Работы белорусских ученых 1950—2000-х гг

В 1950 — начале 1960;х годов Белоруссия залечивала тяжелые раны войны, и наука о далеком прошлом отошла на второй план. Однако уже в 1945 г. начались раскопки Минска (В. Р. Тарасенко), немного позднее — памятников палеолита и бронзы (К. М. Поликарпович), городищ железного века (А. Г. Митрофанов). Единственной же книгой о белорусской археологии, выпущенной в эти годы, были «Материалы по археологии БССР», подготовленные усилиями К. М. Поликарповича [Материалы…, 1957]. В годы послевоенного восстановления Белоруссии на древние памятники внимания не обращалось, их часто уничтожали: в 1962 г. была разрушена гордость древней белорусской архитектуры — Благовещенская церковь в Витебске XII в.; в Минске были прекращены раскопки древнего города, и детинец был разрушен; в Гродно разобрали так называемый Гарнизонный костёл, основу которого составлял памятник XIV—XV вв.; в Полоцке — Николаевский собор XVII—XVIII вв.; в Поставах и в Гродно — уникальные архитектурные ансамбли А. Тизенгауза XVIII в. и т. д. В те годы археологические работы велись только сотрудниками АН СССР о Белоруссии писали: Воронин, 1954; Гуревич Ф. Д., 1962а; Гуревич Ф. Д., 19 626; Алексеев, 1966.

Со второй половины 1960;х годов интерес к древностям был уже столь велик, что охватывал даже учеников и учителей средних школ, принимавших подчас участие в раскопках [Ривкин, 1961. С. 26—28]. Большим событием в Белоруссии был выход популярной книги по истории Минска, основанной целиком на новых археологических материалах [Загорулъский, 1963], это и сейчас образец подобного издания. Такого типа популярные книги начали выходить позднее [Штъосау, 1992 и др.]. Раскопки стали проводить там, где до этого их не было или они были редкими: например, в Новогрудке [Зилъманович И. Д., 1965].^[1]

В середине 1960;х годов был издан первый вузовский учебник по археологии, сразу же, правда, раскритикованный в журнале «Коммунист Белоруссии» [Загорулъский, 1965; Будько и др., 1966], впрочем, критика не совсем справедливая [Мелъниковская, Алексеев, 1968].

Положение стало меняться в 1960;е годы: в АН БССР обратили внимание на археологию как единственную науку, которая способна осветить глубокое прошлое страны; возник вопрос о необходимости для нее молодых кадров. К. М. Поликарпович добился того, что в Институт истории, в Сектор археологии, которым он руководил, ежегодно стали брать аспирантов-археологов, младших научных сотрудников из выпускников истфака БГУ (где курс археологии читал А. Г. Митрофанов) и истфака пединститута (где этот курс читал В. Р. Тарасенко). Это была молодежь, увлеченная древнейшей историей страны, археологическими раскопками и т. п. Благодаря ее энтузиазму вскоре вышла в свет серия ротопринтных изданий, единственно возможных в то время. В 1969 г. была издана (наконец, типографским способом) обширная монография — труд жизни К. М. Поликарповича о палеолите Верхнего Поднепровья [Поликарпович, 1968].

Гродно. Вид с горы, на которой стоял детинец, на крепостной ров XII в.

В 1970—1980;х годах в Белоруссии начали достаточно широко издавать археологические книги. Удачным было издание двухтомника по археологии республики [Очерки…, 1970; Очерки…, 1972], причем второй том был полностью посвящен Средневековью. Издание впервые знакомило читателей с успехами белорусской археологии, белорусских и российских (копавших на землях Белоруссии) археологов. Значение этого труда для своего времени было велико, хотя книга имела и недостатки. Так, при подведении итогов исследований не были сформулированы задачи дальнейших работ по археологии страны, не указывалось, в каком направлении следует строить дальнейшие изыскания, что еще нужно выяснить и т. д. Отсутствие общего плана в археологических работах белорусских археологов в целом — недостаток и теперь, насколько мы знаем, полностью не преодоленный.

Выводы обобщающего характера по средневековой белорусской археологии начали появляться с середины 1970;х годов и касались они раскопок древних городов. В это время вышли из печати три только что защищенные кандидатские диссертации о городах Туровской земли [Лысенко, 1974], древнем Полоцке [Штыхов, 1975], древнем Волковыске [Зверуго, 1975], которые были отрецензированы ленинградскими и московскими исследователями [Белецкий, Лесман, 1982; Алексеев, 1980]. Несмотря на названия, главными задачами всех этих книг была публикация материалов и первичные выводы, которые были сделаны на их основе. Затем была издана интересная монография М. А. Ткачёва об оборонных сооружениях Белоруссии XIII—XIV вв. [Ткачоу, 1978] — капитально разработанная кандидатская диссертация автора 1972 г. Ученик П. А. Раппопорта, М. А. Ткачёв взял предложенную учителем тему и разработал ее на материалах памятников Западной Белоруссии. Он выделил более ранний тип укреплений (с башнямидонжонами XIII — первой половины XIV в.) и более поздние (замки типа Кастель второй половины XIV—XV вв.). Новогрудский и гродненский замки позволили М. А. Ткачёву изучить памятники оборонного зодчества Белоруссии второй половины XIV — XVII в. Это были замки государственного значения Великого княжества Литовского. Подробно исследовав 21 частновладельческий замок конца XV — начала XVII в., М. А. Ткачёв обратился к изучению оборонных укреплений белорусских городов — как частновладельческих (Несвиж, Слуцк), так и «вольных» (Брест, Кобрин). В особый раздел им были выделены «инкастелированные» храмы — церкви-крепости и укрепленные костелы, появившиеся, как ранее полагали, в XV в. (Сынковичи, Маломожейково, Комаи и т. д.)¹. Исследование М. А. Ткачёва имело очень большое научное значение. Важно и то, что на эту тему он дважды издал научно-популярные книги [Ткачоу, 1977; Ткачёв, 1987]. Дальнейшие изыскания этого незаурядного белорусского исследователя и яркого человека были, увы, пре-^[2]

