Формирование европейской геополитики: трудный путь становления

Согласно распространенному мнению континентальная геополитическая школа началась с работ Фридриха Ратцеля, хотя сам он был убежден, что заложил основы политической географии. Действительно, Ратцель является основоположником политической географии в современном понимании содержания этой пауки, но одновременно он выдвинул целую серию интересных геополитических идей. Именно это и позволило известному немецкому геополитику Отто Мауллю весьма категорично заявить: «Без Ратцеля развитие геополитики было бы немыслимо, поэтому Челлен или кто-нибудь другой не может быть назван, как это иногда случается по невежеству, отцом геополитики. Им является Ратцель» .

В своей главной работе «Политическая география» (1897) Ратцель обосновывает «органический» подход к пространству. Он подчеркивает, что государство представляет собой биологический организм, действующий в соответствии с биологическими законами. «Государство нуждается в земле, чтобы жить». Пространственная экспансия понимается им как естественный процесс роста живого организма. Так в его концепции появляется идея «жизненного пространства» — (Lebensraum), ставшая одной из самых популярных среди европейских геополитиков последующих десятилетий.

По мнению Ратцеля, геополитик должен обладать «чувством пространства», ощущать особый " пространственный смысл" (Raumsinn), " жизненную энергию" (Lebensenergie) пространства. Все эти понятия полны для Ратцеля мистического смысла и обозначают особое качество, присущее «своему», национальному пространству как жизненному. С помощью этих категорий он стремился обосновать идею о том, что все проблемы Германии вызваны слишком тесными геополитическими границами, мешающими развитию страны. Поэтому идея расширения жизненного пространства ставится в его концепции почти геополитическим законом: «Народ растет, увеличиваясь в числе, страна — увеличивая контролируемое ею пространство». Интересно, что Ратцель приводил вполне конкретные цифры: 5 млн км — такой, по его мнению, должна быть территория государства, если оно стремится стать «великой державой» .

В своих работах Ратцель вплотную подходит к обоснованию концепции «мировой державы» (Weltmacht). Он утверждает, что политическое и стратегическое объединение континентальных пространств вокруг Германии способно превратить ее в континентальную мировую империю. В книге «О законах пространственного роста государств» (1901) Ратцель формулирует семь законов экспансии.

• 1. Расширение пространственных границ государств происходит вместе с развитием их культуры.
• 2. Пространственный рост государств сопровождается развитием идей, торговли, производства, миссионерством, повышенной активностью в различных сферах.
• 3. Расширение государственных границ происходит путем присоединения и поглощения меньших государств.
• 4. Граница представляет собой периферийный орган государства и служит свидетельством его роста, силы или слабости, а также сигнализирует об изменениях в его организме.
• 5. В своем развитии государство стремится вобрать в себя наиболее ценные элементы физического окружения — береговые линии, бассейны рек, равнины, районы, богатые ресурсами.
• 6. Импульс к расширению в пространстве приходит к государствам извне — благодаря перепадам в уровнях развития цивилизаций соседних территорий.
• 7. Существует общая тенденция к слиянию и поглощению более слабых наций, которая переходит от государства к государству и по мере своего развития набирает силу, тем самым подталкивая государства к еще большему увеличению территорий.

Современники справедливо упрекали Ратцеля в том, что он написал «катехизис для империалистов». Во многом это объясняется тем, что наряду с наукой Ратцель увлекался политикой, причем занимал националистические позиции и даже вступил в Пангерманский союз Карла Петерса1. Впоследствии это позволило К. Хаусхоферу заявить о преемственности нацистской геополитики от идей Ратцеля, книги которого широко издавались в гитлеровской Германии.

Второй крупной фигурой в европейской геополитике начала XX столетия был шведский ученый и политический деятель Рудольф Челлен. В теорию геополитики он вошел как создатель одной из первых моделей «континентального блока» — Германо-Нордического союза во главе с Германской империей. Сознавая слабость Скандинавских стран перед угрозой внешней агрессии, Челлен постепенно превратился в убежденного германофила. В книге «Великие державы» (1910) он стремился доказать необходимость подчинения малых стран «великим державам». По его мнению, в пространстве Европы именно Германия обладала " осевым динамизмом" - способностью структурировать вокруг себя остальные европейские государства («страны Оси»).

