Уголовный закон. 
Уголовное право России. 
Общая часть

Понятие и значение уголовного закона

Известно, что закон — это нормативный акт, принятый законодательной властью и содержащий в себе правовые нормы.

Уголовный закон отличается от других законов именно содержанием норм права. Он устанавливает основания и принципы уголовной ответственности, определяет, какие общественно опасные деяния признаются преступлениями и какие наказания предусматриваются за их совершение. Уголовный закон также регламентирует основания освобождения от уголовной ответственности и наказания.

В соответствии с Конституцией РФ (ст. 71) и Федеративным договором от 31.03.1992 «О разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти Российской Федерации и органами власти суверенных республик в составе Российской Федерации» принятие уголовного законодательства относится к ведению федеральных органов государственной власти РФ. Уголовное законодательство РФ кодифицировано, и основным уголовным законом является Уголовный кодекс РФ. Он был принят Государственной Думой 24 мая 1996 г., одобрен Советом Федерации 5 июня 1996 г., подписан Президентом РФ 13 июня 1996 г. и вступил в действие с 1 января 1997 г. (взамен действовавшего прежде УК РСФСР 1960 г.). В соответствии с ч. 1 ст. 1 УК РФ новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в УК РФ.

Следует отметить, что во многих развитых странах Запада уголовные кодексы не являются единственным уголовно-правовым законодательным актом. Так, в ФРГ существует обширное законодательство, предусматривающее ответственность и за преступления, например, экологические, хозяйственные, транспортные. При этом многие уголовно-правовые нормы этого законодательства не включаются в уголовный кодекс, а существуют и действуют наряду с ним. Иногда такой подход к кодификации уголовно-правовых норм разделяется и в отечественной уголовно-правовой науке. Думается, однако, что не следует отказываться от опыта, накопленного в этом отношении советским уголовным правом, и его устойчивой правотворческой тенденции, выражающейся в полной кодификации уголовноправовых норм (на уровне бывших союзных республик). Продолжение этой традиции сохранит определенные гарантии законности в сфере осуществления правосудия по уголовным делам.

Принятие Конституции РФ (1993 г.) потребовало ответа на вопрос о том, являются ли нормы международного права источником российского уголовного права, т. е. могут ли основания уголовной ответственности и наказуемости соответствующих деяний содержаться не только в уголовном законе, но и в нормах международного права? Несмотря на известную (для последних лет) традиционность постановки проблемы ее теоретический и практический аспекты требуют серьезного осмысления. И самое первое — это решение (не в политическом, а в сугубо юридическом смысле) вопроса о пределах нормативного влияния Конституции РФ на уголовный закон, на формулирование и в особенности толкование уголовно-правовых запретов. В конечном счете, это связано с определением источников уголовного права. В теории уголовного права на этот счет существуют две непримиримые позиции.

По мнению одних, уголовный закон является единственным источником уголовного права. При этом сторонники такого взгляда ссылаются на ч. 1 ст. 1 УК РФ: «Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса» и ч. 1 ст. 3 УК РФ: «Преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только настоящим Кодексом». Казалось бы, зачем и о чем спорить, если в самом УК РФ в указанных статьях этот вопрос решен вполне категорически (законодатель употребил даже слово «только»)! Однако чисто нормативно-юридическая нестыковка существует в том, что в ч. 2 ст. 1 УК РФ записано: «Настоящий Кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права». В связи с этим наряду с указанным мнением о полной автономности уголовно-правовых запретов (их существование только в уголовном законе) в теории уголовного права существует на этот счет и иная точка зрения, расширяющая круг источников уголовного права и включающая в них в том числе и нормы Конституции РФ.

Так или иначе, но определенное противоречие между указанными формулировками УК РФ требует юридической расшифровки соотношения понятия «только», употребляемого законодателем в ст. 3 УК РФ, и понятия «основывается» в ст. 1 УК РФ. Возможность коллизии между нормой Конституции РФ и нормой УК РФ предусмотрена в самой Конституции РФ. В ч. 1 ст. 15 Конституции РФ утверждается: «Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации». Разумеется, что это в полной мерс относится и к нормам уголовного законодательства. Вопрос этот может приобрести и чисто практическое значение (даже при решении конкретного уголовного дела).