рваны его внезапной смертью в 1992 г. [Алексеев, Колединский, Метелъский, 1994]. Ценная книга Г. В. Штыхова о полоцких городах [Штыхов, 1978] была встречена критикой весьма сочувственно, подробно разобрана [Белецкий, Лесман, 1982], и мы на ней не останавливаемся.

С выходом третьего важного исследования, посвященного железному веку Белоруссии, где детально выяснены судьбы дославянских аборигенов республики, мы впервые поняли, насколько выросла белорусская археология к концу 1970;х годов [Митрофанов, 1978]. И действительно, вслед за ценным пособием для студентов по дославянской истории Белоруссии [Зазорулъский, 1977] БГУ издает одну из лучших археологических книг по истории Белоруссии — работу Э. М. Загорульского о древнейшем Минске [Загорулъский, 1982], где собран, детально проработан и широко осмыслен огромный материал многолетних раскопок в белорусской столице на Минском землище как В. Р. Тарасенко, так и самого автора. Детальный разбор этой выдающейся книги опубликован одним из авторов настоящей книги со всеми неизбежными замечаниями [Алексеев, 1987].

В том же 1982 г. в Белоруссии были изданы еще три весьма полезные археологические книги: «Древности Белоруссии в музеях Польши» [Поболъ, 1979]¹ и сборники статей «Древности Белоруссии и Литвы» [1982] и «Киев и западные земли Руси IX—XIII вв.» [1982], в которых помещен ряд материалов, важных для археологии республики. Подобный же сборник издан в следующем 1983 г. [Древнерусское государство…, 1983].

Середина 1980;х годов была отмечена тремя интереснейшими монографиями, защищенными ранее в качестве кандидатских диссертаций. Основываясь на результатах раскопок, О. Н. Левко разрабатывала вопросы истории Витебска в позднее Средневековье [Левко, 1984], Г. А. Кохановский — историю белорусской археологии XVI— XIX вв. [Каханоуст Г. А., 1984], В. И. Шадыро — историю железного века в Северной Белоруссии [Шадыро, 1985]. Книга О. Н. Левко представляет несомненную научную ценность, хотя ее было бы правильнее назвать не «Витебск в XIV—XVIII вв.», а «Археология Витебска в XIV— XVIII вв.» Первичная публикация и детальная проработка как письменных, так и археологических источников — отличительная особенность этого издания. Жаль, что более древние материалы, хотя бы в краткой форме, в монографии не отражены. О книге Кохановского уже говорилось во «Введении». Здесь же отметим, что слишком большой фактический материал и попытка рассмотреть максимально большое количество тем (не только памятники историографии, но и развитие музейного дела) привели к простому перечислению фактов. В резуль-^[3]

тате, рассказывая о деятельности отдельных краеведов, он не оставил места для анализа их работ. Благодаря книге В. И. Шадыро мы теперь знаем о характере поселений Северной Белоруссии в эпоху железа, а обширная материальная культура, полученная при раскопках, позволяет решать вопросы хронологии, этноса, хозяйственной деятельности восточно-балтийских племен, родственных населению, проживавшему в тот период на территории Центральной Белоруссии.

Сложнее с эпохой Средневековья: обширные территории древнерусских городов обычно с мощным культурным слоем, разбросанность незаметных на поверхности остатков деревень, разыскание которых требует больших пеших обследований, наконец, широкая распространенность по стране средневековых курганов — все это причины, по которым раннее белорусское Средневековье если и будет изучено полностью, то в сравнительно отдаленном будущем.

Роскошно изданная книга П. Ф. Лысенко «Берестье» в сущности продолжает традицию, заложенную Э. М. Загорульским на раскопках Минска [Лысенко, 1985]. Здесь подводятся итоги многолетних работ автора на уникальном памятнике, сохранившем древесные остатки построек. Рассмотрев упоминания о городе в летописях, автор подробно информирует о проведенных на памятнике работах, устанавливает его хронологию и стратиграфию, подробно сообщает о методах раскопок, результатах дендроанализа и особенностях оборонительных сооружений. Выяснив планировку и застройку раскопанных участков в различные периоды, автор характеризует постройки и их назначение. Детальное внимание он уделяет индивидуальным и массовым находкам, позволяющим наряду с результатами исследования построек изучать хозяйственную жизнь города. Вместе с тем увлеченный деталями, П. Ф. Лысенко не оставляет места для выводов общего характера (для чего, собственно, и производятся раскопки): заключение этого внешне капитального исследования необоснованно кратко. Автор был обязан вписать Берестье в череду других городов Руси, выяснить, в какой среде и почему возник город, в чем его сходство с другими аналогичными городами Руси и отличие от них — словом, найти ему место среди других городов Киевского государства. В книге не разъясняется то обстоятельство, что найденные в раскопках постройки с целыми дверными проемами на всю высоту оказались в земле¹. На наш взгляд, эта важная по своей теме монография оказалась тоже неверно спланированной: ее следовало бы построить исторически — от более раннего времени к более позднему, все время вплетая в текст письменные источники, а в заключение дать обзор «продольный» — о занятиях населения в разные времена, о типе города и т. д. Как бы там ни было, в Институте археологии АН СССР (Москва), несмотря на весьма острые отзывы официального оппонента И. П. Русановой, книга была зачтена как док-^[4]

торская диссертация Специализированным советом института единогласно.