Основными геополитическими соперниками Германии Челлен считал «старые народы» Европы — Францию и Англию (Антанта). Позаимствовав у Ф. М. Достоевского идею «юных народов», он активно использовал ее для обоснования геополитической динамики в европейской системе координат. Немцы, полагал Челлен, — «юный народ», вдохновленный «среднеевропейским пространством»; они подчинены «восходящей динамике» и естественно движутся к созданию континентальной «мировой державы» за счет включения в свою орбиту территорий, контролируемых «старыми народами» (французами и англичанами).

Достаточно широкую известность получила разработанная Челленом концепция «анатомии силы государства», которая впервые была представлена им в работе «Государство как форма жизни» (1916). В ней Челлен обосновывает существование пяти элементов одной и той же силы, «подобно пяти пальцам на руке», которая трудится в мирное время и сражается в военное:

• — сила государства в его географическом пространстве;
• — сила государства в его народе;
• — сила государства в его хозяйстве;
• — сила государства в его обществе;
• — сила государства в его управлении.

Во Франции в этот период обосновывает свои геополитические концепции известный географ Поль Видаль де ля Бланш (1845−1918). Он с увлечением знакомится с трудами немецких геополитиков, однако многие аспекты их доктрин вызывают у него возражения. Видаль де ля Бланш критиковал увлечение Ратцеля и его последователей географическим детерминизмом, подчеркивая ведущую роль человека в освоении пространства. Он разработал идею «посенбилизма» (от лат. — возможный) в европейской геополитике, заложив основу антропологической геополитической школы. Видаль де ля Бланш впервые выдвинул тезис о том, что человек, так же как и природа, может рассматриваться в качестве географического фактора, причем не пассивного, а активного, преобразующего географический мир. В книге «Картина географии Франции» (1903) он обращается к идее взаимосвязи почвы и крови: «Отношения между почвой и человеком во Франции отмечены оригинальным характером древности, непрерывности… В нашей стране часто можно наблюдать, что люди живут в одних и тех же местах с незапамятных времен… У нас человек — верный ученик почвы». Видаль де ля Бланш полагает, что изучение почвы поможет выяснить характер, нравы и предпочтения населения. Согласно его концепции политическая история имеет две составляющие: пространственную (географическую) и временную (историческую). Он предлагает рассматривать географическую среду, климат, почву как некую возможность — потенциал, который способен актуализироваться, стать реальным политическим фактором, но может и остаться нейтральным.

Решающее значение Видаль де ля Бланш придавал человеческой свободе и чувству истории в геополитической борьбе. В этом состоит кардинальное различие немецких и французских геополитиков: если первые ставят во главу угла «чувство пространства», то вторые — «чувство свободы». В определенном смысле теоретические противоречия немецкой и французской геополитических школ отражали реальный геополитический конфликт между Францией и Германией. Франция в то время входила в состав «морской силы» (Антанты), ориентированной против континентальных стран. В отличие от немецких геополитиков, отстаивающих тезис «непримиримой борьбы стран моря и континента», Видаль де ля Бланш выдвигает более миролюбивую концепцию — идею постепенного преодоления противоречий между континентальными и морскими странами за счет развития сети коммуникаций. В книге «Восточная Франция» (1917) он отстаивает свой основной тезис: «Взаимопроникновение земли и моря — универсальный процесс». По его мнению, пространство континента становится все более проницаемым благодаря развитию сети коммуникаций, что ориентирует континент в сторону моря; в свою очередь, морские страны постепенно все больше зависят от связи с континентом, развивая промышленность и торговлю.

Именно с этих позиций Видать де ля Бланш решает жизненно важный для Франции геополитический вопрос: как прочно закрепить земли Эльзаса и Лотарингии, большинство жителей которых говорили по-немецки, в зоне французского влияния? Он отказывается от агрессивных насильственных методов «вытеснения всего германского» на этих территориях, вновь перешедших к Франции в результате Первой мировой войны, и выдвигает оригинальную и весьма мудрую идею: превратить земли Эльзаса и Лотарингии в зону взаимного сотрудничества между Францией и Германией. При этом французский геополитик не просто пытается решить отдельную историческую проблему — он предлагает построить, отталкиваясь от этого отдельного случая, модель развития европейского геополитического пространства в целом. Видаль де ля Бланш выдвигает идею создания «мирового государства», которое постепенно складывается благодаря развитию сети коммуникаций во всем мире.