Так, гражданин Смирнов был осужден по н. «а» ст. 64 УК РСФСР 1960 г. Ему вменялось бегство за границу и отказ возвратиться из-за границы как форма измены Родине. Смирнов (после отбытия наказания) обратился в Конституционный Суд РФ с заявлением о нарушении своих прав и свобод в связи с тем, что согласно ч. 2 ст. 27 Конституции РФ: «Каждый может свободно выезжать за пределы Российской Федерации. Гражданин Российской Федерации имеет право беспрепятственно возвращаться в Российскую Федерацию». Постановлением Конституционного Суда РФ от 20.12.1995 положение п. «а» ст. 64 УК РСФСР 1960 г., квалифицирующее бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы как форму измены Родине, было признано не соответствующим Конституции РФ. Учтем, что в это время действовал УК РСФСР 1960 г. и действовала не отмененная законодателем (!) ст. 64 Кодекса. Однако, по справедливому мнению Конституционного Суда РФ, формулировка оснований уголовной ответственности за совершение такого государственного преступления, как измена Родине, была обозначена не только в УК РСФСР 1960 г., но и непосредственно в ч. 2 ст. 27 Конституции РФ.

Все это свидетельствует в пользу точки зрения, расширяющей круг источников уголовного права. В связи с этим слово «только» в ч. 1 ст. 3 УК РФ необходимо толковать обязательно с учетом требований ч. 1 ст. 15 Конституции РФ.

Ситуации с коллизией норм уголовного права (а также уголовно-процессуального нрава) и норм Конституции РФ возникают не так уж редко. В связи с этим Пленум Верховного Суда РФ разработал даже механизм выявления и устранения таких противоречий. Так, в соответствии с постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 31.10.1995 № 8 суд, разрешая дело (в том числе и уголовное), применяет непосредственно нормы Конституции РФ, в частности, если он придет к убеждению, что федеральный закон (например, нормы УК РФ) находится в противоречии с существующими положениями Конституции РФ. В случае неопределенности в вопросе о том, соответствует ли Конституции РФ примененный или подлежащий применению по конкретному делу закон, суд, исходя из положений ч. 4 ст. 125 Конституции РФ, обращается в Конституционный Суд РФ с запросом о конституционности этого закона. Такой запрос может быть сделан судом первой, апелляционной, кассационной или надзорной инстанций в любой стадии рассмотрения дела. В связи с обращением в Конституционный Суд РФ производство по делу или исполнение принятого решения приостанавливается до разрешения запроса в Конституционный Суд РФ, что должно быть указано в названном выше определении (постановлении) суда.

Признание Конституционным Судом РФ закона, примененного судом в конкретном уголовном деле, не соответствующим Конституции РФ, признается новым обстоятельством (не известным на момент вынесения судебного решения и устраняющим преступность и наказуемость деяния), влекущим возобновление производства по уголовному делу (п. 1 ч. 4 ст. 413 УПК РФ).