В конце 1970;х — второй половине 1980;х годов в Белоруссии начали появляться археологические работы и нового типа, посвященные как узкоспециальным [Гурин, 1987], так и общим вопросам [например: Загорулъский, 1977]. Книга «Белорусская археология» сообщала о достижениях науки за годы советской власти [Белорусская археология, 1987], что, несмотря на субъективные оценки отдельных авторов, было очень полезно. Интересен также труд второго ученика П. А. Раппопорта и соратника М. А. Ткачёва О. А. Трусова о памятниках монументального зодчества республики [Трусов, 1988]. Автор знакомил читателей с историографией и методикой архитектурно-археологических работ, разрабатывал методы датировки памятников архитектуры по строительным материалам, изразцам и т. п. Подобная работа осуществлялась впервые, подводила итоги всему накопанному ранее и определяла новые методы исследования. Итоги археологическим работам на Понеманье подводила и книга Я. Г. Зверуго [Зверуго, 1989]. Плодом длительного исследования была и сводка Т. Н. Коробушкиной — библиография археологических работ в Белоруссии [Коробушкина, 1988], которая стала как бы продолжением замечательного руководства С. А. Дубинского [Дубтст, 1933]. Коробушкиной пришлось укладываться в 10 авторских листов (164 с.), в то время как ее картотека насчитывала 2419 карточек; ей пришлось отказаться от географического принципа С. А. Дубинского, от указателя работ на смежных территориях, от кратких аннотаций наиболее значительных работ и т. п. К сожалению, Коробушкиной почти не были учтены польские работы 1920—1930;е гг. — периода, когда Западная Белоруссия находилась в составе Польши. В результате не нашел отражения крупный научно принципиальный спор, разгоревшийся вокруг раскопок И. И. Иодковского в Гродно в 1936 г.

В 1970—1980;е годы белорусских археологов не могла не заботить охрана памятников. На средства Общества по охране памятников Белоруссии Г. В. Штыхов в 1971 г. издал подробную археологическую карту эпохи железа и Средневековья, где распределил памятники по современному административному делению, что должно было обеспечить их охрану, но оказалось очень неудобным, так как современное районирование постоянно меняется [Штыхов, 1971]. На наш взгляд, описывать памятники следовало бы по бассейнам рек. В середине 1980;х годов АН БССР и Белорусской советской энциклопедией был опубликован Свод памятников республики по областям. Однако среди памятников архитектуры и главным образом памятников воинам, погибшим на фронтах последней войны, археологические памятники заняли скромное место [см., например: Збор помшкау…, 1986].

В работе Т. Н. Коробушкиной о земледелии Западнорусских земель домонгольского времени были изучены сельскохозяйственные культуры, высевавшиеся в стране, определялась система земледелия, изучались земледельческие орудия [Коробушкина, 1979]. Впрочем, автор, по-видимому, ошибалась, полагая, что в Белоруссии на городище Свила I в слое IX в. найдена озимая рожь (якобы самая древняя озимая рожь в Европе) [Коробушкина, 1979. С. 62]С Тем не менее книга Т. Н. Коробушкиной очень важна, она дополняет белорусским материалом труды по земледелию А. В. Кирьянова, Ю. А. Краснова, Н. А. Кирьяновой (Россия), В. И. Довженко (Украина), П. В. Дундулене (Литва), А. П. Расинына (Латвия) и др.

В этот же период в республике был издан сборник статей по археологии славян и Руси, включивший в себя работы как местных исследователей, так и ученых из С.-Петербурга, Киева и других городов [Древнерусское государство…, 1983].

Наступила эпоха 1990;х годов с ее революционными потрясениями. Белоруссия стала независимым государством, экономические связи с другими частями бывшего СССР были в ней искусственно разорваны, начался спад производства, а с ним и неизбежное обнищание страны в результате инфляции. Это не могло не отразиться на состоянии науки. Археологические исследования были сокращены, инфляция заставила многих археологов искать работу по совместительству или просто переходить к другой деятельности. Сократились, естественно, и издательские возможности Белорусской академии наук (особенно в последние годы).

«В интеллектуальной жизни гуманитариев Белоруссии — застой, — сообщает редакционная статья первого выпуска исторического журнала „Белорусское историческое обозрение“. — Наши ученые все еще отдают предпочтение „первоисточникам“, пользуются усвоенной ранее вульгаризацией, руководствуются парадигмами марксистской методологии. Показательны здесь хотя бы темы диссертаций, защищенных за последние годы. Это главным образом классовая борьба, революционное и народное движения, социально-экономическая статистика. Полноценная жизнь общества, личности, человеческое содержание исторического процесса остаются за пределами внимания нашей исторической науки. В целой Республике Белоруссии до сих пор нет ни кафедры, ни сектора методологии истории, поэтому трудно ждать концептуального обновления нашей историографии…» [Ад Рэдакцьи, 1994. С. 3]. По мысли редакции, новый журнал должен преследовать цель исправления указанных недостатков.