Итак, мы видим, что и в вопросе о возникновении «мирового государства» немецкие и французские геополитики придерживались разных точек зрения: если у Ратцеля и его последователей к «мировому государству» вели торговля и война — процесс территориальной экспансии, то у Видаль де ля Бланша — развитие коммуникации. Постепенно вокруг Поля Видаль де ля Бланша складывается национальная французская геополитическая школа, яркими представителями которой стали Жан Брюн (1869−1930), Люсьен Февр (1878−1956), Жан Готман. Идеи французских геополитиков оказали значительное влияние и на дальнейшее развитие немецкой школы. В частности, К. Хаусхофер одним из первых признал критику Видаль де ля Бланшем немецкого жесткого географического детерминизма вполне обоснованной и важной.

Связь геополитики с нацизмом в период Второй мировой войны надолго скомпрометировала эту науку в глазах мировой общественности. В Советском Союзе геополитика вообще рассматривалась как буржуазная лженаука, связанная с расистской идеологией, и только после окончания холодной войны, когда идеологическое противостояние закончилось, в России возобладал устойчивый интерес к геополитическим теориям. Сегодня изучение геополитического наследия немецких ученых нацистского периода необходимо нам хотя бы для того, чтобы разоблачить те идеи, которые уже принесли человечеству немалый вред. С другой стороны, в концепциях К. Хаусхофера, К. Шмитта, Э. Обета, О. Маулля, К. Вовинкеля есть немало ценных эвристических идей, которые способствовали формированию геополитики в послевоенный период.

Прежде всего следует обратить внимание на имперскую геоидеологию написавшего свыше 400 работ по геополитике Карла Хаусхофера, творческое наследие которого обширно и противоречиво. В течение 20 лет (с 1924 г.) совместно с Эрихом Обетом, Отто Мауллем, Куртом Вовинкелем он издавал геополитический журнал «Geopolitik» (впоследствии переименованный в «Zeitschrift fur Geopolitik»), оказавший значительное влияние на развитие геополитических идей в разных странах мира. Как ученый-исследователь Хаусхофер был очень популярен. Несмотря на явную связь с нацистским режимом, личное знакомство с Гитлером, после разгрома фашистской Германии американцы добились того, чтобы он не предстал перед Нюрнбергским трибуналом в числе главных военных преступников.

Один из основателей американской геополитической школы, директор дипломатического колледжа при Джорджтаунском университете профессор Э. Уолт убедил Хаусхофера написать «Апологию немецкой геополитики», чтобы спасти «репутацию» этой науки в глазах мировой общественности. В этой работе Хаусхофер попытался доказать, что Гитлер искажал геополитические теории, поскольку был «недоучкой, неспособным правильно понять принципы геополитики, сообщенные ему Гессом» (одним из идеологов нацизма, учеником Хаусхофера). Он признался и в том, что все его произведения, написанные после 1933 г., были созданы под давлением нацистов, а истинная цель геополитики — «понять возможности развития народа и его культуры на своей земле и в пределах своего жизненного пространства, чтобы иметь возможность предотвращать конфликты в будущем» .

Несмотря на публичное раскаяние («Апология немецкой геополитики» была опубликована в 1946 г.), один из адвокатов Нюрнбергского процесса, доктор А. Зейль, все же предложил допросить Хаусхофера в качестве свидетеля. Боясь публичных разоблачений (после прихода к власти фашистов он занимал высшие посты в нацистской иерархии власти), Хаусхофер и его жена Марта совершили самоубийство.