Так, Президиум Верховного Суда РФ приговор городского суда и определение кассационной инстанции по делу О., осужденного по ч. 1 ст. 198 УК РФ за то, что он, осуществляя предпринимательскую деятельность без образования юридического лица (торгово-закупочная деятельность и консультационные услуги по упрощенной системе налогообложения), в нарушение Федерального закона от 29.12.1995 № 222-ФЗ «Об упрощенной системе налогообложения, учета и отчетности для субъектов малого предпринимательства» отказался представлять в налоговую инспекцию расчеты по налогу с продаж и уплачивать налог с продаж, установленный законом субъекта Федерации, отменил уголовное дело в отношении его и прекратил дело в связи с отсутствием в его действиях состава преступления. При этом Президиум Верховного Суда РФ сослался на Постановление Конституционного Суда РФ от 19.06.2003 № 11-П «По делу о проверке конституционности положений федерального законодательства и законодательства субъектов Российской Федерации, регулирующих налогообложение субъектов малого предпринимательства — индивидуальных предпринимателей, применяющих упрощенную систему налогообложения, учета и отчетности, в связи с жалобами ряда граждан», признавшее не соответствующими Конституции РФ статьи указанного Федерального закона, не освобождавшие индивидуальных предпринимателей, применяющих упрощенную систему налогообложения, учета и отчетности, от уплаты налога на добавленную стоимость и налога с продаж. В связи с этим применение в уголовном деле закона, не соответствующего Конституции РФ, в силу п. 1 ч. 4 ст. 413 УПК РФ признано новым обстоятельством, влекущим возобновление производства по делу и отмену предыдущих судебных решений.

Сделаем два кратких пояснения к этому судебному решению. Во-первых, признанные неконституционными статьи Федерального закона «Об упрощенной системе налогообложения, учета и отчетности для субъектов малого предпринимательства» в силу бланкетности ст. 198 УК РФ являлись составной частью данного уголовно-правового запрета и, следовательно, их положения входили в основания уголовной ответственности за совершение этого налогового преступления. И, во-вторых, данное решение Президиума Верховного Суда РФ необходимо иметь в виду и при рассмотрении любых уголовных дел, связанных с применением других законов, признанных Конституционного Суда РФ не соответствующими Конституции РФ.

Приведем, наконец, последний (на наш взгляд, решающий) довод в пользу расширения источников уголовного права за счет норм Конституции РФ. В соответствии со ст. 59 УК РФ смертная казнь как исключительная мера наказания может быть установлена только за особо тяжкие преступления, посягающие на жизнь. В Особенной части УК РФ смертная казнь устанавливается за преступления, предусмотренные ч. 2 ст. 105 (убийство при отягчающих обстоятельствах), ст. 277 (посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля), ст. 295 (посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование), ст. 317 (посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа) и ст. 357 (геноцид). Все они являются разновидностью особо тяжких преступлений, посягающих на жизнь. Заметим, что это нормы УК РФ, не отмененные другим федеральным законом. Очевидно, что Указ Президента РФ от 16.05.1996 № 724 «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы» о введении моратория на применение смертной казни в связи с принятием Российской Федерацией обязательства отказаться от смертной казни после вступления в СЕ является по существу правильным, но недостаточно легитимным. Для реализации такой президентской инициативы потребовалось иное правовое решение (известно, что разработанный и представленный по инициативе Президента РФ проект Федерального закона «О введении моратория на исполнение уголовного наказания в виде смертной казни» не был принят, но и не был формально отклонен Государственной Думой Совета Федерации РФ). Выход был найден, и такое решение было принято Конституционным Судом РФ. Дело в том, что в соответствии с ч. 2 ст. 20 Конституции РФ наказание в виде смертной казни может быть назначено только при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей. Конституционный Суд РФ указал в своем Постановлении от 02.02.1999 № 3-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 41 и части третьей статьи 42 УПК РСФСР, пунктов 1 и 2 Постановления Верховного Совета РФ от 16 июля 1993 года „О порядке введения в действие Закона РФ „О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР „О судоустройстве РСФСР“, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, Уголовный кодекс РСФСР и Кодекс РСФСР об административных правонарушениях““ в связи с запросом Московского городского суда и жалобами ряда граждан», что до введения в действие соответствующего федерального закона, обеспечивающего на всей территории РФ каждому обвиняемому в преступлении, за совершение которого федеральным законом в качестве исключительной меры наказания установлена смертная казнь, право на рассмотрение его дела с участием присяжных заседателей, наказание в виде смертной казни назначаться не может независимо от того, рассматривается ли дело с участием присяжных заседателей, коллегией в составе трех профессиональных судей либо судом в составе судьи и двух народных заседателей.