В Белоруссии, как, впрочем, и на Украине, сейчас вновь дискутируется вопрос об этапах формирования белорусской и украинской народностей [Кром, 1995. С. 25—26]. В частности, белорусским исследователем Г. Я. Голенко высказана справедливая мысль о том, что в источниках Белоруссии и Украины XV—XVI вв. население этих земель именовалось не «белорусами» и «украинцами», а «русью», «русинами», из чего делается верный вывод о правомерности термина «Западная Русь» для этого^[5]

времени [Кром, 1995. С. 28], с чем современные белорусские исследователи редко соглашаются. Таким образом, здравая научная мысль прокладывает пути в белорусской науке.

Обнадеживает и то, что уничтожение идеологической цензуры в стране вновь всколыхнуло (как это было в 1920;х годах) массовый интерес к прошлому. Наряду с изданиями, тенденциозно пересматривающими даже очевидные факты белорусской истории (так, вопреки источнику, Н. И. Ермолович сообщает: «Полоцк, как четко свидетельствует летопись, был центром кривичского расселения „наверх Двины, Днепра и Волги“» [EpMcuioein, 1990. С. 47]), хотя летопись говорит в данном случае о Смоленске [ПВЛ, 1996. С. 10 и т. д.], возникли многочисленные местные издания, изучающие историю более объективно. Например, стараниями сотрудника Полоцкого музея Л. Ф. Данько издан историко-литературный журнал («Полоцкий летописец» — выходит с 1992 г.), где наряду с новыми материалами по археологии Полоцка (раскопки С. В. Тарасова) воспроизведены, между прочим, некоторые редкие дореволюционные работы по истории города или связанные с ним, недоступные ныне в Белоруссии. Подобная литература издается и в Гродно («Гарадзенсюя зашсы», выходит с 1993). В журнале «Свитезь» можно найти ценнейшие материалы по истории Коложской церкви в Гродно XII в., обнаруженные в архивах С.-Петербурга¹. Собственные издания в начале 1990;х годов организовали Гродненский университет и музей [Музей…, 1990. С. 13], незадолго до этого организованный Гомельский областной археологический центр и Гомельский областной музей («Гомелыцина», выходит с 1991 г.), Могилёвский областной музей («Магшёуская даунша», выходит с 1993 г.; «Магшеушчына», выходит с 1992 г.), Браславский районный музей («Браслеусюя чыташп», выходит с 1991 г.) и т. д. В каждом из них можно встретить статьи о древностях, раскопках.^[6]

Иван Макарович Хозеров.

Что же издает главное белорусское научное учреждение — Белорусская академия наук? Из больших монографий издательство «Наука и техника» выпустило несколько книг, большинство из которых — в первые три года 1990;х годов. Увидели свет монографии по археологи П. Ф. Лысенко, Л. В. Дучиц, Г. В. Штыхова, В. С. Вергей, Т. Н. Коробушкиной и Ю. А. Зайца. Важно, что в 1994 г. издательство смогло опубликовать незавершенную, как считалось, рукопись И. М. Хозерова о белорусском и смоленском зодчестве [Хозеров И. М., 1994].

П. Ф. Лысенко и Г. В. Штыхов, посвятившие свои работы дреговичам и кривичам [Лысенко, 1991; Штыхау, 1992], были в нелегком положении, так как незадолго до них были изданы обобщающие труды В. В. Седова о восточно-славянских племенах, куда обе темы входили составной частью [Седов, 1970; Седов, 1982; Седов, 1995]. Вопрос об этих объединениях племен так широко ставился и подробно разрабатывался Седовым, что, казалось бы, Лысенко и Штыхову оставалось сравнительно узкое поле для собственных наблюдений. Правда, в их руках были неизвестные ранее материалы о раскопках в Белоруссии; кроме того, они затронули темы, не разработанные В. В. Седовым. Оба автора пошли собственным путем. П. Ф. Лысенко, охарактеризовав источники и историографию, обратился к рассмотрению погребальных обрядов дреговичей, к их погребальному инвентарю, датировкам и т. д. Отметив, что дреговичи расселились в будущих белорусских землях на рубеже I и II тыс. н. э., он переходит к их происхождению и вслед за В. В. Седовым связывает их с древностями пражско-корчакского круга V—VI вв. н. э., распространившимися на юге дреговичского ареала. В разделе об общественном развитии дреговичей, он обращается к письменным источникам, содержащим сведения об общественноэкономическом положении, «общем для всей Руси», и к скудным, как он считает, материалам археологии (забывая, что они происходят из древних, в основном городских центров, отношение которых к дреговичским племенам очень условно). Эту капитальную монографию, обобщающую имеющиеся археологические материалы курганов дреговичской территории, автор завершает «политической историей», основанной на письменных источниках. Историю дреговичей он делит на два «крупных периода»: первый, по его мнению, относится ко времени расселения этих племен в бассейне Припяти, когда, как он полагает, у них был «союз племен» — «летописное княжение» (племенное княжение?); второй — ко времени, когда в этих местах возникает Туровское княжество, выделившееся из состава Киевской Руси [Лысенко, 1991. С. 118]. История Туровского княжества и есть, по П. Ф. Лысенко, «политическая история дреговичей». Все это выглядит как-то очень умозрительно, бездоказательно; особенно если учесть, что дреговичей как племени во времена Туровского княжества уже не существовало (остался только термин «дреговичи») — это были теперь древнерусские села и города, входившие в государственное образование — Турово-Пинское княжество.

