Краткий исторический очерк становления и развития дознания как формы расследования в уголовно-процессуальном законе России

В науке уголовного процесса считается уже устоявшимся суждение о том, что деятельность органов дознания по расследованию преступлений в полном объеме именуется дознанием. Однако такое понимание сущности рассматриваемого термина существовало не всегда.

Если обратиться к некоторым историческим документам, характеризующим уголовное судопроизводство, то следует отметить, что деятельность по осуществлению дознания изначально была присуща органам внутренних дел. Однако в дореволюционном законодательстве в это понятие вкладывался совершенной иной, отличный от сегодняшнего понимания смысл^[1].

Впервые термин «дознание» был употреблен в Судебных уставах уголовного судопроизводства 1864 г. и определялся как «первоначальные изыскания, производимые полицией для обнаружения справедливости или несправедливости дошедших до них слухов и сведений о преступлении…»^[2]. Фактически под дознанием понималась первоначальная проверка информации о преступлении, проводимая полицией. Порядок этой проверки был установлен ст. 48, 312 Устава уголовного судопроизводства 1864 г., а более подробно регламентирован в Законе «О судопроизводстве по делам, о преступлениях и проступках»^[3]. В соответствии с указанными документами проверка проводилась в форме полицейского дознания.

Авторы Устава уголовного судопроизводства, определяя сущность дознания, исходили из этимологического значения данного слова, которое происходило из распространенных в прошлом слов «дознать», «дознаться», т. е. точно разузнать, удостовериться в чем-либо^[4].

Согласно ст. 253, 254 Устава уголовного судопроизводства полиция как орган дознания должна была удостовериться «через дознание» в том, что действительно имело место происшествие, и точно ли в нем заключаются признаки преступления или проступка. Все нужные ей сведения полиция собирала посредством розысков, словесными расспросами и негласными наблюдениями, не производя ни обысков, ни выемок в домах. Полиция производила эти действия для закрепления доказательств по горячим следам, когда до «прибытия на место судебного следователя следы преступления могли бы изгладиться» (ст. 258 Устава). При осуществлении дознания полиция не имела права на составление какого-либо протокола, а полученные сведения должна была заносить в один общий акт за подписью лица, производящего дознание. Полиция собирала не доказательства, а только сведения о них^[5]. Сенат не рекомендовал читать акты дознания в судебном заседании и в особенности подчеркивал, что признание обвиняемого на дознании, не подтвержденное в присутствии суда, не имеет доказательственного значения^[6].

Анализ исторических источников позволяет сделать вывод о том, что дознание определялось как деятельность полиции по проверке сообщения о преступлении. Фактически осуществлялась проверка первичной информации о преступлении. В соответствии с действующим УПК РФ эта деятельность также осуществляется органами дознания на этапе возбуждения уголовного дела. Однако если сегодня деятельность по проверке информации о преступлении охватывается рамками уголовного судопроизводства, характеризует содержание первого этапа уголовного судопроизводства и, безусловно, носит уголовно-процессуальный характер, то в дореволюционном судопроизводстве эта деятельность была выведена за рамки уголовного процесса и не рассматривалась в качестве процессуальной деятельности участника уголовного судопроизводства.

Устав уголовного судопроизводства отделял дознание от предварительного расследования, видя в этом два весьма важных улучшения: «первое, что полиция, дабы не сообщать следователю неверных сведений, по необходимости должна будет сперва сама удостовериться в справедливости того, о чем доносит, а через то число неосновательных следствий значительно уменьшиться; второе, что судебный следователь, не участвуя в первоначальных розысканиях и посему не увлекаемый первыми, иногда ошибочными заключениями и догадками о предполагаемом виновном, может беспристрастно, без всяких предубеждений, судить о вероятности возводимого на кого-либо подозрения»^[7].

Характеризуя дознание в дореволюционном уголовном процессе, И. Я. Фойницкий отмечал, что «оно не имеет дело с судебными формами и обрядами… представляет собой деятельность не судебную». Более того, он полагал, что дознание не может проводиться в процессуальной форме, так как «…успех дознания обеспечивается всего более возможностью производить его быстро и безостановочно, поэтому установление разных формальных требований в этой стадии было бы не только бесполезно, но даже вредно для интересов уголовного правосудия»^[8].

В полном соответствии с мнением составителей судебных уставов ученые-процессуалисты тех лет видели целью дознания только обнаружение преступного характера происшествия, полагая, что дальнейшие действия по расследованию преступления и изобличению преступника должны принадлежать только следователю^[9].

Таким образом, именно в период дореволюционного судопроизводства сущность дознания заключалась в том, чтобы путем расспросов и наблюдений, в том числе и негласных, досконально установить и проверить данные о преступлении или проступке до начала процессуальной деятельности следователем. Иными словами, деятельность по производству дознания не была обличена в процессуальные формы, не устанавливалось процессуальных сроков для ее осуществления, да и сами результаты такой деятельности не имели доказательственного значения в судебных органах.