В этом решении также налицо ответ на вопрос, что следует понимать под формулировкой ч. 1 ст. 3 УК РФ: «Преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только настоящим Кодексом». Вовсе не «только» УК РФ, но и соответствующими нормами Конституции РФ. В данном случае вопрос о применении смертной казни решался не столько ст. 59 УК РФ, сколько ст. 20 Конституции РФ. Выполнение требования указанной конституционной нормы, а именно наличие суда присяжных во всех субъектах Федерации, могло бы превратить ст. 59 УК РФ из «мертвой» в действующую.

В конце 2009 г. Конституционный Суд РФ вновь вернулся к вопросу о возможности назначения наказания в виде смертной казни (по инициативе Верховного Суда РФ). В связи с тем, что с 1 января 2010 г. в Чеченской Республике — единственном субъекте Федерации, в котором отсутствовали суды присяжных, — такие суды должны были начать функционировать, Верховный Суд РФ просил разъяснить указанное выше предписание Постановления Конституционного Суда от 02.02.1999 № 3-П, поскольку Верховный Суд полагал, что оно может породить противоречивую правоприменительную практику по вопросу о возможности назначения наказания в виде смертной казни после введения судов с участием присяжных заседателей на всей территории РФ (прекращается ли в этом случае запрет на применение смертной казни и «возвращается» ли в действие в полную силу ст. 59 УК РФ). Конституционный Суд РФ в своем Определении от 19.11.2009 № 1344-О-Р определил, что «положения пункта 5 резолютивной части Постановления Конституционного Суда РФ от 02.02.1999 № 3-П в системе действующего правового регулирования, на основе которого в результате сформировались устойчивые гарантии права человека не быть подвергнутым смертной казни и сложился конституционно-правовой режим, в рамках которого — с учетом международно-правовой тенденции и обязательств, взятых на себя Российской Федерацией, — происходит необратимый процесс, направленный на отмену смертной казни, как исключительной меры наказания, носящей временный характер („впредь до ее отмены“) и допускаемой лишь в течение определенного переходного периода, т. е. на реализацию цели, закрепленной статьей 20 (часть 2) Конституции РФ, означают, что исполнение данного Постановления в части, касающейся введения суда с участием присяжных заседателей на всей территории РФ, не открывает возможность применения смертной казни, в том числе по обвинительному приговору, вынесенному на основании вердикта присяжных заседателей» .

Указанное решение Конституционного Суда РФ содержит безупречную (с правовой точки зрения) аргументацию принятого им решения. Все доводы в пользу принятия такого решения вполне убедительны. Следует лишь назвать основной из них — международно-правовые обязательства, взятые на себя Российской Федерацией. При этом Конституционный Суд РФ обратил внимание на тот факт, что нератифицированность подписанного Российской Федерацией Протокола № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод об отмене смертной казни в мирное время «не препятствует признанию его существенным элементом правового регулирования права на жизнь». Конституционный Суд РФ указал, что «Российская Федерация связана требованием статьи 18 Венской конвенции о праве международных договоров не предпринимать действий, которые лишили бы подписанный ею Протокол № 6 его объекта и цели, до тех пор, пока она официально не выразит свое намерение не быть его участником», что «выполнение обязательства не лишать Протокол № 6 — как подписанный, но не ратифицированный международный договор — его объекта и цели возлагается на государство в целом» и что «вынесение судами смертных приговоров (а тем более приведение их в исполнение) могло бы составить нарушение Россией ее обязательств по статье 18 Венской конвенции о праве международных договоров в отношении Протокола № 6» .