Иначе строит свою монографию Г. В. Штыхов. В его книге «Кривичи» (правильнее было бы: «Полоцкие кривичи») он прежде всего разрабатывает важнейший вопрос о древнейших полоцких кривичах («полочане» летописи) и их связи с предшествующим населением, оставившим так называемую Банцеровско-Тушемлинскую культуру (типа верхнего слоя городищ Банцеровщина и Тушемля). Важно, что автор много лет посвятил целенаправленным раскопкам и ему удалось выявить курганные могильники кривичей третьей четверти I тыс. н. э. в Россонском, Полоцком, Витебском районах Витебской области: всего 150 курганов из 11 курганных могильников [Штыхау, 1992. С. 21]. Более того, курганы у д. Янковичи, где найдены бляшки-скорлупки, он относит к середине I тыс. н. э. [Штыхау, 1992. С. 26—27]. По мысли автора, об этом же свидетельствует керамика с расчесами, бытовавшая в Белоруссии в V—VI вв. (курганы у Повалишино). Предположение В. В. Седова о том, что эта керамика принадлежит селищу, на котором сооружены курганы, Г. В. Штыхов отвергает. Вытянутые формы горшков из курганов в Янковичах, Дорохах действительно напоминают посуду верхнего слоя Банцеровщины-Тушемли [Штыхау, 1992, рис. 18]. Исследователь заключает, что «древнейшие длинные и круглые курганы в белорусском Подвинье возникают одновременно — около середины I тыс. н. э. (конец V — начало VI в.), то есть не позднее того времени, когда курганы эти появились на Псковщине» [Штыхау, 1992. С. 94]. Изучаемые им памятники, полагает Г. В. Штыхов, отражают то время, когда славяне проникли на пространства восточных балтов и финнов, но еще не ассимилировали их. Это заключение ново, интересно, и дальнейшие исследования покажут, насколько прав ученый.

В монографиях Г. В. Штыхова и Л. Ф. Лысенко, безусловно, очень полезных, ряд вопросов не учтен и не разработан. Здесь прежде всего следовало бы поставить вопрос: кто такие «кривичи», «дреговичи» вообще? Вопросу о том, что такое древнерусские племена Повести временных лет, еще в 1937 г. была посвящена важная дискуссия крупнейших научных авторитетов [Третъяков, 1937. С. 33—52; Арциховский, 1937. С. 53—62]. Она, к сожалению, оставлена нашими белорусскими авторами без внимания. Между тем, еще в 1930;е годы специалисты пришли к выводу, что ни кривичей, ни дреговичей как племен ко времени составления Повести временных лет уже не существовало, это уже были лишь этнографические понятия. Племенные же объединения кривичей и другие следует относить ко времени гораздо более раннему, и т. д. Однако к вопросам о структуре действительных племен кривичей и дреговичей более ранней эпохи можно было бы, как кажется, подойти с другой стороны. Оба автора постоянно пользуются термином «расселение» (кривичей и дреговичей). П. Ф. Лысенко даже устанавливает границы этого «расселения», понимая под этим максимальное распространение племен. Мы не можем еще проследить, как они расселялись, в каком направлении, но как они расселились, какие территории заняли, а какие нет и почему — эти вопросы остаются открытыми, а они очень важны. Ни у Штыхова, ни у Лысенко мы не найдем даже карты курганов, по которой можно было бы это представить! Карта раскопанных курганов Г. В. Штыхова не помогает: место раскопок определялось им произвольно¹. Впрочем, карта дреговических курганов подготовлена П. Ф. Лысенко. К сожалению, она составлена по современным областям, очевидно, гораздо шире действительного распространения дреговичей и, следовательно, ничего не дает для изучения характера их расселения [Лысенко, 1991. С. 190, рис. 35; С. 152, рис. 32; С. 162, рис. 33 и т. д.]. Отсутствие карт расположения групп поселений по курганам на территории расселения дреговичей и полоцких кривичей обедняет обе работы. Вместе с тем анализ такой карты уже сам по себе является важным моментом исследования. Не приходится сомневаться, что огромные скопления поселений (например, к югу от Полоцка, в районе Минска, в верховьях Свислочи, на средней Березине, в верховьях Случи и т. д.), которые разделяют безлюдные лесные пространства, отражают, по-видимому, малые кривичские и дреговичские племена, расселившиеся на будущих белорусских землях, часть из которых вскоре и составила, малые предфеодальные княжения внутри больших древнерусских княжеств — Полоцкого и Турово-Пинского. Такие малые княжения возникли в скоплениях курганов на верхней Друти — Друцкое княжество, на Менке — Менское (потом Минское) княжество и т. д.^[7][8]

Обратимся к эпохе Киевской Руси. Кривичи и дреговичи, ассимилировавшие аборигенов, превратились теперь в земледельческое крестьянское население Руси, жизнь которого также отражают селища и курганы. П. Ф. Лысенко и Г. В. Штыхова здесь интересуют лишь археологические вопросы: что и где найдено, каков погребальный обряд, погребальный инвентарь, датировки. А где же сама древнерусская деревня, которая вырастает из этих источников? Как она жила при князе, что производила, покупала, обменивала? Эти важные вопросы тоже не поставлены авторами, хотя они затрагивают и раннефеодальное время. Итак, в книгах с многообещающими названиями «Дреговичи», «Кривичи» решается лишь узкоархеологический круг вопросов.

