Концепции японской социокультурной самобытности о природе «японского экономического чуда»

Природа уникальных до недавнего времени успехов развития Японии в середине XX в. — так называемого японского экономического чуда — является предметом пристального внимания исследователей разных специальностей. Как в самой Японии, так и на Западе уже утвердилось мнение, что к японской экономике нельзя подходить с традиционными мерками западных классических и неоклассических теорий рынка и свободного предпринимательства. По выражению одного западного теоретика, японский капитализм — это тот же организм, что и западный, но существующий в другой среде. При внешнем сходстве с западными базовых институтов и принципов функционирования экономики в Японии она развивается в принципиально иной социокультурной среде, что и определяет ее самобытность и непохожесть на западную модель. К японской экономике, по существу, неприменима западная концепция «экономического человека», рационально ищущего удовлетворения четко осознаваемых интересов и потребностей. Продемонстрированные Японией принципы менеджмента, деловой культуры, вся сфера целеполагания и регулирования хозяйственной деятельности опирается на иные культурные ценности, на собственное понимание человека, на самобытные формы мышления и нормы социального поведения. В связи с этим важнейшим вектором исследования природы «японского экономического чуда», процессов развития Японии в целом являются социологические концепции как собственно японских, так и западных исследователей.

Интерес к собственному обществу и культуре, попытки понять и определить их неповторимую специфику проявился в Японии еще в 50−60-х гг. XIX в. и выразился в формировании и постоянном развитии теорий «Нихондзин рои» («теорий о японцах») и «Нихон бунка рон» («теорий о японской культуре»). Пики интереса к самобытной культуре приходятся на экстремальные моменты истории — подъем национального самосознания и национальной гордости после победы в русско-японской войне или кризис после поражения во Второй мировой войне, осмысление достигнутого в области экономики в 70-х гг. XX в. и т. п.

Важнейший шаг в понимании японской культуры был сделан американской исследовательницей Р. Бенедикт, которая в 1946 г. опубликовала вызвавшее сильный резонанс в научной мысли работу «Хризантема и меч». В этом исследовании была обоснована типология «культур стыда» и «культур вины». В «культурах стыда» или «культурах внешних переживаний», к которым относится и японская культура, поведение человека определяется боязнью «потери лица», критики со стороны других людей, опасностью внешних санкций. «Культуры стыда» определяют ориентацию индивида на выполнение долга и обязанностей, связанных с конкретным социальным статусом и ролью. В «культурах вины» (к которым относятся все западные, и в первую очередь, американская, культуры) поведение соотносится индивидом с универсальными социальными и нравственными ценностями, оценивается на основе соответствия им и определяется внутренним переживанием вины. Из работы Р. Бенедикт ясно следовало, что «культуры вины» стоят выше, чем «культуры стыда» .

Типология «культур стыда» и «культур вины» была встречена жесткой критикой со стороны как японских, так и западных авторов за ее «европоцентризм». Действительно, концепция вошла в научный обиход в период, когда господствовало линейное вестернизаторское представление о модернизации, традиция воспринималась как косная, враждебная прогрессу сила, а Япония, потерпевшая только что сокрушительное поражение и подвергнутая американской оккупации, была еще далека от свершения «экономического чуда» .

Во второй половине 70-х гг. XX в. получила распространение концепция социокультурной самобытности Японии, получившая название «контекстуальной». Она формировалась в условиях новых экономических и интеллектуальных реалий: Запад был охвачен тяжелым экономическим кризисом, из которого уже совершившая экономический скачок Япония не только выбралась быстрее и безболезненнее, но и успела совершить экспансию на западные рынки. Теории вестернизации уже утратили свое доминирующее положение в общественной мысли, и произошло переосмысление роли традиционной культуры в процессе модернизации, уже возникло представление о возможности альтернативных в социокультурном плане путях развития. Контекстуальная концепция японской культуры формировалась как попытка осознать предпосылки и механизм уже состоявшейся экономической модернизации.

В основе «контекстуальной» теории лежит представление о радикальном эмпиризме японской культуры, ее ориентации на эмпирический контекст и реальную ситуацию, на непосредственный жизненный опыт: японский исследователь Хасэгава Нёдзэкан назвал ее «цивилизацией повседневной жизни». Японская культура принимает мир как единственную реальность. Синтоистское мировоззрение основано на виталистическом единстве мира, принятии его во всей изменчивости и многообразии, а заимствованные универсалистские картины мира на японской почве трансформировались и приспосабливались для удовлетворения повседневных, земных интересов. Даже буддизм на японской почве адаптировался к эмпирической ориентации: японские буддисты ищут нирвану «здесь и сейчас» .

Мир принимается как феноменологическая данность, в его изменчивости и подвижности. Если для индуизма и буддизма именно изменчивость, преходящий характер феноменального мира составляет фундаментальную причину его отрицания, то для японцев прекрасна именно изменчивость, она является главной ценностью мира, и эта особенность менталитета наиболее наглядно и ярко отразилась в японской эстетике.

Мир воспринимается как целостность. Для мышления японца характерно постоянное осознание контекста, восприятие объекта не изолировано, а сквозь призму его места в системе координат окружающей действительности. Причем единство мира в целом и конкретного объекта всегда превосходит внутренние противоречия, поэтому рациональное и эмоциональное, частное и общее не противопоставляются, как это происходит в западной культуре.

Человек в японской культуре с точки зрения ее «контекстуальных» концепций воспринимается во всей полноте его конкретных личностных характеристик, в динамике становления личности. Он принимается таким, какой он есть, ибо в японской культуре, в отличие от западной, отсутствуют представления об абсолютных нравственных и духовных ценностях, здесь нет абсолютного зла или греха, как нет и абсолютного добра. Нравственные категории определяются применительно к ситуации, а существующее зло воспринимается как «несовершенство» или «нечистота», которые поддаются исправлению.

Особенно важно, что в японской культуре человек определяется не как изолированная индивидуальность, а в совокупности с его социальным окружением — контекстом, а также с рангом и ролью в системе социальных отношений. Соответственно, на поведенческом уровне такой человек ориентирован на определение своего социального статуса, места и роли в существующей системе отношений и прилагает все силы для того, чтобы наилучшим образом ему соответствовать. Социальные отношения в соответствии с особенностями японского менталитета выстраиваются на основе приоритета «человечности» над словами, разумом, формальными законами.

Контекстуальная ориентация японской культуры обусловила ее высокие адаптивные возможности. Самоутверждение японцев осуществляется на основе приспосабливания к всегда конкретным реалиям, на принятии их как данности. Поэтому поражение во Второй мировой войне было воспринято японским обществом не как повод для нравственной и идеологической рефлексии или поисков виновных в национальной катастрофе, а в первую очередь — как стимул для консолидации и поисков реальных путей выхода из тупика. К началу 50-х гг. XX в. была сформулирована конкретная стратегия экономических преобразований: повышение качества выпускаемой продукции и рост производительности труда, которая стала мобилизующей ценностью и стимулом для экономической активности. Стремление определить свое место в новых, послевоенных мировых реалиях реализовывалось в условиях внутреннего единства и консолидации, проистекающих из целостности социального космоса японской культуры и массовой традиционной ориентации на государственное единство и служение.

Специфические особенности японской культуры — прежде всего, ориентации на группу, ее внутренний иерархизм и динамизм, а также высокие адаптивные способности и связанные с ним трудолюбие, настойчивость, страсть к учебе — легли в основу японского менеджмента и деловой культуры, которые в значительной степени обеспечили успех экономического развития.