Возвращаясь же к исходному тезису об источниках уголовного права, можно вновь утверждать, что решения Конституционного Суда не только могут, но и уже являются источником уголовного права, способным вносить коррективы в понятие уголовного закона о преступности и наказуемости деяний. И опровергнуть это в связи с указанным решением Конституционного Суда о смертной казни, по нашему мнению, невозможно. Да, в УК РФ есть ст. 59, предусматривающая возможность применения такого наказания, как смертная казнь. Но это существует (на сегодняшний день) лишь «на бумаге», так как Конституционный Суд и фактически, и формально (в правовом смысле) «упразднил» ее (т.е. смертную казнь как уголовное наказание). В действительности такого наказания нет, так как никакой суд в России не может назначать это наказание. Таковы неоспоримые на этот счет правовые (уголовно-правовые в том числе) реалии.

Да, преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только УК РФ (ч. 1 ст. 3). Но только тогда, когда его норма основана на Конституции РФ (ч. 2 ст. 1 УК РФ), т. е. расширение источников уголовного права за счет конституционных норм вытекает и из самого уголовного закона. И ничего «обидного» ввиду такого расширения для уголовного закона нет. Это соответствует принципу верховенства Конституции РФ перед всеми другими российскими законами и правовыми актами, выраженного в ч. 1 ст. 15 Конституции РФ.

Разделились мнения в теории уголовного права и по поводу признания норм международного права источником российского уголовного права. Одни дают категорически отрицательный ответ на этот вопрос, другие допускают признание норм международного права в качестве источников уголовного права.

Первый вывод (как и при отрицании Конституции РФ в качестве источника уголовного права) делается со ссылкой на ч. 1 ст. 1 и ч. 1 ст. 3 УК РФ. И если исходить только из этих норм УК РФ, то ответ на поставленный вопрос однозначен, и в этом случае не остается места для спора.

Однако вновь вспомним о Конституции РФ. В данном случае о правиле, сформулированном в ее ч. 4 ст. 15: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Этой конституционной норме соответствует и положение ч. 2 ст. 1 УК РФ о том, что кодекс основывается не только на Конституции РФ, но и на «общепризнанных принципах и нормах международного права». Яркой иллюстрацией этого может служить рассмотренное уже Определение Конституционного Суда РФ от 19.11.2009 № 1344-О-Р, «отменившее» действие ст. 59 УК РФ (не саму статью — это прерогатива законодательной власти, а именно ее действие — применение) о возможности вынесения судами РФ наказания в виде смертной казни по причине необходимости выполнения международно-правовых обязательств, взятых на себя Российской Федерацией.

В соответствии с постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 10.10.2003 № 5 под общепризнанными принципами понимаются основополагающие императивные нормы международного права, принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо. К таковым относятся, например, принцип всеобщего уважения прав человека и принцип добросовестного выполнения международных обязательств. Под общепризнанной нормой международного права следует понимать правило поведения, принимаемое и признаваемое международным сообществом государств в целом в качестве обязательного. Содержание указанных принципов и норм международного права может раскрываться, в частности, в документах ООН и специализированных учреждений. Для уголовного права при проверке соответствия определенных уголовно-правовых запретов общепризнанным принципам и нормам международного права более всего важны (и особенно в аспекте охраны прав и свобод человека и гражданина) принципы и нормы, закрепленные в международных пактах, конвенциях (в частности, во Всеобщей декларации прав человека 1948 г., Международном пакте о гражданских и политических правах 1996 г., Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г. и Протоколах к ней) и международных договорах РФ. В силу п. 3 ст. 5 Федерального закона от 15.07.1995 № 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации» положения официально опубликованных международных договоров РФ, не требующие издания внутригосударственных актов для их применения, действуют в Российской Федерации непосредственно. В иных случаях наряду с международным договором РФ следует применять и соответствующий внутригосударственный правовой акт, принятый для осуществления положений указанного международного договора.