(не полностью) и почти не затрагиваются исторические вопросы, для разрешения которых мы и ведем раскопки!

О средневековых древностях северо-западного озерного края Белоруссии до недавнего времени было известно лишь по раскопкам курганов Ф. В. Покровским в XIX в. и работам Л. В. Алексеева в Браславе. Сейчас здесь раскопано свыше 300 курганных насыпей, несколько городищ, среди которых такой блестящий памятник, как городище Масковичи, исследованное Л. В. Дучиц. Автор, изучая браславское поозерье, не ограничивается публикацией собственных и чужих раскопок и делает сравнительно широкие выводы. Последнюю главу она называет даже многообещающе «Северо-западная территория Белоруссии в истории Восточной Европы» и устанавливает в ней пределы этого интересного региона, выясняет причины возникновения и развития центров, подобных Браславу и Масковичам (последний представляет собой городище с большим количеством и привозных, в частности скандинавских, вещей), устанавливает характер взаимоотношений этой территории со всем Полоцким княжеством, прибалтийскими землями, крестоносцами и т. д. [Дучыц, 1991].

В ряду интересных работ по археологии Западной Белоруссии стоит более ранняя книга Я. Г. Зверуго [1989], посвященная балтским и славянским древностям Понеманья. Автор на широком материале рассматривает вопросы культуры и верований данной территории. В это же время вышла книга по церковной археологии Пинска [Миловидов А. М., 1988].

Подробное освещение получила в начале 1990;х годов и окраинная территория юго-запада Белоруссии [Коробушкина, 1993]. Правда, строится исследование только на курганных раскопках X—XIII вв. Традиционно изучив погребальный обряд и инвентарь, установив датировки, автор заключает, что здесь «в начале Н-го тыс. н. э. произошла смена обряда без смены населения» и население это по материальной культуре близко к мазовшанам [Коробушкина, 1993], но, по утверждению исследователя, это были восточные славяне, потомки дреговичей.

В 1990;е годы в Белоруссии было начато и изучение отдельных производств эпохи Средневековья. Так, гончарному производству в Витебщине XIV—XVIII вв. посвящена книга О. Н. Левко [Левко, 1992]. Здесь исследуются технология и организация бытовой и архитектурной керамики, созданы типология и хронология той и другой, отдельно изучен «керамический импорт» и т. д.

Сравнительно трудной задачей оказалось написание обобщающего труда по истории белорусской археологической науки в советский период [Вяргей, 1992]: большинство белорусских выдающихся ученых, как мы говорили, в 1930;х годах были репрессированы, и в то время, когда писалась книга, архивы КГБ были под замком. Эта работа требует второго переработанного издания.

Трудности с изданием, возникшие перед Белорусской академией наук, и в частности перед сотрудниками Отдела археологии Института истории, в 1990;е годы удавалось в какой-то степени преодолеть с помощью, как и прежде, ротопринтных изданий. Так, был воскрешен «Историко-археологический сборник» 1920;х годов («Пстарычнаархеалапчны зборшк»). Вышедшие в 1993 г. первые два издания выпуска посвящены памяти выдающегося белорусского археолога и общественного деятеля М. А. Ткачёва. В них мы находим и опыт выявления границы Гомельской волости XII—XIV вв., предпринятого гомельским археологом А. А. Макушниковым [Макушников О. А., 1986; Макушников О. А., 1991; Макушшкау О. А., 1993], и интереснейшую статью Г. Н. Семенчука, открывшего уникальный грунтовой могильник в северной Белоруссии (XI—XIII вв.), и работу А. А. Метельского, локализующего некоторые неизвестные пункты смоленской грамоты «О погородье и почестье» 1211—1218 гг. (и так называемого Устава Ростислава Смоленского 1136 г.), для чего ему пришлось выйти за пределы республики, и т. д.¹ Все это входит во второй выпуск этого издания.

Третий том уже разделен по периодам: камень, железо, Средневековье. Здесь следует отметить статью А. В. Ильюцика «Памяти репрессированных археологов», где впервые даются полные библиографические списки работ А. Н. Лявданского, С. А. Дубинского, А. Д. Ковалени.

В четвертом томе, кроме многочисленных сообщений о полевых работах, находим интересную работу Ю. А. Заяца о Всеславе Полоцком «От Пскова до Белгорода», в которой проглядывает искреннее желание автора проникнуть в события XI в., тщательно перечитывая и сопоставляя источники, восстановить их с детальной полнотой. Справедливо возражая Н. И. Ермоловичу и С. В. Тарасову в их «искусственных построениях» (как пишет автор), основанных на «невнимательном чтении источников», без учета мартовского летосчисления годов и т. п., он и сам пытается получить из источников информацию, которую они не дают^[9][10]. В небольшой посмертной работе В. В. Богомольникова о курганах радимичей автор приходит к мысли, что «радимичские курганы появляются со второй половины X в., причем раньше всего — на юге своей территории». Они свидетельствуют об «ассимиляции радимичами субстратного балтского населения», и есть возможность выделить характерные черты этой ассимиляции (по сравнению, например, с Поволжьем). Автор убежден, что первичные племена в среде радимичей выделить, в противоположность утверждению Г. Ф. Соловьевой [Соловьёва Г. Ф., 1956; Соловьёва Г. Ф., 1968], нельзя. Следом за информативной статьей Л. В. Колединского о раскопках в Слуцке в 1985—1986 гг. здесь помещена крайне интересная историко-географическая работа А. А. Метельского, детально исследовавшего смоленско-черниговское пограничье, мало еще изученное предшественниками. Убедительные выводы автора о месте, где эта граница проходила, основываются на оригинальных сопоставлениях данных письменных источников, археологии, топонимики и т. д. Мы теперь точно можем представить, где кончались смоленские владения XII в. и начинались черниговские.

