Конфессиональная политика Александра II и Александра III

В обстановке общественно-политического подъема в России на рубеже 50—60-х годов XIX в. в духовных и светских журналах развернулось оживленное обсуждение вопросов о положении православной церкви в государстве, ее ответственности перед обществом, материальном и нравственном уровне русского духовенства. Были поставлены также вопросы о преодолении бюрократизации в управлении церковью, придании ей большей самостоятельности, о преобразовании приходской жизни, совершенствовании системы духовного образования и даже о введении веротерпимости. Само правительство осознавало настоятельную необходимость разрешения этих назревших проблем, особенно в связи с проводившимися в то время другими реформами.

Разработка и проведение указанных преобразовательных мер были возложены на светское и духовное ведомства центрального управления — Министерство внутренних дел и Святейший синод. Разработка этих мер началась в конце 1861 г., для чего под председательством министра внутренних дел П. А. Валуева был создан специальный комитет. Решено было начать с изменения статуса приходского духовенства. Разработка законодательных актов проходила медленно. Лишь в конце 60-х годов был издан ряд указов, определивших правовой статус приходского духовенства. Отменялось правило наследственной передачи церковных приходских должностей, а также наследование самого духовного звания от отца к детям. Из духовного звания исключались церковные сторожа, пономари, псаломщики и прочие церковнослужители. Детям священников и дьяконов предоставлялись свобода выбора профессии, право поступления на государственную и общественную службу. Тем самым подрывалась сословная кастовость духовенства.

Было увеличено казенное пособие приходским священникам (на 67%), вводились небольшие пенсии находившимся «на покое» (в отставке) священникам и их вдовам. По оставшиеся не у дел церковнослужители не получили никаких пособий.

В 1863 г. начался пересмотр системы подготовки приходских священников, что было связано с изменением их статуса, а это вызвало в свою очередь необходимость проведения реформ духовного образования. В 1863 г. выпускники духовных семинарий получили право поступать в университеты. В 1864 г. детям духовенства было разрешено поступать вместо духовных семинарий в гимназии, а в 1867 г. — в военные училища; одновременно это предоставляло возможность выхода из духовного звания. Вместе с тем по указу 1867 г. детям других сословий, в том числе и податных, разрешалось поступать в духовные учебные заведения, по окончании их получать священническую должность и таким образом переходить в духовное сословие.

Ряд изменений произошел и в церковном управлении. В 1867 г. было отменено деление епархий на три «класса». Епархиальные архиереи получали право без санкции Синода строить церкви, давать разрешение на вступление в монашество, самостоятельно решать вопросы духовного образования в пределах своих епархий. Приходское духовенство получало право избирать благочинных, стоявших во главе мелких церковных округов — благочинии, в которые входило от 10 до 15 приходов. Создавались выборные благочиннические советы, возглавляемые благочинными. Таким образом, низшее звено церковного управления строилось по типу крестьянского общинного и волостного выборного самоуправления, введенного реформой 1861 г. Приходское духовенство для решения местных церковных нужд получило право собираться на съезды трех уровней — благочиннические, училищные (по училищным округам) и епархиальные.

При Александре II прекратились преследования старообрядцев. За легализацию «раскола» выступала либеральная печать, которая считала, что поскольку старообрядцы не нарушают государственных законов, гонения против них противозаконны; более того, приводят к обратным результатам — «ожесточают гонимых», провоцируют конфликты, к тому же они и неэффективны, ибо нельзя против идей, учений, веры действовать грубой силой.

В 1864 г. был учрежден комитет по «раскольническим делам». Выработанные им и утвержденные царем в том же году «Правила» легализовали значительную часть старообрядческих толков и согласий, которым предоставлялось право свободно отправлять свое богослужение, а также выезжать за границу. Были признаны имеющими юридическую силу старообрядческие метрические записи (крещений, венчаний, отпеваний). Старообрядцам дозволялось заниматься иконописанием (для своих нужд), учреждать свои школы грамоты, занимать некоторые общественные (но не государственные) должности. Но эти права не распространялись на считавшиеся «вредными» старообрядческие согласия, не признававшие не только церковную, но и светскую власть.

Легализация значительной части старообрядческих согласий при Александре II позволила выявить более полную картину численности старообрядцев, «отпавших от православия». При Николае I светские и церковные власти полагали, что таковых насчитывалось не более 2 млн, но на деле оказалось, что их было никак не менее 8 млн, а некоторые исследователи «раскола» утверждали, что фактически не признававших официального православия числилось от 12 до 14 млн человек, или примерно 18% русского населения.