Разумеется, что международные договоры (конвенции), нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, не могут применяться судами непосредственно, поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости определенных преступлений внутренним (национальным) законом (например, Единая конвенция о наркотических средствах от 30 марта 1961 г., Международная конвенция о борьбе с захватом заложников от 17 декабря 1979 г., Конвенция о борьбе с незаконным захватом воздушных судов от 16 декабря 1970 г., наконец, Конвенция ООН против коррупции от 31 октября 2003 г., ратифицированная Федеральным законом от 08.03.2006 № 40-ФЗ «О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции»). В связи с этим международно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений, должны применяться судами РФ в тех случаях, когда норма УК РФ прямо устанавливает необходимость применения международного договора РФ, например, ст. 355, 356 УК РФ (см. упомянутое уже постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10.10.2003 № 5). Так, ст. 355 УК РФ устанавливает: «Разработка, производство, накопление, приобретение или сбыт химического, биологического, токсинного, а также другого вида оружия массового поражения, запрещенного международным договором Российской Федерации, — наказывается…»). В этом случае, очевидно, что невозможно определить условия преступности и наказуемости таких деяний без привлечения норм международного договора РФ, так как содержание уголовно-правового запрета содержится не только в ст. 355 УК РФ, но и в соответствующем международном договоре РФ. Очевидно, что исходя только из содержания ч. 1 ст. 355 УК РФ правоприменитель не способен определить другой (кроме химического, биологического и токсинного) вид оружия массового поражения.

Следует отмстить, что такие случаи явной бланкетности, когда об отсылке к нормам международного права прямо говорится в тексте диспозиции уголовного закона, достаточно редки (к ним, помимо упомянутой ст. 355 УК РФ, можно в первую очередь отнести диспозиции ст. 356 и 360 Особенной части и ч. 3, 4 ст. 11, ч. 2 и 3 ст. 12, а также ч. 2 ст. 13 Общей части УК РФ).

Гораздо чаще законодатель прибегает к неявной бланкетности, как приему законодательной техники при конструировании норм уголовного кодекса. В принципе, такое имеет место тогда, когда появление соответствующего уголовно-правового запрета является выполнением законодателем обязанности установить соответствующий уголовно-правовой запрет, вытекающий из международного договора (конвенции), заключенного Российской Федерацией (в том числе и в договорах, заключенных Советским Союзом, но ввиду правопреемства такая обязанность лежит на Российской Федерации). Это может касаться общеуголовных преступлений. Например, и формулировка, и применение уголовно-правовых норм об ответственности за незаконный оборот наркотических средств или психотропных веществ (ст. 228−233 УК РФ) предполагают обязательное обращение к соответствующим международным конвенциям. В первую очередь к Конвенции ООН о борьбе против незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ от 20 декабря 1988 г. с учетом Единой конвенции о наркотических средствах 1961 г. (с поправками, внесенными в нее в соответствии с Протоколом 1972 г.) и Конвенции о психотропных веществах от 21 февраля 1971 г.

В случаях, как с явной, так и с не явной бланкетностью уголовно-правовых предписаний, с отсылкой к нормам международного права имеются резервы для совершенствования действующего УК РФ в направлении большего учета норм международного права при конструировании соответствующих уголовно-правовых предписаний. Разумеется, что первоочередная в этом отношении задача перед отечественным законодателем стоит при совершенствовании норм УК РФ с прямой отсылкой к международному договору РФ как условию определения преступности и наказуемости соответствующих деяний.

Таким образом, в соответствии с Конституцией РФ нормы международного права являются своеобразным источником российского, в том числе и уголовного, права.