Отметим также помещенную в четвертом томе (1994) историкоархеологогеографическую работу В. Л. Насевича, в которой подводятся итоги исследованиям Лукомля и его волости.

Пятый том (1994) посвящен эпохам, предшествующим Средневековью, и мы его не рассматриваем.

В шестом томе (1995) — большая работа Л. В. Алексеева о результатах 15 сезонов раскопок в Мстиславле, статьи латвийских и литовских археологов. Л. В. Колединский публикует первую находку лука в Белоруссии.

В седьмом томе (1996), посвященном дофеодальным эпохам, отметим любопытную статью В. И. Шадыро «Великое переселение народов и кривичи», возможно, проливающую некоторый свет на взаимоотношение Банцеровской культуры и культуры ранних длинных курганов.

В настоящее время вышло более полутора десятков номеров, этого издания. Нам же важно было показать становление сборника. Отметим лишь, что, к сожалению, общий недостаток белорусских исследований там присутствует почти полностью: интересы белорусских археологов, занимающихся средневековыми памятниками Белоруссии, не выходят за пределы своей республики, хотя в изучаемое время (в раннем Средневековье) Белоруссии еще не было (термин «белорус» появился, как известно, с XIV в.), была единая страна — Русь, которая жила единой исторической жизнью как на западе, так и на востоке. Лишь работы А. А. Метельского заходят иногда в Смоленщину (чего все белорусские археологи избегают).

На прошедшей в 1993 г. в Минске международной конференции, посвященной памяти репрессированных в 1930;е годы коллег-археологов, были зачитаны рефераты об их деятельности. Сообщалось о работах известного украинского неолитчика М. Я. Рудинского, открывшего стоянку Пушкари (Е. В. Беляева). Ряд докладов был посвящен А. Н. Лявданскому (А. Егорейченко, Г. В. Штыхов, Г. В. Шадыро). Польские коллеги сообщили об исследователе Малой Польши и Волыни Яне Фитцке, погибшем в Катыни в 1939 г. Ряд докладов был посвящен работам современных археологов: сельскому поселению под Заславлем X— XII вв. (Ю. А. Заяц), памятникам культовой и оборонной архитектуры (Вал. А. Булкин, С. В. Тарасов, М. А. Ткачев, Г. М. Семянчук).

Несмотря на издательские сложности 1990;х годов, белорусским археологам время от времени удавалось издавать книги и в неакадемических издательствах. Здесь прежде всего назовем яркое и очень нужное учебное издание Я. Г. Риера «Развитие деревни в Белоруссии и в сопредельных территориях». Специалист по истории и археологии средневековой деревни Западной Европы, Я. Г. Риер подробно описывает историю белорусской деревни домонгольского времени, начиная с расселения здесь славян, выясняет характер занятий жителей, их общественные отношения, сопоставляет полученные данные с аналогичными явлениями на остальной территории Руси и Западной Европы и приходит к выводу, что все эти явления на славянской территории очень сходны между собой [Риер, 1990]. В 1992 г. в издательстве «Шаг вперед» белорусским археологам удалось издать сборник с многочисленными, хотя и весьма краткими, статьями, где присутствуют работы по Средневековью. В целом сборник носит научно-популярный характер [3 глыб! вякоу, 1992].

Крупным событием в белорусской археологии стала публикация издательством «Белорусская энциклопедия» обширного справочника «Археология и нумизматика Белоруссии» [1993]. В него вошли наименования большинства исследованных белорусских археологических памятников, имена их исследователей с краткими биографическими справками (историки, археологи, нумизматы, этнографы, антропологи). В рецензии на это издание В. В. Седов и Н. В. Лопатин отмечают, что статьи в справочнике «написаны на высоком научном уровне и отражают современное состояние знаний. […] Они снабжены библиографическими справками, которые оформлены в виде отсылок к единому алфавитному списку литературы из 1754 названий. Это делает энциклопедию серьезным научным трудом» [Седов, Лопатин, 1995]. Однако издание не лишено большого количества ошибок, главным образом в статьях по нумизматике [Егорейченко, Рябцевич, 1995].

Кроме собственно научных изданий в Белоруссии продолжают выходить и научно-популярные [Трусау, 1990; Ткачоу, Трусау, 1992; и др.]. В книге Г. В. Штыхова, написанной «в помощь учителю и краеведу», много важных материалов, знакомящих широкие круги читателей с достижениями археологов последнего времени [Штыхау, 1992].

Исследование Ю. А. Заяца о древнем Изяславле (Заславле) по тщательности многолетних полевых исследований, вдумчивой проработке существующих и обнаруженных материалов, целостности картины истории города в конце книги заслуживает самой высокой оценки. Коечто здесь можно бы поставить автору в вину (не описаны поселения, предшествующие городу в этих местах, и т. д.), кое с чем можно бы и не согласиться, но в целом выход этой книги, несомненно, событие в белорусской науке [Заяц, 1995].