После революции термином «дознание» стали обозначать иную форму деятельности, а именно деятельность органа дознания по расследованию преступлений. Первый советский Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, принятый 25 мая 1922 г. на 3 сессии Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) 9-го созыва, содержал развернутую систему процессуальных норм, подробно регламентирующих деятельность органов дознания по расследованию преступлений, что придало этой деятельности процессуальный характер. Акты органов дознания приобретали юридическую силу доказательств наравне с актами органов предварительного следствия, а режим производства дознания был приближен к режиму производства предварительного следствия (ст. 98, 99 УПК РСФСР 1922 г.)^[10].

Согласно ст. 98 УПК РСФСР 1922 г. процессуальная деятельность органов дознания по расследованию преступлений различалась в зависимости от того, действовали ли они по делам, по которым предварительное следствие обязательно, или же по делам, по которым предварительное следствия необязательно. Данное законодательное установление нашло свое дальнейшее развитие в УПК РСФСР 1960 г. Согласно ст. 119 этого Кодекса органы дознания могли осуществлять уголовно-процессуальную деятельность по преступлениям, подследственным следователю, а именно возбудить уголовное дело и в течение 10 суток производить по делу неотложные следственные действия, после чего передать уголовное дело в следственные органы. Согласно же ст. 120 УПК РСФСР 1960 г. органы дознания были наделены полномочиями по расследованию преступлений в полном объеме в форме дознания.

Таким образом, под термином «дознание» стали понимать совокупность двух видов уголовно-процессуальной деятельности, присущие органами дознания. Первое направление — это расследование преступлений, отнесенных к подследственности органов дознания в полном объеме. Второе направление — это начало расследования и производство неотложных следственных действий по преступлениям, подследственным следователю. Первое направление в науке уголовного процесса получило название «полное дознание», а второе направление именовалось усеченным дознанием, поскольку рассматривалось учеными как «первоначальный этап расследования уголовного дела», как.

«этап, предшествующий следствию», «подсобный ему» и «обеспечивающий для него первичный материал»^[11].

В УПК РФ 2001 г. впервые на законодательном уровне сформулировано понятие дознания. Согласно п. 8 ст. 5 УПК РФ дознание — это форма предварительного расследования, осуществляемого дознавателем (следователем) по уголовному делу, по которому производство предварительного следствия необязательно. Таким образом, новый уголовно-процессуальный закон сузил пределы понятия «дознание», определяя его сущность только одним видом деятельности органа дознания, а именно — расследование преступлений в полном объеме. Другой вид деятельности органов дознания — производство неотложных следственных действий по преступлениям, подследственным следователю, как бы вышел из понятия «дознание» и стал самостоятельным видом уголовно-процессуальной деятельности, присущим органам дознания, но не представляющим собой полного расследования преступлений.

Деятельность по расследованию преступлений в форме дознания регламентирована нормами гл. 32 УПК РФ.

• [1] Более подробно по данному вопросу см.: Гирько С. И., Скударева Н. И. Дознаниев органах внутренних дел: история и современность: учеб.-метод, пособие. М.: ВНИИМВД России, 2006.
• [2] Судебные уставы 20 ноября 1864 г. с изложением рассуждений, на коих они основаны, изданные Государственной канцелярией. 2-е изд., доп. и измен. Ч. 2. СПб., 1867.С. 112—113.
• [3] Свод законов Российской империи: в 16 т. Т. 16. Ч. 2. СПб., 1892 (разд. 3, ст. 1.32).
• [4] См.: Толковый словарь русского языка: в 4 т. Т. 1 / под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1935. С. 744.
• [5] См.: Викторский С. И. Русский уголовный процесс. М., 1997. С. 352.
• [6] См.: Макалинский П. В. Практическое руководство для судебных следователей, состоящих при окружных судах. 6-е изд. СПб., 1907. С. 34.
• [7] Судебные уставы 20 ноября 1864 г. с изложением рассуждений, на коих они основаны, изданные Государственной канцелярией. С. 115.
• [8] Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства: в 2 т. Т. 2 СПб., 1910. С. 357.
• [9] См.: Случевский В. К. Учебник русского уголовного процесса. СПб., 1892. С. 311 ;Квачевский А. А. Об уголовном преследовании, дознании и предварительном исследовании преступлений по судебным уставам 1864 г. Ч. 2. СПб., 1867. С. 63.
• [10] УПК РСФСР 1922 г. с изменениями и дополнениями, внесенными в 1923—1924 гг.
• [11] См.: Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 2. С. 27; Даев В. Г, Шимановский В. В. Уголовный процесс: учебник. М., 1972. С. 236.