Следует обратить внимание и на такой момент. Специфика правоприменительной практики в уголовно-правовой сфере такова, что приоритет принципов и норм международного нрава, но отношению к внутригосударственным нормам уголовного нрава может быть и не абсолютным (безусловным). И дело здесь заключается не в пренебрежении принципами и нормами международного права, а в юридической технике соответствующих конвенций по борьбе с отдельными видами преступлений. Дело в том, что нормы международно-правовых конвенций обычно не имеют санкций, в связи с чем они могут быть реализованы только в случаях, если нормы о соответствующих преступлениях (обычно международного характера) стали нормами внутригосударственного уголовного права. В тех случаях, когда этого не сделано, никто не может быть привлечен к уголовной ответственности и осужден за соответствующее деяние, которое не предусмотрено внутренним (национальным) уголовным законодательством, даже если оно предусмотрено нормами международного права. Значителен, на наш взгляд, и резерв приведения правоприменительной практики в сфере правосудия по уголовным делам с конституционными основами охраны прав и свобод. Проиллюстрируем это на соотношении ряда уголовно-правовых норм и их конституционных аналогов, особенно их реализации. На основе содержания ч. 1 ст. 50 Конституции РФ и ч. 2 ст. 6 УК РФ сформирован принцип — никто не может нести уголовную ответственность дважды за одно и то же преступление. Казалось бы, все ясно. Однако это тот случай, когда возможность обойти этот конституционный и уголовноправовой запреты переместилась через толкование понятия «совокупности преступлений» (будучи «изгнанной через дверь», она «возвращается через окно»).

Первый вывод делается со ссылкой на ч. 1 ст. 1 УК РФ («Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс») и ч. 1 ст. 3 УК РФ («Преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только настоящим Кодексом»). И если исходить только из этих норм УК РФ, то получается, что и в этом случае ответ на поставленный вопрос является однозначным и для спора не остается места.

Однако, как известно, кроме УК РФ существует еще и Конституция РФ. В связи с этим уместно повторить, что в соответствии с ч. 1 ст. 15 Конституции РФ она «имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации», а «законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации». Согласно же ч. 4 этой же статьи Конституции РФ, «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». В связи с этим ответ на поставленный вначале вопрос видится не столь однозначным.

Правоприменительное решение вопроса об источниках уголовного права не исчерпывается проблемой конституционных норм международного права. Столь же необходимо (в этом плане) учитывать и нормы других (не уголовного нрава) отраслей права для определения преступности деяния и его наказуемости. Дело в том, что возможность признания норм других отраслей права источником уголовного права не противоречит принципу самостоятельности уголовно-правового запрета, установленного в ч. 1 ст. 1 и ч. 1 ст. 3 УК РФ. Дело в этих случаях заключается в особенностях техники уголовного закона, включающего в содержание уголовно-правовой нормы и нормы других отраслей права. Речь идет о так называемых бланкетных диспозициях статей Особенной части УК РФ, которые непосредственно в самом тексте не определяют каких-то признаков преступного деяния, а отсылают к другим законам или иным нормативным актам другой отрасли права (административного, гражданского и т. п.). Классическим примером такой диспозиции является диспозиция ст. 264 УК РФ. В соответствии с ч. 1 этой статьи преступлением является нарушение лицом, управляющим автомобилем, трамваем либо другим механическим транспортным средством, правил дорожного движения или эксплуатации транспортных средств, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека. И в этом случае нарушение указанных правил превращается в составляющую уголовной противоправности, в элемент объективной стороны состава преступления и, соответственно, входит в предмет доказывания по уголовному делу. Разумеется, что сами по себе эти правила не превращаются в уголовно-правовой запрет (в уголовный закон), однако, будучи включенными в содержание диспозиции уголовного закона, превращаются в «клеточку» уголовно-правовой «материи». И изменение этих правил может влечь за собой изменение и содержание уголовно-правовой нормы. Такое изменение происходит без изменения буквы уголовного закона, в чем заключается ценность бланкетного способа формулирования уголовного закона, обеспечивающего стабильность последнего (без этого в уголовный закон требовалось бы всякий раз вносить поправки в связи с изменением нормативных актов других отраслей права).