В ранний период творческой деятельности (1920;е) Хаусхофер изучал теорию становления государств Дальнего Востока, прежде всего Япония, в духе «планетарного дуализма Моря и Суши». Уже в одной из первой своих крупных работ «Дай Нихон. Наблюдения о вооруженной силе великой Японии. Положение в мире и будущее» (1913) Хаусхофер высказывает мысль о том, что формирование «нового мирового порядка» потребует от Германии геополитической самоидентификации на стороне континентальных или морских держав. Положение Германии в центре Европы делает ее центром континентальной Европы, естественным противником Англии, Франции и США -" сил Моря". Именно поэтому Хаусхофер выдвигает идею «континентального блока» (Копстета1Ыоске) по оси «Берлин — Москва — Токио». В известной статье «Континентальный блок» (1915) он пишет: «Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее народа — немцы и русские — всячески стремятся избежать междоусобного конфликта, подобного Крымской войне или 1914 году: это аксиома европейской политики» .

Геополитический вектор Хаусхофера в немецкой школе получил название «ориентация на Восток». Однако континентальный блок с Москвой противоречил широко распространенным в Германии расистским теориям, на которые опирались нацистское движение и сам Гитлер. Расистский подход в геополитике базировался на этническом факторе, и с этой точки зрения англо-саксонские страны выступали союзниками немцев, а славяне и евразийские народы — «расовыми врагами». Идеологический антикоммунизм усиливал расовую теорию, превращая Советскую Россию в главного врага Германии. Так, национал-социалистический расизм «скорректировал» на практике идею «континентального блока», и вместо оси «Берлин — Москва — Токио» реальностью стала другая ось: «Берлин — Рим — Токио». Хаусхофер как геополитик хорошо понимал, что замена Москвы — центра Хартленда на Рим — столицу полуостровной второстепенной державы делает «континентальный блок» слабым. В своих работах он представляет этот шаг немецкой политики как предварительный этап на пути создания полноценного «евразийского блока». В 1920;1930;е гг. Хаусхофер призывал Японию к сближению с Китаем и СССР, вынашивая планы более широкого «евразийского союза». Россию он расценивал как азиатскую страну. В переговорах с советским руководством о судьбе Евразии он хотел подвести СССР к добровольному соглашению о геополитическом контроле Германии над Евразией. Главным аргументов в этих переговорах Хаусхофер видел процесс объединения вокруг Германии стран Восточной Европы.

Хаусхофер был убежден, что господство «стран Моря» заканчивается, поскольку «страны Суши» обладают решающими геополитическими преимуществами. Он утверждал, что упадок Великобритании и мелких морских держав создает новую мировую систему, основанную на панидеят. панамериканской, папирусской, паназиатской, папирусской, пантихоокеанской, панисламской, панъевропейской1. В 1941 г. Хаусхофер уточнил свою схему, оставив в качестве реальных факторов геополитического процесса три панидси: американскую (пан-Америка во главе с США), азиатскую (пан-Азия во главе с Японией) и европейскую (пан-Европа во главе с Германией). Подстраиваясь под планы фашистской Германии, Хаусхофер предает свои геополитические идеи и совершает роковую ошибку: недооценив значение России и исламского мира на геополитической карте мира, Германия проигрывает Вторую мировую войну.

Гораздо более последовательным в отстаивании своих научных взглядов был Карл Шмитт, чья геополитическая концепция была основана на идее «прав народа», которую он противопоставлял либеральной теории прав человека. Шмитт подчеркивал: всякий народ имеет право на сохранение своей духовной и политической идентичности, культурную суверенность. Но в Германии периода нацизма в качестве официальной идеологии утверждался патернализм явно шовинистического толка, поэтому Шмитт с его концепцией «прав народа» попал в немилость к идеологам Третьего рейха, его работы подвергались резкой критике. Тем не менее после разгрома фашизма Шмитта обвиняли в «теоретическом обосновании легитимности» военной агрессии. И хотя после более детального разбирательства это несправедливое обвинение было снято, труды Шмитта долгое время оставались в опале. Только в конце XX в. его идеи вновь возвращаются в академическую геополитику.

В трудах Шмитта детально разработаны две основополагающие дихотомии: «Восток — Запад» и «Суша — Море». Его основные работы так и называются «Земля и Море» (1942), «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Суши и Моря» (1959). Разумеется, Шмитт не был здесь оригинален: уже античные летописцы времен Спарты и Афин, Рима и Карфагена обращали внимание на то, что в кульминационные моменты мировой истории судьбу человечества определяют столкновения «цивилизаций Моря» и «цивилизаций Земли». Но античные авторы и их последователи мыслили в терминах статичной полярности, предполагающей постоянство, фиксированную структуру взаимодействий, остающихся неизменными в разных исторических ситуациях. Шмитт же предложил рассматривать цивилизационный дуализм между Востоком и Западом в терминах историко-диалектической полярности.