Церковные реформы, проведенные при Александре II, несколько оживили деятельность Русской православной церкви, смягчили стеснявшие ее бюрократические оковы. Однако они были неглубокими, так как не затрагивали принципиальных вопросов управления церковью и взаимоотношений ее со светской властью, к тому же они были непоследовательными и незавершенными. Это обусловило их непрочность и фактически отказ от них в последующее царствование.

При Александре III конфессиональную политику определял назначенный еще Александром II в 1880 г. обер-прокурором Синода профессор гражданского права К. П. Победоносцев. На этом посту он находился 25 лет. Победоносцев полагал, что при проведении этого курса православная церковь призвана сыграть огромную, если не решающую, роль. При нем были восстановлены закрытые в 60—70-е годы XIX в. церковные приходы и открыты новые. За время царствования Александра III ежегодно возводилось до 250 церквей, на 22% увеличилась численность священнослужителей. Опираясь на поддержку светской власти, Победоносцев стремился поднять религиозность русского народа, распространить православие и среди нерусских народов. При нем оживилась деятельность православных миссий, умножилось число церковных периодических изданий и увеличились тиражи духовной литературы. Он стимулировал учреждение церковных братств, призванных, особенно в западных губерниях России, укреплять православие.

Победоносцев считал, что церковь, помимо исполнения своих религиозных обязанностей, должна была развивать другие формы деятельности, важные для укрепления ее авторитета в народе. Большое значение он придавал церковной проповеди, внебогослужебным собеседованиям священников со своими прихожанами, устройству при церквах библиотек, организации церковной благотворительности, а также проведению торжеств по случаю различных церковных юбилеев.

Под жесткий контроль было поставлено епархиальное духовенство. «Доверенным» лицам Победоносцев поручил надзор за епископами. Посланные в епархии, эти лица должны были состоять при архиереях и направлять обер-прокурору конфиденциальные донесения об их настроениях и поведении. Проводились частые перемещения архиереев из епархии в епархию; строптивых и неугодных обер-прокурор отправлял в захолустные районы (в Сибирь, на Дальний Восток), что вызывало неприязнь и протесты архиереев против «самодержавства» Победоносцева.

Победоносцев всячески противодействовал духовным контактам интеллигенции с пародом, с церковью. Им были закрыты возникшие в 70—80-х годах XIX в. в Москве и Петербурге Общества любителей духовного просвещения, в которых состояли представители высших столичных кругов и часть профессуры (главным образом духовных академий). Он преследовал известного религиозного философа В. С. Соловьева, писателей Л. Н. Толстого и Н. С. Лескова, с подозрением стал относиться к произведениям своего прежнего друга Ф. М. Достоевского.

В начале 80-х годов XIX в. по инициативе Победоносцева стали усиленно насаждаться церковно-приходские школы. Они находились в непосредственном ведении Синода. Во главе этих школ были поставлены приходские священники, которые являлись и «законоучителями» (преподавателями главного предмета в школе — «Закона Божьего»). В изданных 13 июня 1884 г. «Правилах о церковно-приходских школах» говорилось, что «школы сии имеют целью утверждать в народе православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные знания». Сам Победоносцев более откровенно отзывался об истинном предназначении этих школ: «Церковно-приходские школы по самим условиям существующего в них обучения и надзора представляют собой гораздо более гарантий для правильного и благонадежного в церковном и народном духе образования и потому заслуживают со стороны правительства поддержки и поощрения» .

Победоносцев придавал церковно-приходским школам решающее значение в деле воспитания народных масс в духе преданности православной церкви и престолу. Он надеялся, что эти школы, как наиболее «дешевые», будут поддержаны и духовенством, и самим народом.

В печати учреждение церковно-приходских школ было встречено неоднозначно. Развернулась полемика об их целесообразности. Против церковно-приходских школ высказывалась либеральная печать, указывая на неподготовленность к учительской деятельности большей части приходского духовенства, на опасность внесения в эти школы традиционных для низших духовных учебных заведений зубрежки и начетничества, а также па то, что церковно-приходская и светская начальная школы вместе существовать не могут, так как построены на «противоположных началах» .