Это, так сказать, плюсы «проникновения» норм других отраслей в уголовное право. Вместе с тем указанная специфика бланкетных диспозиций может создавать (и создает) серьезные трудности для правоприменителя в квалификации соответствующих преступлений. Мы не случайно назвали приведенный пример со ст. 264 УК РФ классическим случаем выражения уголовно-правового запрета бланкетным способом. В таких случаях речь идет, так сказать, об «открытой» бланкетности, когда законодатель при формулировании уголовно-правовой нормы прямо называет нарушение нормативного акта другой отрасли права условием уголовной наказуемости деяния. Существуют, однако, и случаи неявной бланкетности, когда в тексте уголовного закона нет прямой отсылки к нормативным актам другой отрасли права, но она (эта отсылка) подразумевается. Это те случаи, когда уголовно-правовой запрет граничит с запретом норм другой отрасли права, и определить нижний «порог» уголовно-правового запрета невозможно без определения верхнего «порога» запрета другой отрасли нрава. Яркий пример этому — соотношение уголовно-правовой нормы об ответственности за кражу, мошенничество, присвоение или растрату и административно-правовой нормы об ответственности за мелкое хищение чужого имущества. Так, в соответствии со ст. 7.27 КоАП РФ мелкое хищение чужого имущества (стоимость не превышает 1 тыс. руб.) путем кражи, мошенничества, присвоения или растраты при отсутствии признаков преступлений, предусмотренных ч. 1, 3 и 4 ст. 158, ч. 2, 3 и 4 ст. 159, ч. 2, 3 и 4 ст. 1591, ч. 2, 3 и 4 ст. 1592, ч. 2, 3 и 4 ст. 159•'1, ч. 2 и 3 ст. 1594 ч. 2, 3 и 4 ст. 1595, ч. 2, 3 и 4 ст. 1596 и ч. 2 и 3 ст. 160 УК РФ, влечет предусмотренную указанной статьей КоАП РФ административную ответственность. Очевидно, что эта административно-правовая норма прямо влияет и на условие уголовной наказуемости указанных разновидностей хищения чужого имущества. На лицо своеобразная «скрытая» бланкетность уголовно-правовой нормы — определение уголовной наказуемости деяния только с учетом административно-правовой нормы.

Бланкетность уголовного закона предполагает отсылку не только к нормам уголовного права, но и, как уже отмечалось, к нормам международного права, и последние, включенные в диспозицию уголовного закона, также превращаются в источник уголовного права. В качестве последнего они становятся соответствующим правовым предписанием, элементом (составной частью) диспозиции уголовного закона. И такая бланкетность, как и в случае с нормами других отраслей права, может быть явной и не явной. Первая, например, вытекает из ч. 1 ст. 355 УК РФ («Разработка, производство, накопление, приобретение или сбыт химического, биологического, токсинного, а также другого вида оружия массового поражения, запрещенного международным договором Российской Федерации, — наказывается…»).

Согласно ст. 8 УК РФ уголовной ответственности подлежит лишь лицо, совершившее деяние, содержащее все признаки состава преступления, предусмотренного УК РФ. В связи с этим уголовный закон есть незыблемое основание для осуществления правосудия по уголовным делам. В соответствии со ст. 118 Конституции РФ правосудие осуществляется только судом. Согласно же ст. 49 Конституции РФ виновность лица в совершении преступления может быть установлена только вступившим в законную силу приговором суда. Вместе с тем в реализации уголовного закона важное место принадлежит следователю, органу дознания и прокурору.

Деятельность этих органов и должностных лиц непосредственно, напрямую связана с применением уголовного закона. И дознание, и предварительное следствие по поводу совершенных преступлений не может не быть основано на нормах уголовного права, так как определение круга общественно опасных деяний, признаваемых преступлениями, установление уголовной ответственности и оснований освобождения от нее — прерогатива только уголовного закона. Поэтому уголовный закон является краеугольным камнем этой деятельности.

Действующее уголовное законодательство РФ возникло, разумеется, не на пустом месте. Оно непосредственно вышло из советского уголовного права. Таким образом, сегодняшнему юристу необходимо знать об исходных принципах, на которых было построено советское уголовное право. Вместе с тем в известном смысле действующее уголовное законодательство РФ является преемником российского уголовного законодательства досоветского периода, насчитывающего многовековую историю. В связи с этим изучение современного уголовного права РФ невозможно без более или менее подробного экскурса в историю развития российского (дореволюционного) уголовного права.