Известно, что уникальность исторической истины является одним из секретов онтологии (В. Варках). Историческое мышление — это мышление уникальными историческими ситуациями, следовательно, мышление уникальными истинами. Очевидно, что статично-полярное противопоставление исключает историческую неповторимость. Между тем Номос Земли, как и Номос Моря, всегда ограничен своими уникальными «здесь» и «сейчас»: они формируются в каждую историческую эпоху новыми поколениями дееспособных и могущественных народов, которые захватывают и делят Пространство, заново формируя его иконографию. Диалектический аспект полярности указывает на структуру «вопрос — ответ», которая способна адекватно описать историческую ситуацию (Дж. Коллингвуд, А. Тойнби). В определенном смысле исторические изменения в иконографии пространства «цивилизаций Моря» и «цивилизаций Земли» могут быты поняты как брошенный историей вызов и ответ людей на этот вызов посредством изменения способов появления человеческого бытия, формирующих смысловое, значимое пространство культуры. Другими словами, каждое историческое изменение пространства культуры можно рассматривать как уникальный ответ человека на вопрос, поставленный исторической ситуацией.

Раскрепощенный технический порыв, раскрепощенная техника, наконец, Абсолютная Техника — это специфический ответ «цивилизаций Моря» на вызов Нового времени. Технические открытия делались и на Западе, и на Востоке, практически во всех странах мира, но то, в какую систему иконографии культурного пространства эти открытия помещались, неизменно приобретало решающее значение. Абсолютизация технического прогресса как формы освоения пространства культуры, отождествление любого прогресса исключительно с прогрессом Техники — все это не могло развиться только на основе «морского» существования. Иконография морского пространства не предполагает никаких сложных «встраиваний» и приспособления новых открытий к фиксированной структуре уже освоенного пространства сухопутных цивилизаций. Поэтому технические открытия совершаются здесь легко и свободно и, не ведая ограничений, так же легко и свободно распространяются в пространстве культуры. Уже Г. Гегель обратил внимание на этот феномен и прочно связал промышленное развитие с «морским» существованием: «Если условием принципа семейной жизни является земля, твердая почва, то условием промышленности является оживленная в своем внешнем течении стихия, море» .

Техническая победа цивилизаций Запада над цивилизациями Востока во многом изначально предопределена иконографией пространства западных и восточных культур. Но именно исходя из логики эволюции культурного пространства, новые формы которого каждый раз являются неповторимым, уникальным ответом на вызов Времени, можно прогнозировать неминуемый грядущий реванш Востока.

Сам принцип необузданных инноваций Абсолютной Техники, претендующий на то, чтобы искусственный, рукотворный Космос превзошел Космос естественный, имеет оправдание лишь в том случае, если человечество соглашается с тем, что мир природы не имеет для него абсолютной ценности и что с ним можно бесконечно экспериментировать. По сегодня мы как раз присутствуем при «реванше естественного над искусственным». Это проявляется не только на мировоззренческом уровне — в виде новой постклассической картины мира, ной на социально-утилитарном и культурном уровнях: природное признано недосягаемым эталоном и, но критериям пользы, и по критериям гармонии и красоты (даже потребительское общество признало это превосходство естественного, устремившись в погоню за натуральными продуктами).

Если заменить природную среду нельзя, то, следовательно, ее нужно сберечь, а это означает прежде всего необходимость остановить экспансию Абсолютной Техники. Паллиативные меры в виде снижения энергоемкости производства и распространения ресурсосберегающих технологий в данном случае уже не помогут. Для восстановления социокультурной восприимчивости к скрытым гармониям природного пространства требуется нечто большее: переход к принципиально иной точке зрения на организацию культурного пространства, переход от «иконографии Моря» к «иконографии Суши» .