В 80—90-х годах XIX в. церковно-приходские школы получили довольно широкое распространение благодаря мерам, принятым правительством. Если ко времени издания «Правил о церковно-приходских школах» их насчитывалось 4,1 тыс. с 98 тыс. учащимися, то к 1900 г. их было уже 42,6 тыс. с 1,6 млн учащимися, и число церковно-приходских школ сравнялась с числом начальных школ Министерства народного просвещения.

Церковно-приходские школы были двух типов — с двухлетним и четырехлетним сроком обучения. В первых обучали молитвам, священной истории, краткому катехизису, церковному пению, чтению церковнославянской и гражданской печати, четырем правилам арифметики; во вторых к этим предметам добавлялись история церкви и курс гражданской истории страны.

Хотя расширение сети церковно-приходских школ и преследовало откровенно утилитарно-политические цели, тем не менее они сыграли немалую положительную роль для распространения грамотности в народе.

В связи с ростом рабочего движения в 70—90-е годы XIX в. светская власть потребовала от православной церкви оказать содействие в борьбе против влияния на рабочих народнической, а позже и социал-демократической пропаганды. По инициативе Победоносцева и редактора «Московских ведомостей» М. Н. Каткова в начале 80-х годов XIX в. при Исаакиевском соборе в Петербурге было создано специальное общество, в задачу которого входили издание клерикально-монархической литературы и ее бесплатная раздача рабочим.

В многонациональной России православная церковь была «господствующей и первенствующей», однако се влияние не распространялось па десятки миллионов исповедующих католичество, протестантизм, мусульманство, иудаизм, буддизм, а также «отпавших от православия» русских старообрядцев разных толков и сектантов. Не все русские признавали официальное православие, но вместе с тем исповедовали православие и многие нерусские народы (украинцы, белорусы, молдаване, ряд народов Поволжья, Урала, Сибири, принявших крещение).

Поданным годовых отчетов Синода, в 1840 г. православное население России насчитывало 44 млн человек обоего пола, в 1860 г. — 52 млн, в 1890 г. — 72 млн, по первой Всероссийской переписи 1897 г. — 87,4 млн человек. Удельный вес православного населения в течение XIX в. составлял от 70 до 75%.

Стремление распространить православие среди нехристианского населения России не имело особого успеха. В отношении старообрядчества проводилась довольно гибкая политика. Изданный в 1883 г. новый закон о старообрядцах подтверждал постановления 60—70-х годов XIX в., отменявшие многие ограничения для них, введенные Николаем I. Старообрядцам (кроме «вредных сект») разрешалось занимать общественные должности, заниматься торгово-промышленной деятельностью, получать паспорта на общих основаниях. Они могли открывать молитвенные здания, но с разрешения министра внутренних дел и обер-прокурора Синода. Однако им запрещалось сооружать колокольни, проводить крестные ходы, а главное — распространять свое учение среди православного населения. Продолжало преследоваться и «отпадение от православия в раскол» .

Однако церковные и светские власти более всего были обеспокоены широким распространением в то время так называемых рационалистических сект: штундистов, баптистов, пашковцев, толстовцев и пр.

Старообрядцы придавали первостепенное значение обрядности, точнее — приверженности к старым обрядам, в которых видели суть сохранения «древлего благочестия». Догматических расхождений у них с господствующей православной церковью по существу не было. Появившиеся в России новые, сектантского типа, христианские конфессии, в основном возникшие на Западе, делали акцент на «разум» (почему их и принято называть «рационалистическими»). Они, наоборот, практически отвергали всякую обрядность или сводили се к минимуму. Поэтому расхождение их с православной церковью происходило более всего на почве догматики. Проповедь идеи всеобщего равенства, общинности, трудолюбия, благотворительности, строгости нравов, взаимопомощи, а также ненасилия и всеобщей любви особенно привлекала в эти секты простое население, что и обеспечило значительный их успех в России в конце XIX в. Вследствие этого был принят ряд радикальных мер к их «искоренению»: запреты исполнять службы, судебные преследования. Многие десятки тысяч последователей этих сект вынуждены были эмигрировать (в основном в США и Канаду). Гонения правительства против оппозиционных к православию конфессий приводили к обратным результатам, создавая вокруг гонимых ореол мучеников. Против религиозных преследований подняла голос либеральная печать; выступали против этого и новые суды, стоявшие за законность. Гонения за веру отталкивали от правительства не только либеральных, но и лояльно относившихся к нему консервативных людей, разжигали недовольство и в национальных регионах, а недовольство на религиозной и национальной почве неизбежно выливалось в социальный протест.