Древнерусские исторические сочинения (XI–XVII вв.)

Практика создания исторических сочинений была следствием принятия христианства и вписывается в контекст зарождения и последующего развития древнерусской письменной культуры. Вероятно, до этого существовала традиция сохранения памяти о прошлом в виде устных преданий, которые затем вошли в состав древнейших письменных сочинений. Основным типом древнерусских исторических произведений вплоть до середины XVI в. были летописи. Наряду с ними имели хождение и переводные исторические сочинения византийского происхождения — хронографы, которые не только были источником сведений для летописцев, но и послужили примером для собственных русских хронографов, ставших наиболее популярными в XVII в. Помимо летописей и хронографов, к группе исторических могут быть причислены, так же как и в средневековой Европе, сочинения иных жанров, сохранявших сведения об отдельных событиях или людях, — жития святых, повествования о князьях, сказания о битвах. Значительное число этих сочинений, созданных, видимо, в качестве самостоятельных памятников, включалось в состав летописей.

Летописание велось в русских землях с XI по XVIII в. и представляло собой погодные записи об отдельных событиях. Эти записи были, как правило, краткими, ограничивались формальной фиксацией произошедшего. Пространные нарративные фрагменты, посвященные отдельным лицам или излагавшие ход событий, были обычно результатом прямого или переработанного включения в состав летописи отдельных литературных повестей или сказаний. Дошедшие до наших дней рукописи не отражают исходного содержания отдельных летописей: они представляют собой летописные своды, составлением которых занимались авторы, продолжавшие их новыми записями. Понятие «летописный свод» адекватно определяет специфику работы древнерусских авторов. Свою деятельность они мыслили не как отдельную задачу письменной фиксации памяти о тех или иных событиях, но как продолжение труда, начатого их предшественниками. Вместе с тем материал предшественников зачастую не заимствовался механически, но подвергался редактированию — сокращению или, напротив, дополнению сведениями из иных источников. В качестве последних могли выступать не только другие летописные своды и хронографы, но и повествовательные или официальные памятники. Летописи составлялись и при дворах князей, и в церковных учреждениях — монастырях, митрополичьей канцелярии. Составление летописей, насколько об этом позволяет судить их содержание, было не частной инициативой, но своего рода заказом со стороны церковной или политической элиты. Летописи нередко противоречили друг другу как в изложении фактического содержания, так и в оценке отдельных событий, что, вероятно, отражает позицию заказчиков.

Несмотря на наличие обширной исследовательской литературы, посвященной русскому летописанию, нерешенным остается ряд принципиальных вопросов относительно его происхождения, природы и социальных функций. Исследователи отмечают такие существенные признаки летописей, как жанровая неоднородность (гетерогенность), типичная для древнерусской литературы в целом, многообразие функций и литературная универсальность. Летописцы, включая в состав своих сочинений произведения самых разных типов (жития, проповеди, исторические повести, дипломатические документы), не делали различия между летописанием (сухими погодными записями) в собственном смысле слова и иными типами литературной продукции. Летописи, по существу, становились литературными сборниками, которые могли произвольно расширяться и дополняться за счет текстов или устных преданий, доступных отдельным авторам или редакторам. Не случайно летописание называют основным и наиболее универсальным типом древнерусской литературы.

Летописи воспринимались как универсальные, всеохватывающие произведения, видимо, и самими авторами. Каждый летописец выступал лишь в роли продолжателя и редактора предшествовавшего сочинения. Записывая сведения о событиях и персонажах, представлявших локальный интерес, т. е. связанных с определенной территорией, церковной институцией или княжеским домом, летописцы неизменно вписывали их в контекст предшествовавшей «истории». Переделки ранних произведений, зачастую весьма значительные и тенденциозные, не выходили за рамки признания абсолютного авторитета традиции и не претендовали на создание отдельного сочинения, особого по своей тематике и взгляду на прошлое. В этом заключалось принципиальное отличие древнерусского летописания от античной или современных ему византийской и европейской практик историописания. В этих историографических традициях существовала, реализуясь в разных формах и с разной степенью осознанности, модель авторского исторического сочинения, в котором использование трудов предшественников и порой весьма высокая степень зависимости от них не препятствовали созданию собственной версии прошлого и интерпретации его связей с настоящим.