То же самое можно сказать и об исследованиях белорусских ученых С. В. Тарасова [Тарасау С. В., 1998 и др.] и особенно А. А. Метельского [Метелъский А. А., 1994; Мяцелъст А. А., 2001; Мяцелъсю. А. А., 2003 и др.]. Они отчетливо показывают, как далеко шагнула белорусская археология последнего времени, и позволяют надеяться, что белорусская средневековая археология подходит к своему расцвету. Важным является то, что, несмотря на многие недостатки, о которых мы говорили выше, в Белоруссии сформировалась группа археологов-медиевистов, среди которых важное место принадлежит увлеченной белорусскими древностями интеллигенции: историкам-издателям Л. Ф. Данько, А. И. Суднику и многим другим. Благодаря им было налажено издание «Полоцкого летописца» (1993 г.) в рамках которого были опубликованы интересные работы по истории Белоруссии. В частности, статья московских исследователей Д. М. Володихина и Д. Н. Александрова о времени перехода Полоцка под контроль Литвы [Александров Д. Н., Володихин Д. М., 1993]. Позже авторы выпустили отдельную книгу на эту тему [Александров Д. Н., Володихин Д. М., 1994]. Уже в 2000;е гг. указанными издателями была основана серия «Наследие Полоцкой земли», в которой начали публиковаться исследования и матриалы по истории края.

В наш перенасыщенный информацией век, когда буйно разросшаяся цивилизация теснит местную культуру, когда в Белоруссии возникла сложнейшая экономическая ситуация, они посвятили себя научным исследованиям, изучению прошлого своей страны. А это внушает надежду на большие успехи белорусской археологии в будущем.

• [1] В основу раздела легла статья Л. В. Алексеева 1998 г. [Алексеев Л. В., 1998], котораяв некоторой степени уже устарела. К сожалению, ее не удалось существенно расширитьи дополнить новыми материалами ни в 2009 г., ни сейчас. В разделе лучше отраженпериод второй половины XX в. и практически не освящена историография 2000;х гг.
• [2] Однако теперь, после раскопок Л. В. Алексеева в Мстиславле, стало очевидным, что из дерева их сооружали уже во второй половине XII — начале XIII в. [Алексеев, 1993].
• [3] Оставляем в стороне работы Л. Д. Поболя по славянским древностям [Лоболь, 1971; Поболъ, 1973; Поболъ, 1974; Поболъ, 1983], ибо не чувствуем себя компетентными;отзывы на них были крайне отрицательными [Каспарова К. В. и др., 1976; Митрофанов, 1986], однако Л. Д. Поболь в печати на них не ответил.
• [4] Вполне очевидно, что остатки построек сохранились на такую высоту потому, что когда-то были умышленно засыпаны, а не обросли в течение столетий культурнымслоем.
• [5] Обилие сорняков и наличие среди них гравилата, указывает Н. А. Кирьянова, связаны с высоким уровнем грунтовых вод в местах, где, видимо, высевалась рожь, и этововсе не свидетельство «озимости» ржи [Кирьянова, 1992. С. 62].
• [6] Обнаружены чертежи церкви до ее разрушения в 1853 г., неизвестные Н. Н. Воронину [Трусау, 1994]. Часть находок этих чертежей принадлежит И. Трусову.
• [7] Специальный труд Г. В. Штыхова «Археологическая карта Белоруссии» тожене помогает — там все памятники смешаны и, главное, даны по областям [Штыхов, 1971].
• [8] Высказанная мысль может быть проиллюстрирована на картах, составленных длянаших работ [Алексеев, 1975. С. 208, рис. 1, 2]. Здесь хорошо видны скопления поселений в Северной Белоруссии, одни из них позднее дали древние города, другие — нет[см. также: Алексеев, 1978. С. 24]. Не приходится сомневаться, что славяне продвигалисьв неизвестные земли не в одиночку, а родами, объединенными в малые племена, которые и улавливаются по курганным скоплениям. Объединения этих скоплений носилинаименования «кривичи», «дреговичи» и т. д. Было бы очень интересно сосредоточитьвнимание археолога на исследовании одного такого скопления, выявить его селища, изучить его современную топонимику. Ранние памятники, однако, отразят племенную организацию населения, поздние — раннефеодальную. Таким образом, станет очевидным, чем занимались здесь ранние поселенцы и поселенцы более позднего времени (врубаясьв окрестные леса, они были вынуждены расширять территорию своих предков).
• [9] Так, удалось подтвердить мысль Л. В. Алексеева о расположении домена Ростислава Смоленского и установить новые пункты, входившие в этот домен [Алексеев, 19 766.С. 53—59].
• [10] Ю. А. Заяц полагает, например, что в 1067 г. Минск, на который напали Яросла-вичи, находился еще на первоначальном месте — на р. Менке, а на современном местебыл отстроен только в «последние десятилетия XI в.», и забывает, что дендрохронологи-ческая дата укрепления нового Минска — 1063 г. [Загорулъский, 1982. С. 148]. ПереездВсеслава через Днепр для встречи с Ярославичами «на Рши у Смоленска» (1067 г.) онпонимает буквально: лагерь Ярославичей был якобы на правом полоцком берегу Днепра (р. Рша — правый его приток), значит, Всеслав был на левом, смоленском берегу (очевидно, мстил Ярославичам за поражение на Немиге). Это насилие над источником: предлагая примирение, Ярославичи, конечно, стояли на своей, смоленской стороне («у Рши» — у ее устья), Всеслав же выехал из своих полоцких земель. При предлагаемом формалистском подходе к источнику нам нужно было бы искать еще одну р. Ршу, которая якобы была «у Смоленска», как говорит источник [ПВЛ. 1996. С. 72].