинение женщины (зависимость от мужа, ограничение в правах на наследство, лишение политических прав), В. М. Хвостов в то же время считал, что женщина многое сделала для появления и распространении культуры. Как объективную тенденцию он рассматривал расширение круга общественно-политических и культурных ролей женщины, которая во всех областях культуры вносит нечто свое и составляет значение женского элемента. Таким образом, феминизация культуры означает ее новое обогащение и делает культуру общечеловеческой в полном смысле слова.

Вместе с тем В. М. Хвостов поляризует женский и мужской характер, сводя его к общебиологической основе (темпераменту). Мужчина, как считал он, является в человеческом роде по преимуществу представителем сознательного, логического мышления, дискурсивного интеллекта, тогда как женщина — носитель импульсивно-чувственного начала, основанного подчас на мнимых подсознательных опорах фантазийного, вплоть до мистичности, суеверия. Правда, в данном случае речь шла о статических тенденциях, предрасположенности, ибо человеческая психика едина. Однако эти тенденции имеют место, и их необходимо учитывать.

Рассматривая специфику мужского и женского характера, В. М. Хвостов несколько абстрагировался от социально-исторического фактора, связанного с неодинаковостью полового разделения труда в разных обществах и эпохах, который накладывает свой отпечаток на стиль жизни и психические особенности полов. Хотя, разбирая криминальную статистику, он был вынужден констатировать и учитывать социокультурный аспект. Так, женская преступность выше в городах, чем в деревне, в промышленных странах, чем в слаборазвитых странах. Собственно, его вывод о том, что следует опасаться повышения женской преступности по мере того, как женщины будут выходить за узкие рамки семейной жизни на более широкое и разнообразное поприще общественной деятельности, говорит о социальной изменчивости «женского характера» .

В.М. Хвостов большое внимание в своей исследовательской работе уделял «социологии культуры», в частности, таким ее вопросам, как традиции, изобретения, «дух времени», идеалы, сохраняя преемственность с западноевропейской социологией Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, М. Вебера. Свои представления о традиции он применял к анализу послереволюционной России. Так, он утверждал, что при революционных переворотах приходится считаться с действием традиции. Революции никогда не удастся вполне направить жизнь общества на новый путь. Когда остынет революционный пыл, традиции заявят о своих правах и оживят многое из старого уклада, временно устраненного революцией.

Проблема «общественного идеала» волновала многих неокантианцев и представителей субъективной школы в социологии. Эта проблема рассматривается В. М. Хвостовым через призму противоречий между индивидом и обществом. Индивид стремится осуществить свои собственные интересы, общество же требует, чтобы его члены свои личные интересы соотносили не с личными вкусами, а с нормами, установленными обществом. Эти противоречия могут сниматься созданием общественных идеалов, по которым человечество, так или иначе, реконструирует свою жизнь. Как считал социолог, несмотря на многообразие общественных идеалов, их суть едина и заключается в понятии «социальная справедливость» — в гармоническом примирении личной свободы с благосостоянием общества. По мнению В. М. Хвостова, еще нигде этот идеал не был достигнут в полной мере и для его достижения необходимо длительное воспитание людей в духе идеала и создание справедливых социальных институтов. И все это, как он отмечал, должно быть основано на данных социологии и социальной психологии.

Оригинальная социологическая концепция В. М. Хвостова вобрала в себя черты нескольких философских и социологических направлений. Выдвинутые им положения, к сожалению, не получили дальнейшей разработки в отечественной науке. Однако его работы по социологии и истории не потеряли своего научного значения по настоящий день. Например, ориентация на ценностную детерминацию человеческого поведения нашла отражение в современном структурном функционализме, рассматривающем общество как «институционализированные ценностные образцы». Определенное влияние идей В. М. Хвостова испытал на себе и П. А. Сорокин, синтезируя позитивистские и антипозитивистские концепции и создавая свою знаменитую интегральную социологию.