Древнерусский летописец, напротив, всегда был лишь анонимным продолжателем предшественников, вносившим свой вклад в создание одного единственно возможного, универсального по смыслу и содержанию исторического текста.

По своим функциям древнерусское летописание далеко выходило за пределы прагматической задачи создания правдивого рассказа о прошлом и достоверной фиксации настоящего. Эта задача истории, осознанная античной традицией, подчиняла себе иные функции — моральные, дидактические, занимательные. Как говорилось выше, подобный взгляд на написание истории как на создание особого тина литературной продукции был воспринят и латинской Европой. Это позволяло более или менее точно соблюдать жанровые границы исторических сочинений и не смешивать их с произведениями религиозно-назидательного или литературно-занимательного типа, равно как и с официальными документами. Иную картину представляет собой система функций древнерусского летописания. Правдивое повествование о прошлом синкретически переплетается в нем с функциями религиозного, дидактического и прагматического характера.

Исторические сочинения, включая и компиляции, созданные на основе переводных византийских хроник, рассматривались как вероучительные. Они содержали очерк основных событий библейской истории, вводя читателя в проблематику эсхатологического процесса — движения человечества от дней Творения к Страшному суду. Начиная с первой русской летописи, получившей название " Повесть временных лет" (начало XII в.), в практику историописания вошло предварять повествование о реальных событиях кратким изложением библейской истории. Эти очерки ставили в общий ряд события, описанные в Ветхом и Новом Завете, с теми, что имели отношение к местной истории. История русских земель являлась, таким образом, продолжением и органической частью Священной истории, смысл которой заключался в создании образов народов, избранных или отвергнутых Богом. Идея избранного народа — инструмента и объекта Божественного провидения и всемогущества — стала центральной для историко-религиозной идентификации Руси в древней литературе. Характеристика «Русской земли» и «народа русского» как избранных была сформулирована уже в первых оригинальных памятниках домонгольского периода (вторая половина XI — начало XII в.) — " Слове о законе и благодати" митрополита Илариона, житиях Бориса и Глеба, «Повести временных лет» .

В отличие от укоренившейся в латинской Европе практики последовательного различения собственно исторического, религиозно-мистического и морального смыслов библейской истории, древнерусская летописная традиция не фиксировала подобных смысловых расхождений. Любое событие библейской истории было для нее сакральным актом, сходство с которым придавало священный смысл актуальным событиям отечественной истории. Для русских летописей характерен поразительный буквализм в уподоблении реальных персонажей или отдельных происшествий национальной истории библейским, главным образом ветхозаветным, героям и событиям. Прямые и косвенные цитаты из Библии или текстов, посвященных ее толкованию, нередко замещали непосредственное изображение реальных событий. Последние воспринимались в качестве буквального воспроизведения библейских прототипов, что свидетельствует о мифологической парадигме исторического сознания древнерусской ученой традиции.

В связи со спецификой древнерусского летописания возникает вопрос о его происхождении, то есть о генетических связях с какой-либо предшествовавшей традицией, непосредственным продолжением которой оно и стало.

Едва ли летописание имело своим источником византийскую историографию, отдельные памятники которой были переведены в Болгарии на церковно-славянский язык еще до становления древнерусской литературы и попали в Киевскую Русь в составе комплекса религиозных и литературных текстов. Возможно, что перевод некоторых византийских исторических сочинений был выполнен уже в XI в. на Руси. Эти произведения имели главным образом форму компиляций, излагавших всемирную историю. Возникновение летописей связано со становлением древнерусской письменной и литературной традиции, начало которой было положено переводами византийских памятников. Черпая сведения из хронографов, летописи не были прямым продолжением данной традиции, о чем свидетельствует длительное параллельное существование этих типов исторических сочинений. Упадок летописания, связанный с завершением в конце XVI в. практики исторических записей, совпал с превращением хронографов в основную форму исторических сочинений.