Природа и культура, уставшие от экспансии Абсолютной Техники, требуют реабилитации старых, вытесненных и подавленных форм организации пространства, основанных на принципах стабильности, порядка и традиции, ведь далеко не все мотивации культуры можно поспешно конвертировать в техническое творчество. Существуют такие топкие духовные и социокультурные практики, которые принципиально не выражаются в сфере промышленных технологий, они уникальны, нетиражируемые и абсолютны. В первую очередь сказанное относится к самому человеку с его уникальным природным и духовным субстратом.

Если в постиндустриальном обществе XXI столетия целью человеческой активности станет не прикладная польза, не промышленный утилитаризм, а пол нота духовного самовыражения, то неизбежно будут затребованы такие факторы духовного порядка, которые выходят за рамки одномерной рациональности. И это неизбежно связано с реабилитацией' восточных принципов восприятия культурного пространства, в котором художественный гений довлеет над гением конструкторским. Только Помос Земли способен возродить прерванную связь социального и природного пространства, заново приобщив человека к «великому карнавалу» живого Космоса.

Для предотвращения экологической катастрофы человечество остро нуждается сегодня в восстановлении строгих правил иконографии сухопутного пространства, утверждающих незыблемый приоритет природной гармонии над волюнтаристскими импровизациями рукотворного начала. В отличие от западного антропоцентризма цивилизаций Моря, непомерно возвеличивающих статус социальной среды над остальным пространством, в картине мира восточных цивилизаций Космос изначально неделим. Все, что создастся человеком в сфере культуры, должно быть подчинено древней максиме: «Не навреди!» .

Пророческие слова Карла Шмитта о том, что укрощение раскрепощенной техники — «подвиг для нового Геракла», становятся символом наступающей эпохи в истории человечества.

Еще одна важная геополитическая концепция, разработанная К. Шмиттом, — теория «большого пространства». С философской точки зрения, полагал Шмитт, принцип интеграции больших пространств отражает естественное человеческое стремление к синтезу: человеку свойственно обобщать свои представления о мире, государству — стремиться к максимальному охвату территорий. При этом Шмитт подчеркивал, что речь не идет о военном захвате, аннексии территории или колонизации. Он указывал, что экономическое проникновение, принятие несколькими государствами единой культуры имеет решающее геополитическое значение в борьбе за контроль над пространством. Все эти интересные гипотезы Шмитта были использованы позднее западными геополитиками во время холодной войны.

Шмитт предвидел, что развитие Номоса Земли должно привести к появлению государства-континента. Речь не идет о создании континентальной империи — такие имперские континентальные образования возникали и прежде в Евразии. «Большое пространство» государства-континента Шмитт рассматривал как новую форму наднационального объединения, основанного на геополитическом, стратегическом и идеологическом союзе: «Это сфера планификации, организации и человеческой деятельности, коренящаяся в доминирующей тенденции будущего». Другими словами, «большое пространство» у Шмитта основано на культурной и этнической автономиях входящих в него народов, которые объединены лишь в силу политической необходимости. Чтобы конкретизировать возможные формы такого пространства, он вводит понятие «тотальное государство». Образование «тотального государства» — это вершина в развитии континентальной государственности. Такое государство придерживается " законов войны" , которые предполагают, что в ней участвуют только профессиональные военные; из хода военных действий исключены мирное население и частная собственность. По мнению Шмитта, «морские страны» не способны создать «тотальное государство», ибо они ориентируются на «тотальную войну», где действует образ «тотального врага» («Кто не с нами, тот против нас!»). В «тотальную войну» погружаются целые страны, она становится по сути своей гражданской, кровопролитной, самоистребительной.

Наиболее интересной геополитической гипотезой К. Шмитта с точки зрения современных событий — массовых террористических актов против США — является гипотеза о фигуре «партизана» как представителе континента, остающегося верным Номосу Земли. «Партизан» разрабатывает «новую этику войны», в которой не участвуют традиционные вооруженные силы; он верен духу континента («Суши») и его традициям и способен сражаться даже в одиночку до конца, защищая континентальный порядок против «торгашеского духа Моря». Другими словами, Шмитт предвидел, что в XXI столетии терроризм фундаменталистских групп станет той реальной силой, которая заставит по-новому взглянуть на все существовавшие ранее способы геополитического передела мира.