Истоки русского летописания следует искать, скорее всего, в местной письменной традиции. Таковой, с одной стороны, могла быть практика сухих деловых записей, практиковавшихся церковными институциями — монастырями и епископскими кафедрами. С другой стороны, летописание могло развиться в продолжение традиции составления монотематических повествований о начальных событиях русской истории. В частности, высказывались предположения, что первая русская летопись возникла на основании подобного сказания (созданного в первой половине XI в.), которое условно называют то " Древнейшим сводом" (А. А. Шахматов), то " Повестью о начале Русской земли" (М. Н. Тихомиров), то " Сказанием о первоначальном распространении христианства на Руси" (Д. С. Лихачев). Этот древний рассказ интерпретируется либо как запись устных преданий о возникновении Киева и первых русских князьях, либо как целостное повествование о введении христианства, ядро которого составляют рассказы о первых христианских князьях, от Ольги до Ярослава. Гипотеза о таком изначальном повествовательном ядре не объясняет механизмов формирования на его основе летописания как особой формы фиксации исторической памяти.

В истории летописания можно выделить несколько периодов. Первый из них — период киевского летописания — был связан с составлением первой летописи в Киеве в конце XI в" переработанной в начале XII в. в первое устойчивое летописное сочинение — «Повесть временных лет», которым начинается большинство дошедших до нас сводов. Второй период начинается во второй половине XII в., когда происходит становление местного летописания, связанного с отдельными городами и землями Киевской Руси. Составлявшиеся тогда летописи отличались повышенным интересом к событиям и персонажам местного значения, чем определяется специфика, полнота и достоверность содержащейся в них информации. Вместе с тем они сохраняли характер общерусского летописания, поскольку местная история не осознавалась в них в своей собственной специфике и не была обособлена по отношению к прошлому и настоящему всего древнерусского культурного и политического пространства. Точно так же, как Киевская Русь, распадаясь на бесчисленное множество отдельных политических образований, была плохо структурирована как совокупность отдельных политических единиц и продолжала осознавать себя как органическое единство, русское летописание мыслило себя только в системе единой и общей исторической памяти. Третий период отмечен усилением великокняжеской власти в Москве и началом формирования московского политического и государственного мира, что привело к превращению московского летописания в официальное повествование о русской истории. Москва и ее правители изображались прямыми преемниками киевских князей, а созданное ими государство — органическим продолжением древней Киевской Руси. Важнейшими памятниками официальной истории Московского царства являются созданные при Иване Грозном многотомный летописный «Лицевой свод» и «Степенная книга» — династическая история московских правителей, возводимая к первым киевским князьям.

Монументальным произведением московской и общерусской летописной традиции стал " Лицевой свод" , созданный в 1568- 1576 гг. по повелению Ивана Грозного. Он представлял собой грандиозную компиляцию, содержавшую рассказ о всеобщей истории от Сотворения мира до XV в. и изложение истории русской от ее начала до времени правления Ивана Грозного. «Лицевой свод» вобрал в себя (в извлечениях или в буквальном воспроизведении) важнейшие бытовавшие на Руси переводные исторические сочинения (от исторических книг Библии до многочисленных хронографов), механически соединив их в последовательном развертывании исторической картины с материалами русских летописей. Осознание истории как источника укрепления власти — инструмента политической и государственной идеологии — отразилось в факте прямого участия Ивана Грозного в редактировании повествования о его царствовании.

" Лицевой свод" фактически подвел черту под историей общерусского летописания, которое уступило место хронографам и продолжило свое угасающее существование в форме местного провинциального летописания.